И Вон разоткровенничался, принялся сетовать на свое положение в «Перигелии» – да и в целом на Земле. По его словам, в часы бодрствования он был вполне доволен жизнью; в его плотном графике не оставалось места для ностальгии, а инопланетный мир (для Вона он навсегда останется чужим) то и дело открывался с новых удивительных сторон. Однако по ночам, прежде чем уснуть, Вон воображал, что прогуливается по берегу марсианского озера и наблюдает, как на волнах покачиваются стайки околоводных птиц; ему всегда представлялся туманный, клонящийся к вечеру день и светлое небо, подцвеченное древней пылью, что все еще вздымалась над пустынями Земли Ноя. В этих мечтах, в этих видениях Вон был один, но знал, что за следующим изгибом скалистого берега его поджидают другие: друзья, незнакомцы, его погибшее семейство; знал, что ему будут рады, что другие коснутся его, притянут к себе и сожмут в объятиях. Но мечты оставались мечтами.
– Во время чтения, – сказал он мне, – я слышу отзвуки их голосов.
Я пообещал, что принесу еще книг, и тут нам стало не до разговоров. В кордоне у двери кафетерия началось какое-то копошение; один из «костюмов» подошел к нашему столику и отчеканил:
– Вас просят подняться наверх.
Вон, отставив тарелку, начал слезать со стула. Я сказал, что зайду к нему позже.
– И вас, – повернулся ко мне «костюм». – Подняться просят вас обоих.
Охранники впихнули нас в зал заседаний по соседству с кабинетом Джейса, где тот и главы подразделений принимали делегацию в лице И Ди Лоутона и без пяти минут президента Престона Ломакса. У всех был недовольный вид.
Я внимательно рассмотрел И Ди Лоутона; его я не видел с похорон матери. Он стал болезненно тощим: иссох, словно из него высосали некий жизненно важный компонент. Накрахмаленные белые манжеты, костлявые смуглые запястья. Волосы редкие, тусклые, причесанные кое-как, но взгляд прежний: острый, живой, а это верный признак, что И Ди не на шутку рассердился.
Престон Ломакс же выглядел так, словно ему не терпелось уйти, только и всего. Он явился в «Перигелий» ради фотографии с Воном (для пресс-релиза после официального заявления Белого дома) и обсуждения стратегии запуска репликаторов (которую он планировал поддержать). И Ди находился здесь лишь благодаря собственной репутации. Уговорами он выбил себе место в предвыборном туре вице-президента и, по всей видимости, с тех пор только и делал, что уговаривал всех подряд.
Во время часовой экскурсии по «Перигелию» И Ди высмеивал, ставил под вопрос или подвергал сомнению практически каждое слово Джейсона и его спутников, в особенности когда экскурсионная тропинка завела честную компанию в свежевыстроенную инкубационную лабораторию. Однако (если верить Дженне Уайли, начальнице отдела крионики, которая позже ввела меня в курс дела) Джейсон отвечал на всякую отцовскую вспышку терпеливым и, по всей видимости, тщательно отрепетированным опровержением, вследствие чего И Ди воспарил до новых высот негодования и в конце концов (здесь цитирую Дженну) «стал вещать о вероломных марсианах, словно напрочь спятивший король Лир».
Когда явились мы с Воном, битва еще не закончилась.
– Подведем итоги: проект беспрецедентный, технология непроверенная, мы ее не понимаем и не контролируем, – говорил Эд, опершись на совещательный стол.
Джейсон улыбался, как улыбаются вежливые люди, не желающие ставить в неловкое положение уважаемого, но уже слегка поехавшего старца, и отвечал:
– Ясно, что все наши проекты в некоторой мере рискованны, но…
Но вот и мы. Некоторые из присутствующих видели Вона впервые, а кто именно – было ясно по лицам, ибо эти люди уставились на марсианина, словно оторопевшие бараны.
– Простите, – Ломакс покашлял, – но сейчас мне нужно перекинуться словечком с Джейсоном и новоприбывшими. Если можно, с глазу на глаз. Дайте нам, пожалуйста, пару минут, не больше.
Присутствующие послушно построились шеренгой и направились к выходу, увлекая за собой И Ди, вид у которого был, однако, не сраженный, а триумфальный.
Двери закрылись. Нас окутала ватная тишина, холодная, словно свежевыпавший снег. По-прежнему не обращая на нас внимания, Ломакс обратился к Джейсону:
– Вы предупреждали, что нам устроят взбучку, но…
– Понимаю, дел невпроворот, предстоит решить множество вопросов…
– Мне не нравится, что И Ди, стоя снаружи, ссыт в нашу палатку, но вреда от него немного при условии…
– При условии, что он просто сотрясает воздух. Уверяю вас, так и есть.
– Думаете, он выжил из ума?
– Ну, это слишком громко сказано. Считаю ли я его позицию сомнительной? Да, считаю.
– Вы же понимаете, что подобные обвинения – палка о двух концах?
Впервые в жизни (и такого больше не повторится) я стоял рядом с настоящим президентом. Ломакс еще не был избран, но от президентского кресла его отделяли лишь формальные процедуры. В должности вице-президента Ломакс всегда казался мне человеком суровым и задумчивым; пожалуй, даже слишком суровым и задумчивым, скалистым Мэном по сравнению с разгоряченным Техасом Гарланда, идеальным гостем на похоронах государственного масштаба. За время предвыборной кампании он научился чаще улыбаться, но улыбки его всегда были убедительны; политические карикатуристы из раза в раз подчеркивали хмурые брови, поджатую нижнюю губу (казалось, Ломакс закусил ее, чтобы не изрыгнуть ненароком проклятие) и глаза – студеные, как зима на мысе Кейп-Код.
