Мои вещи выстирали и сложили рядом с тюфяком. У меня случился перерыв между приступами лихорадки (я уже хорошо умел распознавать эти крошечные оазисы доброго здравия), и мне хватило сил, чтобы одеться.
Балансируя на одной ноге, другой я пытался попасть в штанину, и тут из-за занавески выглянула ибу Ина:
– Вам так полегчало, что вы даже встали?!
Ненадолго. Полуодетый, я рухнул обратно на тюфяк. Ина вошла в комнату с плошкой белого риса, ложкой и эмалированной жестяной кружкой. Приблизилась ко мне, встала на колени и кивнула на деревянный поднос: не желаете ли угоститься?
Оказалось, что желаю. Впервые за много дней мне хотелось есть. Наверное, это хорошо. Штаны сделались мне до смешного велики, а ребра непристойно торчали.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Нас познакомили вчера ночью. – Она передала мне плошку. – Помните? Прошу извинить за невзрачность вашего временного пристанища. Эта комната предлагает укрытие, а не комфорт.
Ей, пожалуй, было лет пятьдесят-шестьдесят. Круглое морщинистое лицо, словно луна, затянутая в коричневую кожу; схожесть с яблочной куклой подчеркивали черное платье и белая шапочка. Если бы в Западной Суматре обосновались амиши, ибу Ина вполне сошла бы у них за свою. У нее был мелодичный индонезийский акцент, но произношение аккуратное, почти безукоризненное.
– Вы очень хорошо говорите по-английски, – заметил я, ибо знакомство наше было кратким и другие комплименты не шли мне в голову.
– Спасибо. Я училась в Кембридже.
– Изучали язык?
– Медицину.
Рис был безвкусный, но мне понравился. Я прилежно доел все до последней крупинки.
– Позже вы, наверное, не откажетесь от добавки? – предположила ибу Ина.
– Да, спасибо.
«Ибу» на языке минангкабау – вежливое обращение к женщине. (Мужской аналог – слово «пак».) То есть Ина была врачом-минангкабау, и мы находились в горном районе Суматры – возможно, в пределах видимости вулкана Мерапи. Все свои познания о народе Ины я почерпнул из путеводителя по Суматре. Я прочел его во время перелета из Сингапура: численность минангкабау превышает пять миллионов человек; они живут в горных деревнях и городах; заведуют лучшими ресторанами Паданга (не всеми, но многими); славятся матриархальной культурой и деловой хваткой, исповедуют помесь ислама с традиционными обычаями адата.
Но этой информации было маловато, чтобы понять, что я поделываю в подсобке больницы врача-минангкабау. Поэтому я спросил:
– Диана еще не проснулась? Просто я не понимаю…
– Ибу Диана села в автобус и уехала обратно в Паданг. Прошу прощения. Здесь, однако, вам ничего не грозит.
– Хотелось бы надеяться, что ей тоже ничего не грозит.
– Ей, конечно, было бы безопаснее здесь, а не в городе. Но в таком случае вы не смогли бы покинуть Индонезию.
– Что же свело вас с Дианой?
– Исключительно везение! – усмехнулась Ина. – Вернее, не исключительно, а в основном. Диана вела переговоры по контракту с Джалой, моим бывшим мужем. Он, помимо прочего, занимается импортом и экспортом. Ему стало очевидно, что «новые реформази» слишком уж интересуются Дианой. Несколько дней в месяц я работаю в государственной больнице в Паданге. Я была в восторге, когда Джала познакомил меня с Дианой, хотя он всего лишь искал временное убежище для потенциального клиента. Знакомство с сестрой пака Джейсона Лоутона – такое волнующее событие!
Эти слова удивили меня не на шутку.
– Вы слышали о Джейсоне?
– Да, именно что слышала. В отличие от вас, я так и не удостоилась чести беседовать с ним. О, давным-давно, когда Спин только набирал обороты, я не пропускала ни единой новости о Джейсоне Лоутоне. А вы были его личным врачом! И теперь вы здесь, в подсобке моей клиники!
– Не уверен, что Диане следовало об этом рассказывать.
Я был уверен, что не следовало. Единственным нашим щитом была анонимность; теперь же ее скомпрометировали.
– Конечно, было бы правильнее не упоминать его имени, – плечи ибу Ины опали, – но в Паданге иностранцы, нажившие неприятности с законом, – обычное дело. Как говорится, пятачок за пучок. Или пруд пруди. А иностранцы с юридическими и медицинскими неприятностями – самые проблематичные. Должно быть, Диана узнала, что мы с Джалой – большие поклонники Джейсона Лоутона, и сослалась на его имя лишь по отчаянной необходимости. И я поверила ей, только посмотрев фотографии в интернете. Думаю, главный недостаток положения знаменитости – вездесущие фотоаппараты. Так или иначе, я нашла фотографию семейства Лоутонов, сделанную в самом начале Спина, и узнала Диану: стало быть, она говорила правду! И не обманула, когда рассказывала о больном друге. Вы были терапевтом Джейсона Лоутона и того, другого, еще более знаменитого…
– Да.
– Черного морщинистого человечка.
– Да.
– Он еще привез на Землю лекарство, от которого вы сделались таким больным.
