Разжиться медикаментами оказалось куда проще, чем я ожидал. Вон привез на Землю полный комплект марсианских препаратов; ни у одного из них не имелось земных аналогов, и любой из них, по словам Вона, мог однажды потребоваться ему для самолечения. Все медицинские припасы, имевшиеся в его спускаемом аппарате, сперва конфисковали, но вернули, как только Вон получил посольский статус. (Несомненно, правительство оставило себе образцы всех препаратов, но Вон сомневался, что поверхностный анализ способен раскрыть истинное предназначение этих конструктивно сложных веществ.) Вон попросту выдал Джейсону несколько ампул, а Джейсон вынес их из «Перигелия» под мантией руководительских привилегий.
Вон рассказал мне про дозировку, расчет времени, противопоказания и потенциальные проблемы. Список сопутствующих рисков был столь велик, что я пришел в смятение. Даже на Марсе, говорил Вон, коэффициент смертности при переходе в Четвертый возраст составлял одну десятую процента – величина весьма значительная, – а в Джейсоновом случае необходимо было делать поправку еще и на атипичный рассеянный склероз.
Но без этой процедуры прогноз был еще хуже, и Джейсон уже решился независимо от моего мнения – в каком-то смысле сейчас его лечащим врачом был не я, а Вон Нго Вен. Мне же досталась роль наблюдателя за ходом процедуры, контролирующего неожиданные побочные эффекты; это убаюкало мою совесть, хотя подобный аргумент непросто было бы защитить в зале суда: конечно, «лечение» назначил Вон, но вколет «лекарство» в тело Джейсона не его рука.
Не его рука, а моя.
Вона Нго Вена даже рядом не будет. Джейсон уже написал заявление на трехнедельный отпуск в конце ноября – начале декабря. К тому времени Вон превратится в звезду глобального масштаба, и его имя, даром что необычное, станет известно во всех уголках планеты. Он будет занят – будет обращаться к ООН, будет купаться во всепланетном гостеприимстве, будет изучать полную коллекцию монархов, мулл, президентов и премьер-министров в запятнанных кровью одеждах, а Джейсон тем временем, заливаясь потом и исходя рвотными массами, станет пробивать себе дорогу к доброму здравию.
Нам нужно было место. Место, где Джейсон переболеет, не вызывая подозрений. Место, где я буду ухаживать за ним, не привлекая лишнего внимания. Место в достаточной мере цивилизованное, чтобы я мог вызвать неотложку, если дело примет совсем скверный оборот. Удобное тихое место.
– А я знаю, что это за место, – сказал Джейсон.
– И что же?
– Казенный дом.
Я смеялся, пока до меня не дошло, что он не шутит.
Диана перезвонила лишь через неделю после визита Ломакса в «Перигелий». Спустя неделю с того дня, когда Молли покинула город и устремилась навстречу награде, которую посулил ей И Ди или его частные сыщики, – что бы это ни было.
Воскресенье, уже за полдень. Я дома, один. Погода солнечная, но окна зашторены. Всю неделю я разрывался между пациентами в лазарете «Перигелия» и секретными консультациями с Воном и Джейсом, стараясь не заглядывать в дуло пустого уик-энда. Плотный график идет мне на пользу, говорил я себе. Так тебя захлестывают повседневные проблемы, бесчисленные, но решаемые; они вытесняют боль и отпугивают угрызения совести, а это полезно для здоровья. Это процесс исцеления. Или хотя бы тактическая отсрочка. Эффективная, но, увы, лишь временная. Рано или поздно шум стихнет, толпа рассосется, и ты приедешь домой – к перегоревшей лампочке, пустой комнате и незаправленной постели.
Плохо дело. Я даже не знал, что должен чувствовать, – вернее, понимал, что испытываю несколько несовместимых видов боли, но понятия не имел, которую из них следует признать первостепенной. «Без нее тебе лучше», – пару раз говорил Джейс. Слова в равной мере банальные и честные: без нее мне лучше, но еще лучше было бы, сумей я понять, использовала меня Молли или наказала за то, что я использовал ее; и заслужила ли моя прохладная и, пожалуй, слегка притворная любовь столь жестокого и расчетливого от нее отречения.
Тут зазвонил телефон – не вовремя. Я как раз срывал с постели простыни и скатывал их в шар, готовясь пройти в прачечную, где щедрая горсть стирального порошка и потоки обжигающей воды смыли бы с белья аромат Молли, а когда человек увлечен столь важным занятием, меньше всего он хочет, чтобы ему помешали, ибо в такие моменты к нему возвращается хотя бы кроха собственного достоинства. Однако я всегда был рабом телефонного звонка, поэтому снял трубку.
– Тайлер? – сказала Диана. – Это ты, Тай? Ты один?
Да, один, признался я.
– Отлично. Как же я рада, что наконец-то дозвонилась. Хотела сказать, что мы меняем номер телефона. Снимаем с регистрации. Но если тебе понадобится со мной связаться…
Она продиктовала другой, свой личный, номер, и я записал его на оказавшейся под рукой салфетке.
– А зачем вы снимаете телефон с регистрации?
У них с Саймоном был только один стационарный телефон. Я догадался, что это разновидность епитимьи, что-то вроде власяного рубища или цельнозерновой диеты.
– Во-первых, начались какие-то непонятные звонки от Эда. Пару раз звонил поздно ночью, разглагольствовал насчет Саймона. Судя по голосу, был слегка навеселе. Честно говоря, Эд терпеть не может Саймона, возненавидел его с первых дней. С тех пор как мы перебрались в Финикс, он ни разу не выходил на связь. И вот пожалуйста. Когда он молчал, мне было обидно, но так еще хуже.
