– Да, Тайлер, это расхожее мнение. – Он закатил глаза. – Разглагольствовать о мультилатерализме и дипломатии – это все равно что сказать «я тебя люблю»: так куда проще кого-нибудь трахнуть. Если только марсиане – не ангелы Господни, спустившиеся с небес, дабы оборонить нас от зла. Но я думаю, ты в это не веришь.
Вон так часто это отрицал, что спорить было бессмысленно.
– Просто глянь на их технологию. Эти коротышки уже тысячу лет развивают биотех самой высшей пробы. Если бы хотели заселить галактику наноботами, давно уже заселили бы. А почему они этого не сделали? Если не считать, что они попросту заиньки. Почему? Ясно почему: потому что боятся возмездия.
– Ответной атаки гипотетиков? Они знают о гипотетиках не больше нашего.
– По их утверждениям. Но это не значит, что марсиане их не боятся. Ну а мы – мы же те самые кретины, которые палят ядерными ракетами по полярным артефактам! Да, возьмем ответственность на себя, это запросто, почему бы и нет? Господи, Тайлер, просто оцени расклад: это же классическая подстава, такая ловкая, что круче некуда!
– Или же вы параноик.
– Да ну? Изложи-ка мне суть паранойи с прибросом на самый разгар Спина! Все мы параноики. Все мы знаем, что нашу жизнь контролируют недоброжелательные и могущественные силы. А это, собственно, и есть определение паранойи.
– Я всего лишь врач общей практики. Но умные люди говорят…
– Ты, конечно, про Джейсона. И Джейсон обещает, что все будет хорошо.
– Не только Джейсон. Вся администрация Ломакса. И почти весь конгресс.
– Они спрашивают совета у ученой братии, а все яйцеголовые, как и Джейсон, зачарованы репликаторами. Хочешь знать, что движет твоим дружком, твоим Джейсоном? Страх им движет. Джейсон боится умереть в неведении. В нынешней нашей ситуации если он умрет в неведении, то и все человечество умрет в неведении, а это пугает Джейсона, его до усрачки пугает мысль, что целый условно разумный вид будет стерт с лица Вселенной, так и не поняв почему и за что. Ты бы лучше не паранойю мою диагностировал, а занялся Джейсоновой манией величия. Он же определился с целью своей жизни: разобраться, что такое Спин, а потом и помирать не жалко. Тут объявляется Вон, предлагает ему подходящий инструмент, и Джейсон, ясно, ведется как миленький: это же все равно что подарить пироману спички.
– Вы и правда хотите, чтобы я ему все это передал?
– Я не… – И Ди вдруг пригорюнился (или у него просто подскочил уровень алкоголя в крови). – Я думал, раз уж он к тебе прислушивается…
– Вы же сами только сказали, что вы не дурак.
– Может, и не дурак. – Он закрыл глаза. – Не знаю. Но я должен попытаться. Понимаешь? Чтобы совесть не замучила.
Я пребывал в изумлении: И Ди только что признался, что у него имеется совесть.
– Буду с тобой честен. Такое чувство, что я смотрю на крушение поезда, только в замедленной съемке. Машинист еще ничего не понял, но колеса уже сошли с рельсов. Ну и что мне делать? Не слишком ли поздно дергать стоп-кран? Не слишком ли поздно орать «берегись»? Не знаю. Но он мой сын, Тайлер. Машинист этого поезда – мой сын!
– Он в такой же опасности, как и все остальные.
– По-моему, все это неправильно. Даже если проект окажется успешным, мы не получим ничего, кроме абстрактной информации. Да, Джейсону и этого хватит, но весь остальной мир останется недоволен. Ты не знаешь, что за человек Престон Ломакс. А я знаю. Ломакс будет более чем счастлив назначить Джейсона виновником неудачи и отправить его на виселицу. Многие ребята из его администрации хотят закрыть «Перигелий» или передать его военным. И это еще лучший вариант. А в худшем гипотетики недовольно поморщатся и обесточат Спин.
– Боитесь, что Ломакс закроет «Перигелий»?
– Я построил этот фонд. Ясное дело, мне не безразлична его судьба. Но я здесь не из-за этого.
– Могу передать ваши слова Джейсону… Но вы и правда считаете, что он передумает?
– Я… – Теперь И Ди рассматривал столешницу, мутные глаза его начали слезиться. – Нет. Это же очевидно. Но если он захочет поговорить… Пусть знает, что я всегда готов. Если Джейсон захочет. Я не стану превращать наш разговор в пытку. Честное слово. Ну – если он захочет.
Казалось, он открыл потайную дверь, из-за которой хлынуло его одиночество.
Джейсон предположил, что И Ди явился во Флориду в рамках некоего макиавеллистского плана. Прежний И Ди – да, может быть. Но передо мной сидел новый И Ди – стареющий, полный раскаяния, недавно лишившийся власти человек, ищущий стратегические решения на дне стакана. Человек, которого привела сюда его совесть. Его чувство вины.
– С Дианой говорить не пробовали? – спросил я уже помягче.
– С Дианой? – Он пренебрежительно махнул рукой. – Диана сменила номер телефона. Не могу с ней связаться. Да, и она завязла в этой долбаной секте: конец света и все такое.
– Это не секта, Эд. Обычная церквушка с нестандартной трактовкой священных текстов. И Диана, в отличие от Саймона, не так уж сильно в ней завязла.
