– И ты на голубом глазу выносишь такой вердикт? Мне в лицо?
– Полагаю, именно так.
– И тебя не колышет, что ты только что развалил дело всей моей жизни?
– Какая разница? – задумчиво откликнулся Джейсон, словно отцовский вопрос не был риторическим. – В общем и целом, думаю, нет, не колышет.
– Господи Иисусе, что с тобою стало? Совершая ошибку вселенского масштаба…
– Не назвал бы это ошибкой.
– …ты обязан взять на себя ответственность!
– По-моему, я так и сделал.
– Если ничего не получится, винить будут именно тебя.
– Понимаю.
– И распнут именно тебя.
– Если до того дойдет.
– И я не смогу тебя защитить, – сказал И Ди.
– И никогда не мог, – сказал Джейсон.
Я отправился с ним назад в «Перигелий». В те дни у Джейсона была немецкая машина на водородных топливных элементах: нишевый автомобиль, ибо почти все мы ездили на бензиновых пыхтелках, чьи разработчики не верили в будущее, достойное нашей о нем заботы. По скоростным полосам мимо проносились чадящие машины жителей пригородов, стремившихся попасть домой засветло.
Я сказал Джейсу, что намерен уйти из «Перигелия» и построить собственную практику.
Какое-то время он молча смотрел на дорогу, а горячий воздух дрожал над асфальтом так, словно сам земной шар оплавился от жары. Затем сказал:
– Это необязательно, Тайлер. «Перигелий» пробарахтается еще несколько лет, и у меня хватит авторитета, чтобы оставить тебя в штате. Могу нанять в частном порядке, если возникнет нужда.
– В том-то и дело, Джейс. Нет такой нужды. В «Перигелии» мне всегда не хватало нагрузки.
– То есть заскучал?
– Для разнообразия будет приятно принести кому-нибудь пользу.
– Считаешь себя бесполезным? Если бы не ты, я сидел бы в инвалидном кресле.
– Это не моя заслуга, это заслуга Вона. Я всего лишь надавил на поршень шприца.
– Ну уж нет. Ты провел меня через все испытание. Я это ценю. К тому же… мне нужен человек, с которым можно поговорить. И который не попытается ни продать меня, ни купить.
– Напомни, когда в последний раз мы с тобой нормально разговаривали?
– Да, я пережил кризис со здоровьем, но это не значит, что других кризисов не будет.
– Джейс, ты теперь Четвертый. В ближайшие полвека врач тебе не понадобится.
– И на всей планете знают об этом только ты да Кэрол. Вот еще одна причина, по которой я не хочу тебя отпускать. – Он помолчал. – Почему бы тебе самому не решиться на эту процедуру? Добавишь себе пятьдесят лет. Как минимум.
Наверное, я мог бы и решиться. Но за эти пятьдесят лет мы унесемся в глубины гелиосферы растущего Солнца. Бессмысленный жест.
– Лучше начну приносить пользу прямо сейчас.
– То есть решение окончательное? Ты уезжаешь?
Останься, сказал бы И Ди. И добавил бы: «Заботиться о нем – твоя работа».
И Ди много чего сказал бы.
– Да, окончательное.
Джейсон вцепился в рулевое колесо и уставился на дорогу так, словно увидел за лобовым стеклом что-то невыразимо печальное.
– Что ж, – произнес он, – в таком случае могу лишь пожелать тебе удачи.
В последний день моей службы в «Перигелии» коллеги призвали меня в одну из ныне опустевших столовых на прощальную вечеринку, где оставшиеся еще сотрудники осыпали меня традиционными подношениями: миниатюрным кактусом в терракотовом горшочке, кофейной кружкой с моим именем, оловянной заколкой для галстука в форме кадуцея.
Тем вечером у моей двери объявился Джейс. С более сомнительным даром.
В руках у него была картонная коробка, перевязанная бечевкой. Открыв ее, я увидел примерно фунт распечатанных документов с мелким текстом и шесть лазерных дисков без какой-либо маркировки.
– Джейс?
– Медицинская информация, – сказал он. – Считай, что это учебник.
– Что за информация?
– Из архивов, – улыбнулся он.
– Марсианских?
Он кивнул.
– Но это засекреченные данные!
– Строго говоря, да. Но Ломакс засекретил бы и телефон службы спасения, будь он уверен, что это сойдет ему с рук. Не исключено, что здесь есть информация, способная выкинуть «Илай Лилли» и «Файзер» из фармацевтического бизнеса. Но я не вижу в этом реальной угрозы. А ты?
– Нет, но…
– И еще я не думаю, что Вон собирался держать все это в секрете, поэтому втихую раздал архив людям, которым доверял. Вообще, тебе не обязательно что-то с ними делать, Тайлер. Читай их, не читай, спрячь в долгий ящик – как пожелаешь.
– Круто. Спасибо, Джейс. За такой подарок могут и арестовать.
– Я знаю, что ты примешь верное решение. – Он улыбнулся шире прежнего.
– Знать бы еще, какое решение правильное.
– Разберешься. Я верю в тебя, Тайлер. После процедуры…
– Что?
