– Все мы Рип ван Винкли, – негромко отозвался Джейсон. – Все мы ждем не дождемся, чтобы нас разбудили.
Настроение Кэрол налаживалось в тандеме со здоровьем Джейсона, и она стала живее интересоваться прогнозируемым результатом процедуры. Я вкратце рассказал ей про АРС – болезнь, не имевшую формального диагноза, когда Кэрол выпускалась из медицинской школы, – чтобы избежать вопросов о марсианском препарате. То была негласная сделка, и Кэрол, по-моему, приняла ее условия. Главное, что загубленная кожа Джейса начала регенерироваться, а в образцах крови, отправленных мною на анализ в одну из лабораторий округа Колумбия, обнаружилось радикальное снижение концентрации белков, способствующих образованию бляшек рассеянного склероза.
Однако Кэрол по-прежнему неохотно разговаривала о Спине и делала несчастный вид, когда мы с Джейсом затрагивали этот вопрос в ее присутствии, и я снова вспоминал стишок Хаусмана, который разучил много лет назад под патронажем Дианы: «А младенец знать не знал, что его медведь сожрал».
Кэрол осаждали сразу несколько медведей – некоторые огромные, размером со Спин, а другие микроскопические, с молекулу этилового спирта. Не исключаю, что она позавидовала бы Хаусманову младенцу.
Однажды вечером, через несколько дней после выступления Вона в ООН, позвонила Диана (не на номер Казенного дома, а на мой личный). Я отбыл к себе в комнату, когда Кэрол заступила в ночной дозор. Весь ноябрь дожди то стихали, то снова шли, и в тот момент хлестал ливень и окно спальни превратилось в жидкую желтую амальгаму.
– Ты в Казенном доме, – сообщила мне Диана.
– Что, говорила с Кэрол?
– Звоню ей раз в месяц, я ведь послушная дочь. Иногда она даже может говорить связно. Что стряслось с Джейсоном?
– Долго рассказывать. Идет на поправку, беспокоиться не о чем.
– Терпеть не могу эту фразу.
– Знаю. Но это правда. Да, у него была проблема, но мы с нею справились.
– И это все, что ты можешь мне сказать?
– Пока что да. Как дела у вас с Саймоном?
В прошлую нашу беседу Диана упоминала какие-то юридические проблемы.
– Бывало и лучше, – ответила она. – Мы переезжаем.
– Переезжаете? Куда?
– Куда-нибудь подальше от Финикса. «Иорданский табернакль» временно закрыли. Я думала, ты слышал.
– Нет, не слышал.
И как бы я, спрашивается, услышал о финансовых проблемах южной церквушки, исповедующей Великую скорбь? Тут мы переключились на другие темы, и Диана пообещала, что даст знать, когда у них с Саймоном появится новый адрес. Ну да, конечно, почему бы и нет, какого черта.
Но на следующий день я все же услышал про «Иорданский табернакль».
Кэрол, ко всеобщему удивлению, настояла на просмотре вечерних новостей. Джейсон вымотался физически, но пребывал в ясном сознании, и желания смотреть телевизор у него было хоть отбавляй, поэтому мы втроем вытерпели сорок минут международного бряцания оружием и судебных разбирательств с участием знаменитостей. Но было и кое-что интересное: например, новости про Вона Нго Вена (тот встречался с руководством Евросоюза в Бельгии), и благая весть из Узбекистана, где наконец-то закрыли десантную базу быстрого реагирования. После этого пустили сюжет об ССК и молочной промышленности Израиля.
Картинка становилась все драматичнее: бульдозеры сгребали забитый скот в общие могилы, после чего туши присыпали известью. Эпидемии ССК крупного рогатого скота вспыхнули и были подавлены в десятке стран, от Бразилии до Эфиопии. Человеческая разновидность поддавалась лечению современными антибиотиками, но оставалась тлеющей проблемой в странах третьего мира. Израильские же фермеры-молочники соблюдали сотни протоколов и проводили всевозможные анализы, чтобы исключить вероятность заражения, поэтому эпидемия стала для них полной неожиданностью. Что еще хуже, «нулевой случай» – источник инфекции – отследили до контрабандной поставки оплодотворенных яйцеклеток из Соединенных Штатов.
Такими поставками занималась благотворительная организация трибуляционистов (культивирующих идею Великой скорби) под названием «Слово за мир», чья штаб-квартира располагалась в промзоне на окраине Цинциннати, штат Огайо. Вы спросите, зачем СЗМ тайком поставляла яйцеклетки КРС в Израиль? Как оказалось, вовсе не из благотворительных побуждений. Распутав клубок из десятка фиктивных холдингов, следствие вышло на спонсоров СЗМ: консорциум церквей, исповедующих трибуляционизм и диспенсационализм, а также крупные и мелкие политические группировки радикального толка. Все эти организации уделяли самое пристальное внимание девятнадцатой главе четвертой книги Ветхого Завета (под названием «Числа»), а также другим выдержкам из Евангелия от Матфея и Послания к Тимофею: если конкретнее, они считали, что рождение в Израиле юницы (или рыжей телицы) оповестит планету о втором пришествии Иисуса Христа и начале царствия Его на земле.
