Еще за столом говорили о грузовичке с подыхающим аккумулятором, о неизбежном ремонте крыши, о септике и назревающих в нем неприятностях. Когда ужин подошел к концу, я вздохнул с облегчением – как и местные детишки. И тут Кондон устремил свирепый взгляд на одну из девчонок Сорли, ибо та слишком уж явно обрадовалась.
Когда убрали посуду (на ранчо Кондона такими делами занимались женщины), Саймон объявил, что мне пора.
– Нормально доберетесь, доктор Дюпре? – спросил Кондон. – А то у нас грабят водителей чуть ли не каждую ночь.
– Ничего, закрою окна и зажму педаль газа.
– Мудрое решение.
– Если ты не против, Тайлер, – сказал Саймон, – я прокачусь с тобой до ограды. Ночи сейчас теплые, обратно прогуляюсь с удовольствием. Хоть бы и с фонариком.
Я был не против.
Все выстроились в ряд для сердечного прощания. Дети стеснительно ежились, покуда я не пожал им руки, после чего их отпустили поиграть. Когда пришла очередь Дианы, та кивнула мне и опустила глаза, а когда я предложил руку, Диана взяла ее, но на меня не взглянула.
Саймон ехал со мной уже с четверть мили – в горку, прочь от ранчо, – и ерзал на сиденье так, словно желал что-то сказать, но изо всех сил сдерживался. Я решил его не поторапливать. Ароматный вечерний воздух был относительно прохладным. По просьбе Саймона я остановился на вершине холма, у сломанной ограды и живой изгороди из фукьерии.
– Спасибо, что прокатил.
Он вышел из машины и застыл у открытой дверцы.
– Хочешь что-то сказать? – уточнил я.
Он покашлял.
– Знаешь, – наконец заговорил он, и голос его был едва ли громче ветра, – я люблю Диану не меньше, чем Господа. Признаю, звучит как богохульство, но я люблю ее именно так. Я верю, что Господь послал ее на землю, чтобы она стала мне женой; в этом ее единственное предназначение. В последнее время я думаю, что обе мои любви – это две стороны одной медали. Любовь к Диане – мой способ любить Господа. Как думаешь, Тайлер Дюпре, такое возможно?
Ответа он дожидаться не стал, вместо этого захлопнул дверцу и включил фонарик. В зеркале я видел, как он легко шагает вниз по склону навстречу тьме и стрекоту сверчков.
Той ночью я не наткнулся ни на бандитов, ни на дорожных разбойников.
В отсутствие луны и звезд ночи сделались кромешно-темными, а с каждым годом Спина становились все опаснее. Преступники в совершенстве овладели искусством устраивать западни в сельской местности. Ночью мои шансы быть ограбленным или убитым на шоссе сильно возрастали.
По пути в Финикс движение было скудное: изредка попадались межштатные дальнобойщики на неплохо защищенных восемнадцатиколесных фурах, но по большей части трасса была пуста. Фары моего автомобиля расклинивали ночную темноту, а сам я вслушивался в гул покрышек и порывы ветра. Если есть на свете более тоскливые звуки, мне о таких неведомо. Наверное, именно по этой причине в машины принято ставить радиоприемники.
Но на дороге не оказалось ни грабителей, ни убийц.
Той ночью.
Я остановился в мотеле на окраине Флагстаффа, а следующим утром перехватил Вона Нго Вена и его охрану в аэропорту, в комнате отдыха для особо важных персон.
Во время перелета до Орландо на Вона нашло настроение поговорить. Некоторое время он изучал геологию юго-западных пустынь и теперь страшно радовался булыжнику, купленному в сувенирной лавке неподалеку от Финикса (всей кавалькаде пришлось стоять и ждать, пока он копался в корзинке с окаменелостями). Вон показал мне свою добычу: кусок глинистого сланца с Тропы светлого ангела с меловато-бледным спиралевидным углублением длиною в дюйм. Отпечаток трилобита, сказал он, существа, умершего где-то десять миллионов лет назад; отпечаток, найденный в каменистых песчаных породах под нами. Породах, что когда-то были дном древнего океана.
Раньше Вон не видел окаменелостей: на Марсе их нет. Нигде в Солнечной системе не найти окаменелостей, кроме как здесь, на древней Земле.
По прибытии в Орландо нас усадили на заднее сиденье очередной машины в составе очередного конвоя, который должен был доставить нас в зону «Перигелия».
Из-за зачистки периметра мы задержались на час или около того, поэтому выехали уже в сумерках. Когда оказались на шоссе, Вон извинился за зевоту:
– Не привык я к таким физическим нагрузкам.
– Я видел вас на беговой дорожке в «Перигелии». У вас неплохо получается.
– Беговая дорожка – это далеко не каньон.
– Не стану спорить.
– Я уморился, но не убиваюсь по этому поводу. Экспедиция прошла замечательно. Надеюсь, вы провели время с не меньшим удовольствием.
Я рассказал, что нашел Диану и что она здорова.
– Это хорошо. Жаль, что я не смог с ней познакомиться. Если Диана хоть чем-то похожа на брата, то она, вне всякого сомнения, выдающийся человек.