– По-моему, я чуть яснее смотрю на вещи.
Уточнений я не дождался, поэтому в итоге сунул коробку в чемодан. Сохранил ее в качестве сувенира. Едва не написал на ней «Памятные вещи», но сдержался.
Терраформирование мертвой планеты – процесс неспешный, но только не по сравнению с технологией репликаторов: те работали еще медленнее. Лишь через два года мы получили некое подобие вразумительного отклика от наших наноботов, рассыпанных среди планетезималей на задворках Солнечной системы.
Репликаторы, однако, времени даром не теряли. Едва тронутые гравитацией Солнца, они спокойно занимались своим делом: воспроизводились дюйм за дюймом, столетие за столетием, строго по инструкции, прописанной в их сверхпроводящем эквиваленте ДНК. По прошествии некоторого времени, поглотив достаточное количество льда и углеродистых микроэлементов, они непременно позвонят домой; но первые спутники наблюдения, отправленные на орбиту – за пределы мембраны Спина, – вернулись на Землю, не записав никакого сигнала.
За эти два года я нашел себе напарника (Герберта Хаккима, учтивого врача-бенгальца, окончившего интернатуру в тот год, когда Вон поехал смотреть Большой каньон); мы обосновались в Сан-Диего, где переняли практику у терапевта, решившего уйти на покой. С пациентами Хакким был честен и дружелюбен, но предпочитал держаться особняком. Мы редко общались вне приемных часов. По-моему, личный вопрос он задал мне только однажды – да и то лишь поинтересовался, почему я ношу с собой два мобильных телефона.
(Один я носил как обычно; второй – потому что дал его номер Диане. Второй телефон никогда не звонил, да и я не пробовал с ней связаться. Но если заблокировать этот номер, Диана не сможет дозвониться до меня, а меня это… скажем так, не устраивало.)
Работа мне нравилась, пациентура в общем и целом – тоже, хоть я и не ожидал, что придется иметь дело с таким количеством огнестрельных ранений. С другой стороны, Спин набирал обороты; кривая бытовых убийств и самоубийств устремилась к вертикали. В те годы казалось, что все, кому не исполнилось тридцати лет, облачены в ту или иную форму: вооруженных сил, Нацгвардии, Нацбезопасности, частных охранных агентств; немногочисленные дети – запуганные мальчики и девочки, которые появились на свет вопреки демографическому кризису, – носили форму скаутов и гайдов. В те годы Голливуд начал штамповать ультракровавые фильмы – наряду с ультраханжескими; и в тех и в других, однако, Спин упоминался лишь вскользь. Федеральная комиссия по связи и культурный совет Ломакса исключили ее (вместе с сексом и описывающими его словами) из «развлекательного дискурса».
В те же годы администрация приняла уйму новых законов, направленных на выхолащивание марсианских архивов. По мнению президента и его союзников-конгрессменов, в материалах Вона содержались потенциально опасные данные, которые необходимо было отредактировать и засекретить. Открыть их для публичного доступа – все равно что «выложить в интернет чертежи портативной ядерной бомбы». Помимо прочего, вето наложили и на антропологические материалы: в опубликованной версии Четвертые обозначались как «почтенные старцы». И никаких упоминаний о продлении жизни посредством медицинского вмешательства.
Но кому хотелось продлевать жизнь? Кому это было надо? Ведь конец света приближался с каждым днем.
Свидетельством тому (если кто-то нуждался в свидетельстве) стали проблески.
Проблески начались через полгода после того, как на Землю стали поступать первые положительные результаты репликационного проекта.
Почти все новости о репликаторах я узнавал от Джейса – за пару дней до того, как они попадали в СМИ. По сути дела, ничего особенного. Разведывательный спутник НАСА/«Перигелия» запеленговал слабый сигнал, исходивший от знакомого астрономам небесного тела в облаке Оорта, расположенного далеко за орбитой Плутона: периодический высокочастотный писк без какой-либо кодировки, сообщающий, что репликаторы в скором времени завершат работу по созданию своей колонии – можно сказать, достигнут зрелости. Звучит тривиально, пока не задумаешься о значении этих слов: дремлющие клетки новейшего биологического конструкта, созданного рукой человека, сумели обосноваться на пыльной льдине в глубоком космосе, после чего инициировали мучительно медленный процесс метаболизма, поглощая скудное тепло далекого Солнца, используя его для вычленения единичных молекул воды и углерода и получая тем самым сырье для удвоения своей популяции.
За множество лет их колония разрослась, наверное, до размеров шарикоподшипника. Астронавт, проделавший невыразимо долгий путь и точно знающий, куда смотреть, увидел бы черную ямку на скалисто-ледяном реголите их «домашнего» планетезималя. Однако колония действовала результативнее своего одноклеточного прародителя, быстрее разрасталась, генерировала больше тепла. Разность температур между телом колонии и окружающей средой составляла лишь долю градуса по термодинамической шкале Кельвина (за исключением репродуктивных вспышек, выбрасывающих в окружающее пространство латентную энергию), но оставалась неизменной.