– О двух концах? Вы про инсинуации И Ди насчет моего здоровья?
Ломакс вздохнул:
– Честно говоря, мнение вашего отца насчет практичности затеи с репликаторами не имеет особенного веса. Сейчас это мнение меньшинства. Скорее всего, таким оно и останется. Но должен признать: его сегодняшние выпады вызывают у меня некоторые вопросы. – Он повернулся ко мне. – Вот почему вы здесь, доктор Дюпре.
Теперь и Джейсон обратил на меня внимание. Заговорил осторожно, стараясь выдерживать нейтральный тон:
– Оказалось, И Ди втирает всем какую-то дичь. Утверждает, что я страдаю… Так, от чего я там страдаю? От агрессивной болезни мозга, что ли…
– От неизлечимой неврологической деградации, – подхватил Ломакс, – и это мешает Джейсону управлять деятельностью «Перигелия». Что вы на это скажете, доктор Дюпре?
– Скажу, что Джейсон способен говорить сам за себя.
– Я уже высказался, – произнес Джейс. – Поведал вице-президенту Ломаксу, что у меня рассеянный склероз.
…От которого он вовсе не страдает. Это был прозрачный намек. Я откашлялся.
– Рассеянный склероз неизлечим полностью, но болезнь можно контролировать. Более того, сегодня пациент с этим диагнозом ведет такую же долгую продуктивную жизнь, как и всякий другой человек. Понимаю, Джейс неохотно рассказывает о своем состоянии и имеет на то полное право, но РС – вовсе не повод для беспокойства.
Джейсон бросил на меня суровый взгляд, но я не уловил его значения.
– Спасибо, – суховато поблагодарил Ломакс. – Ценю вашу откровенность. Кстати говоря, не знакомы ли вы с неким доктором Мальмштейном? Давидом Мальмштейном?
В комнате повисла тишина, напряженная, словно пружина раскрытого капкана.
– Да, – ответил я, быть может, секундой позже, чем следовало.
– Этот доктор Мальмштейн… он ведь невролог?
– Да, он невролог.
– В прошлом вы с ним совещались?
– Я совещаюсь со множеством специалистов. Это неотъемлемая часть работы врача общей практики.
– Но если верить И Ди, вы обращались к этому Мальмштейну за консультациями насчет Джейсона. Насчет его, хм, серьезного неврологического расстройства.
Так вот чем объясняется тот ледяной взгляд, которым пронзил меня Джейс. Кто-то рассказал обо всем И Ди Лоутону. Кто-то из ближнего круга. Но не я.
Я старался не задумываться, кто бы это мог быть.
– Именно так я поступил бы, разбирая случай любого пациента с предположительным диагнозом «рассеянный склероз». В «Перигелии» неплохая служебная клиника, но у нас нет того диагностического оборудования, к которому Мальмштейн имеет доступ у себя в больнице.
По-моему, Ломакс понял, что я увиливаю от ответа, поэтому снова сделал пас Джейсону:
– Доктор Дюпре говорит правду?
– Разумеется.
– Вы ему доверяете?
– Он мой лечащий врач. Само собой, я ему доверяю.
– Потому что – только не обижайтесь, я желаю вам всего самого лучшего – мне насрать на ваши проблемы со здоровьем. Меня интересует лишь одно: сможете ли вы обеспечить нам необходимую поддержку и довести проект до конца. Ну что, сможете?
– Если не возникнет проблем с финансированием – да, сэр, я буду на рабочем месте.
– А как насчет вас, посол Вен? Этот момент не вызывает у вас ни тревог, ни сомнений, ни вопросов насчет перспектив «Перигелия»?
Вон сложил губы в подобие марсианской улыбки. Неполной, на три четверти.
– Никаких сомнений. Ровным счетом никаких. Я всецело доверяю Джейсону Лоутону. И еще я доверяю доктору Дюпре. Ведь он и мой лечащий врач.
Тут мы с Джейсоном едва не задохнулись от изумления, но Ломакс уже купился.
– Ну ладно, – пожал он плечами. – Простите, что поднял эту тему. Джейсон, надеюсь, ваше прекрасное здоровье не ухудшится, а еще надеюсь, что не обидел вас тоном своих вопросов. Но с учетом статуса вашего отца я просто не мог их не задать.
– Понимаю, – сказал Джейс. – Что касается И Ди…
– Об отце не беспокойтесь.
– Очень не хотелось бы стать свидетелем его унижения.
– Его потихоньку выведут из игры. По-моему, это неизбежно. Если же он надумает протестовать на весь мир… – Ломакс пожал плечами. – В таком случае люди усомнятся в его дееспособности. В его, а не в вашей.
– Само собой, все мы надеемся, – подхватил Джейсон, – что в этом не будет нужды.
Следующий час я провел в лазарете. Тем утром Молли не объявилась, и запись пациентов вела Люсинда. Я поблагодарил ее и отпустил на весь остаток дня. Подумывал сделать пару телефонных звонков, но не хотел, чтобы они засветились в системе «Перигелия».