Идея не из новых. Иудейские экстремисты также верили, что заклание юницы на Храмовой горе ознаменует собой пришествие Мессии. За последние годы на «Купол скалы» было совершено несколько нападений под эгидой рыжей телицы; во время одного из них мечеть Аль-Акса получила некоторые повреждения, что едва не стало причиной регионального вооруженного конфликта. Израильское правительство наносило по экстремистам удар за ударом, но сумело лишь загнать их в подполье.
Если верить новостям, на Среднем Западе и Юго-Западе США имелось несколько молочных ферм, втихомолку посвятивших себя приближению Армагеддона, – разумеется, при финансировании «Слова за мир». Здесь велись работы по выведению кроваво-красной телицы; предполагалось, что такой цвет сработает лучше, ибо рыжие кандидатки, представленные фанатикам за последние сорок лет, не оправдали возложенных на них надежд.
Эти фермы систематически увиливали от федеральных инспекций, нарушали правила содержания скота и даже сокрыли вспышку ССК, пришедшего в США из-за мексиканской границы (если конкретнее, из города Ногалес). Из инфицированных яйцеклеток получалось потомство с генетической предрасположенностью к алому окрасу шкуры; почти все телята, однако, скончались вскоре после рождения (на связанной со «Словом за мир» молочной ферме в Негеве) от респираторного дистресс-синдрома. Тушки закопали, но слишком поздно. Инфекция распространилась на взрослое поголовье и поразила работников негевской фермы.
Администрация США оказалась в неприятном положении. Управление по санитарному надзору уже объявило о пересмотре своей политики, а Министерство национальной безопасности заморозило счета «Слова за мир» и выдало ордера на арест лиц, собирающих деньги на нужды трибуляционистов. На фотографиях в сюжете федеральные агенты выносили из безликих зданий коробки с документами и взламывали двери неизвестных церквей.
Диктор перечислил несколько названий.
Одной из церквей оказался «Иорданский табернакль».
4 × 109 нашей эры
На окраине Паданга мы пересели из «неотложки» Ниджона в частный автомобиль с водителем-минангом; тот высадил нас (меня, ибу Ину и Ена) возле грузовой зоны на прибрежном шоссе. Пять громадных ангаров с жестяными крышами располагались на равнине из черного гравия между прикрытыми брезентом коническими кучами цемента; на грузовой железнодорожной ветке стояли проржавевшие цистерны. Главным офисом оказалось приземистое деревянное здание с надписью по-английски «Грузовые перевозки Баюра».
Эта компания, сказала Ина, в числе прочих принадлежала ее бывшему мужу, и в приемной нас встретил не кто иной, как сам Джала, упитанный мужчина со щеками-яблоками в канареечно-желтом деловом костюме, похожий на филлпот в тропическом одеянии. Они с Иной обнялись, как обнимаются люди, довольные своими отношениями после развода, а потом Джала пожал мне руку и наклонился, чтобы пожать руку Ену. Секретарше Джала представил меня как «господина из Суффолка, импортера пальмового масла» – наверное, на случай, если ее станут допрашивать «новые реформази». Затем он проводил нас к своему семилетнему «БМВ» на топливных элементах, и мы отправились в Телук-Баюр: на передних сиденьях Джала с Иной, на заднем – мы с Еном.
Телук-Баюр – глубоководная гавань к югу от Паданга; именно там Джала зарабатывал свои деньги. Тридцать лет назад, рассказывал он, Телук-Баюр был сонной и грязноватой суматранской бухточкой со скромным портом и предсказуемым товарооборотом (уголь, удобрения и сырцовое пальмовое масло). Сегодня же, благодаря экономическому буму, последовавшему за реставрацией Негари, и демографическому взрыву, вызванному появлением Дуги, Телук-Баюр превратился в самый современный порт с причалами мирового уровня, необъятным складским комплексом и таким обилием техники, что Джале в конце концов надоело перечислять все буксиры, ангары, краны и погрузчики вместе с их грузовместимостью.
– Джала гордится этим портом, – сказала Ина. – Он подкупил там всех высоких чиновников, всех до единого.
– Не таких уж высоких, – поправил ее Джала. – Мой потолок – Совет по общим вопросам.
– Не прибедняйся.
– Я зарабатываю деньги. Это что, плохо? Я слишком успешный? Ну да, я выбился в люди. Разве это преступление?
– Разумеется, все это риторические вопросы, – пояснила Ина, склонив голову к плечу.
Я спросил, куда мы отправимся, когда приедем в Телук-Баюр. Прямиком на корабль?
– Нет, не прямиком, – ответил Джала. – Я отвезу вас в доки, в надежное убежище. Вы небось думали, что просто подниметесь на чей-то корабль и устроитесь в каюте? Все не так просто.
– А что, корабля нет?
– Ну конечно же есть. «Кейптаун Мару», прекрасное грузовое судно. Сейчас на него грузят кофе и специи. Когда заполнят трюмы, выплатят долги и подпишут разрешения, на борту появится и человеческий груз. Надеюсь, что в обстановке строгой секретности.
– А Диана? Она уже в порту?
– Скоро прибудет, – заверила меня Ина, бросая на Джалу многозначительный взгляд.