Должно быть, Молли, когда влезла в мой компьютер, заодно переписала Дианин номер, а позже передала его Эду. Я не мог объяснить этого Диане, не нарушив клятвы хранить молчание; по той же причине я не мог распространяться про Вона Нго Вена или ледоедов-репликаторов. Тем не менее я рассказал, что Джейсон с отцом сражались за контроль над «Перигелием», и Джейсон одержал верх, и поэтому, наверное, И Ди сейчас слегка не в себе.
– Может быть, – согласилась Диана. – И все это сразу после развода.
– Какого развода? Ты про Эда и Кэрол?
– А Джейсон не говорил? С мая Эд снимает квартиру в Джорджтауне. Переговоры еще не закончились, но Кэрол, похоже, получит Казенный дом и выплаты на его содержание, а Эду достанется все остальное. На развод подал он. И его, наверное, можно понять. Кэрол уже лет двадцать балансирует на грани алкогольной комы. Мать из нее была никудышная, да и жена, наверное, такая же.
– То есть ты одобряешь этот шаг?
– Едва ли. Мое отношение к Эду осталось прежним. Он был ужасный, равнодушный отец, – по крайней мере, для меня. Он мне не нравился, а ему плевать было, нравится он мне или нет. Но я, в отличие от Джейсона, не благоговела перед ним. Джейсон же считал его глыбой, великим королем индустрии, вашингтонским воротилой…
– А это не так?
– Он успешный человек, и у него есть некоторое влияние, но все относительно, Тай. У нас в стране десять тысяч таких И Ди Лоутонов. Эд ничего не добился бы, если бы отец с дядей не поддержали его первое предприятие. Ясно же, что таким образом они решили списать налоги и не ожидали ничего особенного. Эд знал свое дело, а когда Спин подкинул ему возможность, он ею воспользовался и попал в поле зрения по-настоящему могущественных людей. Но среди больших дядь он всегда оставался выскочкой. Все эти йельско-гарвардские штучки с их тайным орденом – Эд никогда не был членом братства. А меня никто не приглашал на «первый бал». Мы были местной беднотой. Ясное дело, райончик неплохой, но есть аристократия, а есть нувориши, и мы были нуворишами.
– Знаешь, с моей стороны лужайки все выглядело иначе, – заметил я. – Как Кэрол? Держится?
– Лечится любимой микстурой – у нее одно средство. А ты как? Как дела у вас с Молли?
– Молли ушла, – сказал я.
– Ушла, как в магазин уходят или…
– Совсем ушла. Мы расстались. Прости, изящных эвфемизмов на ум не идет.
– Тайлер, мне так жаль…
– Спасибо, но это к лучшему. Все так считают.
– У нас с Саймоном все хорошо, – сказала она, хоть я и не спрашивал. – Но ему несладко приходится из-за церковных дел.
– Религиозно-политические разногласия?
– У «Иорданского табернакля» возникли какие-то проблемы с законом. Всех подробностей не знаю. Напрямую нас это не касается, но Саймон совсем сник. Ну а ты точно в норме? Голос у тебя какой-то сиплый.
– Переживу, – сказал я.
Предвыборным утром я собрал пару сумок (чистая одежда, связка книжек в бумажных обложках, медицинский саквояж), заехал к Джейсону, забрал его, и мы направились в Вирджинию. Джейс по-прежнему любил хорошие автомобили, но нам приходилось сохранять инкогнито, поэтому его «порше» мы предпочли мою «хонду». К тому же в наши дни на федеральных автострадах водителям «порше» грозили неприятности. При Гарланде люди с доходом от полумиллиона и выше жили припеваючи, но всем остальным приходилось туго. Достаточно было взглянуть на дорогу: заколоченные торговые центры, вокруг них – яркие вывески розничных складов-магазинов, парковки, где сквоттеры ютились в автомобилях без шин, городки при шоссе, жившие с доходов сети «У Стаки» и штрафов за превышение скорости. Предупреждающие знаки полиции штата гласили: «ОСТАНОВКИ ПОСЛЕ НАСТУПЛЕНИЯ ТЕМНОТЫ ЗАПРЕЩЕНЫ» и «ДЛЯ БЫСТРОГО РЕАГИРОВАНИЯ СЛУЖБЫ 911 НЕОБХОДИМО ПОДТВЕРДИТЬ ЛИЧНОСТЬ». Из-за дорожного разбоя число легковых машин на трассах уменьшилось вдвое. Почти всю дорогу мы были зажаты между восемнадцатиколесными фурами (в весьма плачевном состоянии), а иногда – грузовиками камуфляжной расцветки с надписью «Люди», перевозящими личный состав с одной военной базы на другую.
Но об этом мы не разговаривали. И о выборах тоже: в любом случае их исход был предрешен. По результатам опросов Ломакс опережал обоих главных кандидатов, не говоря уже о троих второстепенных. Еще мы не упоминали о ледоедах, о нашем марсианском госте и, естественно, об И Ди Лоутоне. Вместо этого болтали о старых временах и любимых книгах, а значительную часть пути просидели молча. Я загрузил в память «торпеды» угловатый нетрадиционный джаз, который так нравился Джейсону. Чарли Паркер, Телониус Монк, Сонни Роллинз – музыку тех, кто давно уже покорил дистанцию от ближайшей подворотни до самых далеких звезд.