– Она – Спином пришибленная. Как и все ваше сраное поколение. Диана очертя голову нырнула во всю эту религиозную чушь, едва у нее закончился пубертатный период. Я-то помню. Из-за Спина у нее началась жуткая депрессия. Короче, однажды сели мы ужинать, и Диана вдруг взялась цитировать Фому Аквинского. Я хотел, чтобы Кэрол поговорила с ней на эту тему, но от Кэрол не было никакого толку, – впрочем, как всегда. Знаешь, что я сделал? Устроил дебаты. Между Дианой и Джейсоном. Они и так уже полгода пререкались о Боге. В общем, я перевел их пререкания в формальное русло – понимашь, что-то вроде дебатов в колледже. Но фишка была в том, что им предстояло отстаивать противоположную точку зрения: Джейсон должен был выступить в поддержку Бога, а Диана – встать на место атеиста.
Об этом близнецы мне не рассказывали. Но я мог себе представить, насколько их напугал сей педагогический метод.
– Я надеялся, что она осознает степень собственной легковерности. Диана старалась изо всех сил. Наверное, стремилась произвести на меня впечатление. В основном повторяла Джейсону его же прежние слова. Но Джейсон… – У И Ди сделался чрезвычайно гордый вид: глаза засияли, побледневшее лицо вновь слегка зарозовелось. – Джейсон выступил безупречно, блестяще, потрясающе! Он припомнил все Дианины высказывания, еще и от себя добавил. И не просто попугайничал. Изучил труды по теологии, ознакомился с трактовками Библии. И все время улыбался – так, словно хотел сказать: «Я все эти аргументы вдоль и поперек знаю, знаю на том же глубоком уровне, что и ты, ночью разбуди – и я их тебе оттарабаню по списку, но все равно считаю, что они достойны лишь презрения». Страшно жестоко, никакой пощады. К концу дебатов Диана разревелась. Продержалась до финиша, но слезы прям ручьем лились.
Я молча смотрел на него. Он считал выражение моего лица и поморщился:
– Шел бы ты к черту со своим моральным превосходством. Я пытался хоть чему-то ее научить. Научить ее реально смотреть на вещи, чтобы она не превратилась в одну из этих долбанутых, мать их, созерцательниц собственного пупка. Все ваше ублюдочное поколение…
– Вас вообще волнует, жива ли она?
– Что? Конечно волнует.
– Она не выходит ни с кем на связь. Не только с вами, Эд. Никто ничего о ней не слышал. Я тут думаю, не пора ли ее искать? Как считаете, хорошая мысль?
Но официантка принесла новый стакан, и Эд стал стремительно терять интерес к разговору, ко мне, к окружающему миру.
– Угу. Неплохо было бы знать, что у нее все нормально. – Он снял очки и протер их салфеткой. – Да, Тайлер, флаг тебе в руки.
Тогда-то я и решил сопровождать Вона Нго Вена в его путешествии по Аризоне.
Путешествовать с Воном было все равно что разъезжать в обществе поп-звезды или главы государства: максимум охраны, минимум спонтанности, впечатляющая рациональность, выверенная до секунд последовательность аэропортов, зафрахтованных самолетов и шоссейных конвоев. Наконец нас доставили к началу Тропы светлого ангела – за три недели до запланированного запуска репликаторов, в июньский день, жаркий, словно фейерверк, и ясный, как родниковая вода.
Вон встал у заграждения на краю каньона. Дирекция парка закрыла тропу и туристический центр для посетителей; к Вону приставили троих лучших (и самых фотогеничных) рейнджеров, чтобы те проводили марсианского гостя (и контингент федеральных охранников с наплечными кобурами под белыми походными ветровками) ко дну каньона, где и планировалось заночевать.
Перед поездкой Вону пообещали полную приватность, но сейчас вокруг творился натуральный цирк. На парковке было не протолкнуться от медийных фургонов; журналисты и папарацци облепили кордонные заграждения, словно паломники, узревшие святыню; над краем каньона хищно сновал вертолет с телеоператором на борту. Вон тем не менее был совершенно счастлив. Ухмылялся до ушей. Во все легкие дышал сосновым воздухом. Жара стояла ужасающая (в особенности для марсианина, предполагал я), но у Вона не наблюдалось никаких признаков утомления, кроме блеска испарины на морщинистой коже. На нем была легкая рубашка цвета хаки, брюки в тон и пара детских походных ботинок с высоким берцем, которые он разнашивал уже пару недель.
Вон приложился к алюминиевой армейской фляге, потом протянул ее мне:
– Угощайтесь, брат по воде.
– Оставьте себе, – рассмеялся я. – Вам пригодится.
– Жаль, Тайлер, что вы не спуститесь со мною вниз. Это… – Он сказал что-то на своем языке. – Многовато рагу для одного котелка. Многовато красоты для одного человека.
– Ну так разделите ее с фэбээровцами.
– К сожалению, не могу. – Он бросил на охрану недобрый взгляд. – Они смотрят, да не видят.
– На Марсе тоже есть такое выражение?
– Да, есть, – сказал он.
Вон дал представителям прессы и новоприбывшему губернатору Аризоны доброжелательное напутствие; я же позаимствовал одну из машин «Перигелия» и отправился в Финикс.