– И от которого я стану здоровее прежнего. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Так же как Диана. По ее словам, это лекарство спасло ее от смерти. Все это так интересно! Неужели и правда существует зрелость после зрелости? Как вы себя чувствуете?
– Честно говоря, бывало и получше.
– Но процесс еще не завершен?
– Нет, процесс не завершен.
– В таком случае вам следует отдохнуть. Быть может, вам что-нибудь нужно?
– У меня были записные книжки, бумага…
– Они в чемодане, вместе с остальным вашим багажом. Я принесу. Выходит, вы не только врач, но и писатель?
– Это временно. Мне необходимо переносить кое-какие воспоминания на бумагу.
– Быть может, когда вам станет лучше, вы поделитесь со мной некоторыми воспоминаниями?
– Быть может. Почту за честь.
– Прежде всего, – она поднялась с колен, – о черном морщинистом человечке. О человеке с Марса.
Следующие пару дней я почти все время спал и, очнувшись, с изумлением считал прошедшие часы. Ночь для меня наступала внезапно, а утро – неожиданно; я по возможности контролировал время по призывам к молитве, по шуму автомобилей, по подношениям ибу Ины (рис, яйца под соусом карри) и периодическим омовениям с помощью губки. Мы беседовали, но разговоры не задерживались у меня в памяти, как песок не задерживается в решете. По выражению ее лица я понимал, что временами повторяюсь или забываю ее слова. То свет, то тьма, то свет, то тьма, а потом вдруг Диана: стоит на коленях у тюфяка, рядом с ней стоит Ина, и обе хмуро посматривают на меня.
– Он проснулся, – сказала ибу Ина. – Прошу меня извинить. Побудьте наедине.
И рядом осталась только Диана.
На ней была белая блузка, белая косынка поверх темных волос, свободные голубые брюки. Она могла бы сойти за секуляризованную любительницу торговых центров в даунтауне Паданга, хотя… не с ее ростом. И не с ее цветом кожи.
– Тайлер, – глаза у нее были огромные и синие-синие, – ты не забываешь пить воду?
– Что, так плохо выгляжу?
– Нелегко тебе…
Она погладила меня по лбу.
– Я и не ожидал, что процедура пройдет безболезненно.
– Еще пара недель, и все закончится. А до тех пор…
Я все понимал без объяснений. Препарат работал все глубже, прошивая нервные и мышечные ткани.
– Тут тебе самое место. Здесь есть спазмолитики, приличные анальгетики. Ина понимает, что с тобой творится. – Она грустно улыбнулась. – Однако… все идет не совсем так, как мы планировали.
Мы планировали сохранять анонимность. Считалось, что любой порт Дуги – безопасное место для американца с деньгами. В таких городах можно затеряться. Мы остановились в Паданге не только из-за удобства (Суматра – ближайшая к Дуге суша), но также из-за того, что стремительный экономический рост и недавно возникшие разногласия с правительством «новых реформази» в Джакарте ввергли город в анархию. Предполагалось, что я переболею, пока будет действовать препарат, в какой-нибудь неприметной гостинице, а когда все закончится – когда мой организм перестроится, – мы купим билеты в те земли, где до нас не дотянутся никакие злоумышленники. Вот как все должно было случиться.
Но мы не учли, что администрация президента Чайкина настроена весьма мстительно и полна решимости учинить над нами показательную расправу – за секреты, которые мы хранили, и за секреты, которые уже обнародовали.
– Я слегка примелькалась не там, где надо, – сказала Диана. – Связалась с двумя группами рантау, но обе сделки рассыпались: люди вдруг перестали со мной общаться, и стало очевидно, что мы привлекаем лишнее внимание. У сотрудников консульства, у «новых реформази», у местной полиции – у всех есть наше описание. Не сказать, что самое точное, но довольно близкое.
– Потому-то ты и рассказала этим людям, кто мы такие?
– Нельзя было не рассказать. Они уже что-то заподозрили. Вернее, не они, а Джала, бывший муж ибу Ины. Джала ушлый малый. У него относительно респектабельная грузовая компания. Почти все партии цемента и пальмового масла, проходящие через Телук-Баюр, какое-то время хранятся на одном из его складов. Бизнес под названием «рантау гаданг» приносит меньше денег, но эти доходы не облагаются налогом; к тому же корабли, переправляющие эмигрантов, возвращаются не порожняком. На черном рынке Джала приторговывает коровами и козами.
– По-моему, такой человек с радостью продаст нас «новым реформази».
– Но мы лучше платим. И с нами меньше юридических трудностей – пока нас не поймали.
– Ина все это одобряет?
– Что именно? Рантау гаданг? Трое ее детей – двое сыновей и дочь – перебрались в новый мир. Одобряет ли она мой уговор с Джалой? Ина считает, что Джала заслуживает доверия. Более или менее. Если он продается, то с потрохами. Одобряет ли нас? Ина думает, что мы без пяти минут святые.
– Из-за Вона Нго Вена?
– В основном.
– Повезло, что ты ее нашла.
– Не сказала бы, что дело только в везении.
– И все же нам нужно отчаливать. Как можно быстрее.
– Как только поправишься. У Джалы готов корабль. «Кейптаун Мару». Вот почему я разрываюсь между этой деревней и Падангом. Есть и другие люди, которым нужно заплатить.