Я дождался, когда вертолет Ломакса поднимется в воздух, а придворная кавалькада отбудет через главные ворота, затем убрал со стола все бумаги и задумался о том, что собираюсь делать. Оказалось, руки у меня слегка дрожат. Не от рассеянного склероза. Быть может, от гнева. Ярости. Боли. Но я не хотел испытывать все эти эмоции, я собирался диагностировать их, изгнать в оглавление справочника «Руководство по диагностике и статистическому учету».
Я шагал к выходу мимо стола в приемной, когда в дверях появился Джейсон:
– Хотел поблагодарить, что прикрыл меня. Наверное, это означает, что про Мальмштейна Эд узнал не от тебя, а от кого-то другого.
– Джейс, я бы так не поступил.
– Согласен. Но кто-то поступил. И тут у нас возникает проблема. Многим ли известно, что я наблюдаюсь у невролога?
– Тебе, мне, Мальмштейну, всему его персоналу…
– Мальмштейн не знал, что Эд выискивает грязное белье. И его персонал тоже не знал. Думаю, у Эда есть другой источник, поближе к нам. Если не ты и не я…
Молли. Можно было не произносить ее имя вслух.
– У нас на руках нет доказательств, чтобы ее обвинять.
– Говори за себя. Ты с ней спишь, а не я. Ты сохранил записи о моей консультации у Мальмштейна?
– Да, но на работе их не держу.
– А где держишь? Дома?
– Да.
– Ей показывал?
– Конечно нет!
– Но она могла просмотреть их без твоего ведома.
– Наверное…
Да, могла.
– И ее здесь нет, так что спросить не с кого. Она позвонила и сказалась больной?
– Она вообще не звонила, – поморщился я. – Люсинда пробовала с ней связаться, но телефон не отвечает.
– Я не то чтобы виню тебя, Тайлер, – вздохнул он, – но признай, ты принял множество сомнительных решений.
– Как-нибудь разберусь.
– Знаю, ты злишься. Ты злишься, и тебе больно. Не хочу, чтобы ты вышел отсюда, что-нибудь натворил и сделал только хуже. Но мне нужно, чтобы ты определился, на чьей ты стороне в этом проекте. Кому ты верен.
– Я прекрасно знаю, кому я верен, – сказал я.
Я попробовал дозвониться из машины, и Молли снова не ответила, поэтому я покатил к ней на квартиру. День был теплый. Возле невысокого оштукатуренного дома, где она жила, трудились газонные поливалки, и здание окутывала пелена водных брызг. Салон автомобиля тут же наполнился грибным ароматом влажной садовой почвы.
Я свернул на гостевую парковку и тут же заметил Молли: она складывала какие-то коробки в обшарпанный трейлер фирмы «Ю-хол», прицепленный к ее трехлетнему «форду». Заметив меня, она произнесла что-то весьма похожее на «Вот черт!», но осталась стоять на месте. Я вышел из машины.
– Там нельзя парковаться, – сказала она. – Ты перекрыл выезд.
– Куда-то собираешься?
– Ну а сам-то как думаешь?
Молли опустила картонную коробку с надписью «тарелки» на рифленый пол прицепа. На ней были желто-коричневые слаксы и джинсовая рубашка. Волосы прихвачены платком. Я сделал три шага вперед, Молли попятилась, и я понял, что она меня боится.
– Я тебя не трону, – пообещал я.
– Так чего тебе надо?
– Хочу знать, кто тебя нанял.
– Понятия не имею, о чем речь.
– Ты имела дело с самим И Ди или он подключил посредника?
– Черт! – Она прикинула расстояние до дверцы своего автомобиля. – Тайлер, просто дай мне уехать. Чего тебе от меня надо? Чего ты добиваешься?
– Ты сама сделала ему предложение или это он тебе позвонил? И когда все это началось, Молл? Ты с самого начала трахалась со мной ради информации или продала меня уже после первого свидания?
– Чтоб ты провалился!
– Сколько тебе заплатили? Не терпится узнать, какой у меня ценник.
– Иди к черту! Ну что ты пристал? Дело не…
– Только не говори, что дело не в деньгах. Или ты пошла на это из принципа?
– Деньги и есть самый главный принцип.
Она вытерла руки о слаксы. Испуг отступил, к ней возвращалась обычная дерзость.
– Что ты хочешь купить, Молл?
– Что я хочу купить?! Самое лучшее, самое важное, что можно купить за деньги. То единственное, что имеет смысл покупать. Нормальную смерть. Нормальную чистенькую смерть. Однажды утром начнется восход, и он не закончится, о нет, солнце будет расти, пока все долбаное небо не охватит огнем! Ты уж прости, но, пока этого не случилось, я хочу пожить в каком-нибудь миленьком местечке – одна, хочу обустроить его по своему вкусу и пожить одна, а когда настанет то последнее утро, хочу встретить его в компании каких-нибудь дорогих таблеток, которые проводят меня на ту сторону. Хочу уснуть, прежде чем поднимется вой. Понял, Тайлер? Вот и все, что мне нужно, на самом деле очень-очень нужно, и больше меня ничего не интересует, вообще ничего на всем белом свете, и спасибо, спасибо тебе за то, что моя мечта сбылась. – Она сердито хмурилась, но по щеке ее скатилась слезинка. – А теперь убери, пожалуйста, машину.
– Миленький дом и баночка пилюль? – спросил я. – Это твоя цена?
– Ну а кто обо мне позаботится, кроме меня самой?
– Извини за патетику, но мне казалось, мы способны позаботиться друг о друге.