– Так и есть.
– Но встреча не оправдала ваших надежд?
– Быть может, я питал ложные надежды.
Быть может, я давно питаю ложные надежды.
– Что ж, – Вон зевнул, прикрыв глаза, – извечный вопрос: как смотреть на солнце и не ослепнуть.
Я хотел спросить, что он имеет в виду, но голова его уже покачивалась на подголовнике, и я решил, что любезнее будет его не тревожить. Пускай поспит.
В конвое шло пять машин плюс бронетранспортер с небольшим пехотным отрядом (на случай неприятностей).
Приземистый коробообразный БТР напоминал фургончики региональных банков, в которых перевозят наличность, и его нетрудно было спутать с таким броневичком.
Случилось так, что конвой банка «Бринкс» опережал нас на десять минут, пока не свернул на шоссе, ведущее к Палм-Бей. Наводчики банды – их расставили на всех основных перекрестках, и у каждого был мобильный телефон – спутали нас с инкассаторами и обозначили целью для поджидавшей впереди ударной группы.
Боевики оказались опытными преступниками: заранее установили мины нажимного действия на участке дороги, проложенном через болотистый заказник, а также вооружились штурмовыми винтовками и парой реактивных гранатометов. У конвоя «Бринка» не было против них ни единого шанса: через пять минут после атаки ударная группа ушла бы в болота делить добычу. Но наводчики допустили критическую ошибку. Банковский броневичок – это одно, а пять неплохо защищенных автомобилей службы безопасности, да еще и БТР, полный профессиональных военных, прошедших отменную подготовку, – совершенно другое.
Я глазел в тонированное стекло на проносившиеся мимо болотные кипарисы и лужи стоячей зеленой воды, и тут на шоссе погасли фонари.
Кто-то из грабителей перерезал подземный силовой кабель. Темнота вдруг стала кромешной, словно за окном выросла стена. Теперь я не видел ничего, кроме отражения собственной оторопелой физиономии. Я окликнул Вона, но тот все еще спал, и морщинистое лицо его оставалось бесстрастным, словно отпечаток пальца.
Тут первый автомобиль нарвался на мину.
Взрывная волна жахнула по нашей бронированной машине стальным кулаком. Участники конвоя держали благоразумную дистанцию, но мы оказались довольно близко к взрыву и видели, как головной автомобиль подскочил на фонтане желтого огня и, объятый пламенем, рухнул на дорожное покрытие. Оси его прогнулись, не выдержав удара.
Наш водитель выкрутил баранку и сбросил скорость – хотя, наверное, был обучен не делать этого. Оказалось, что дорога впереди перекрыта. В хвосте конвоя прогремел еще один взрыв, сработала еще одна мина, заболоченную местность осыпало осколками асфальта, а нашу машину снова безжалостно тряхнуло.
Вон уже проснулся. Он был в панике и ничего не соображал. Глаза у него стали огромными и яркими, словно две луны.
В непосредственной близости от нас затараторил пулемет. Я пригнулся, притянул Вона к себе, оба мы сложились вдвое, перетянутые ремнями безопасности, и принялись лихорадочно возиться с застежками. Водитель остановил машину, выхватил из-под приборной панели пистолет и распахнул дверцу.
В этот же миг из следовавшего за нами бронетранспортера высыпали человек двенадцать парней; все начали палить во тьму, пытаясь закрыть периметр. Охранники в штатском выскочили из других машин и бросились к нашей, стремясь прикрыть Вона, но стрельба вынудила их залечь на асфальт.
Мгновенная реакция, должно быть, вывела дорожных разбойников из себя, и они открыли огонь из оружия потяжелее. Один выстрелил из какой-то штуковины (позже мне объяснили, что это был ручной гранатомет), и я вдруг оглох и понимал лишь, что машина вращается вокруг некой замысловатой оси. Дымный воздух прошило битым стеклом.
С удивлением я обнаружил, что наполовину вывалился из задней дверцы, лицо мое прижато к шершавому дорожному покрытию, во рту привкус крови, а рядом, в нескольких футах от меня, на боку лежит Вон и один его детский походный ботинок из пары, купленной специально для прогулки по каньону, объят огнем.
Я позвал его – он едва заметно пошевелился. Пули стучали по разбитой машине, оставляя кратеры в стальном кузове. Левая нога у меня онемела. Я подполз ближе к Вону, схватил обрывок салонной обивки и потушил горящий ботинок. Вон застонал и поднял голову.
Наши ребята отстреливались, прошивая трассерами заболоченную местность по обе стороны дороги.
Вон выгнул спину и встал на колени. Похоже, он не понимал, где находится. Из носа его текла кровь, лоб представлял собой сплошную ссадину.
– Не вставайте, – прохрипел я.
Но он все нащупывал почву под ногами. Зловонный горелый ботинок разваливался на части.
– Ради бога, – я протянул к нему руку, но он отполз в сторону, – ради бога, только не вставайте!
И все-таки он сумел подняться и встал во весь рост – дрожащая фигура на фоне пылающего автомобильного остова. Он опустил взгляд и, похоже, признал меня.
– Тайлер, что происходит? – спросил он.