– Тогда мне пришлось бы довериться тебе. Только не обижайся, но… Посмотри на себя! Катишь по жизни так, словно ждешь какого-то ответа или спасителя или вообще ничего не ждешь. Але, ку-ку, есть кто дома? И тишина!
– Молл, я просто стараюсь разумно смотреть на вещи.
– Ох, в самую точку! Будь благоразумие кинжалом, я бы сейчас кровью истекла. Бедненький разумный Тайлер. Кстати, вот что до меня дошло – это же месть! Вся твоя приторная святость, личина праведника, которую ты носишь, словно любимый пиджак, – это твоя месть нашему миру. За то, что он разочаровал тебя, не наделил тем, чего тебе хотелось, и теперь ты не отдаешь ничего взамен, разве что улыбнешься сочувственно и пропишешь таблетку аспирина!
– Молли…
– И не вздумай, слышишь, не вздумай говорить, что любишь меня, потому что я знаю, что это не так. Ты не понимаешь разницы между влюбленным человеком и человеком, изображающим влюбленность. Да, ты подцепил меня, Тайлер, и это хорошо, но ты мог бы подцепить кого угодно, и все закончилось бы именно так, Тайлер. Все, как ни крути, закончилось бы сплошным разочарованием!
Я развернулся и направился к машине на нетвердых ногах, потрясенный не столько самим предательством, сколько его развязкой, когда наша близость обратилась в пыль, как на бирже обращаются в пыль мелкие акции во время обвала рынка. Я оглянулся:
– Ну а ты, Молл? Знаю, тебе заплатили за информацию, но неужели ты с самого начала трахалась со мной только из-за денег?
– Я трахалась с тобой из-за одиночества, – ответила она.
– А сейчас тебе не одиноко?
– Мне всегда одиноко.
Я сел в машину и уехал.
Под тиканье дорогих часов
Близились федеральные выборы. Джейсон хотел воспользоваться ими в качестве прикрытия.
«Подлечи меня», – сказал тогда он. И настаивал, что существует способ его вылечить. Не традиционный, не получивший одобрения Управления по санитарному надзору, но имевший долгую и прекрасно задокументированную историю. Джейсон популярно объяснил, что собирается прибегнуть к этому способу – себе во благо, с моей помощью или без.
Поскольку Молли чуть не отняла у Джейсона все, что было ему важно (и бросила меня разгребать последствия катастрофы), я согласился помочь. (Мне вспомнились давние слова И Ди: «Я ожидаю от тебя разумного поведения. Рассчитываю, что ты будешь за ним присматривать». Разве не этим я и занимаюсь? Парадоксально, но факт.)
Незадолго до ноябрьских выборов Вон Нго Вен кратко изложил нам суть процедуры и перечислил сопутствующие риски.
Совещаться с Воном оказалось затруднительно – не столько из-за стены охранников (хотя с теми тоже непросто было договориться), сколько из-за всякого рода специалистов и аналитиков, кормившихся с марсианских архивов, как птички колибри кормятся с цветков эритрины. Все они были почтенные ученые мужи и дамы, благонадежные в глазах ФБР и Министерства национальной безопасности; все они поклялись соблюдать (хотя бы до поры до времени) строгую секретность; всех их зачаровали огромные массивы марсианской мудрости, привезенные Воном на Землю, – цифровые данные, в совокупности являющие собой пять сотен томов по астрономии, биологии, математике, физике, медицине, истории и технологии, пять сотен томов по тысяче страниц, и на каждой знания, в значительной мере превосходящие знания землян. Запусти мы машину времени, привези в наш век все содержимое Александрийской библиотеки, и даже тогда не пробудили бы большего ажиотажа в ученом мире.
Время поджимало, и исследователи стремились закончить работу до официального заявления о прибытии марсианского посла. Федеральному правительству требовалась по меньшей мере черновая индексация архивов (почти все данные которых приводились на удобоваримом английском, но некоторые – марсианскими научными прописями), прежде чем зарубежные коллеги потребуют равноценного доступа к этим знаниям. Госдепартамент планировал издать и распространить выхолощенные копии архивов, исключив из них упоминания о потенциально ценных или опасных технологиях – или, на худой конец, представив «краткие описания», в то время как оригиналы лягут под гриф «совершенно секретно».
Ученое племя беспрестанно сражалось за доступ к марсианскому послу и ревностно его охраняло, ибо один лишь Вон умел интерпретировать марсианские тексты или прояснять имеющиеся в них лакуны. Несколько раз меня изгоняли из квартиры Вона до крайности любезные мужчины и женщины из «группы физики высоких энергий» или «группы молекулярной биологии», отстаивавшие свою условленную четверть часа наедине с марсианином. Вон время от времени знакомил меня с этими людьми, но никто из них не был рад меня видеть, а руководительница группы медицинских наук, узнав, что Вон избрал меня своим терапевтом, так растревожилась, что с ней едва не приключился приступ тахикардии.
Джейс утешал ученых намеками, что я лишь часть «процесса социализации», болванчик, на котором Вон оттачивает свои земные манеры вне политического или научного контекста, а сам я пообещал командирше медкоманды, что не стану оказывать Вону никаких медицинских услуг без ее непосредственного вмешательства. Среди исследователей ходил слушок, что я, гражданский оппортунист, лестью и подлизыванием проложил себе путь в ближний круг Вона и, как только тот объявится на публике, наградой мне станет жирный контракт на книгу. Слушок сей возник самопроизвольно, но опровергать его мы не стали: он играл нам на руку.