Например, мы правильно сделали, что не стали соваться в крупные населенные пункты. Мегаполисы превратились в зоны бедствия – не из-за насилия или грабежей (подобных эпизодов было на удивление мало), но из-за коллапса инфраструктуры. Восход красного солнца оказался так похож на давно предсказанную гибель Земли, что люди по большей части остались дома, чтобы встретить смерть в кругу семьи; на работу вышли лишь некоторые полицейские и пожарные; больницы столкнулись с катастрофической нехваткой персонала. Корнем зла стали те немногие, кто решил выстрелить себе в голову, накачаться алкоголем, кокаином, оксиконтином или амфетаминами: они оставляли включенными газовые плиты, теряли сознание за рулем или, умирая, роняли сигареты. Когда начинал дымиться ковер или вспыхивали занавески, некому было звонить в службу спасения – да и вряд ли кто-то ответил бы на звонок. Горящие дома стремительно превратились в горящие районы.
Над Оклахома-Сити вздымаются четыре огромных столба дыма, говорил диктор, а по телефону докладывают, что почти весь юг Чикаго превратился в тлеющие угли. Все крупные города страны (не считая тех, откуда не поступило информации) сообщали по меньшей мере об одном-двух неконтролируемых пожарах.
Но ситуация не ухудшалась. Даже наоборот. Сегодня все начали понимать: не исключено, что человечество продержится еще пару дней – как минимум. В результате многие пожарные и сотрудники служб спасения вернулись на свои посты. (Одновременно с этим люди забеспокоились, что им не хватит запасов провизии: грабежи продуктовых магазинов участились и стали большой проблемой.) Всем, кто не относился к экстренным службам, настоятельно рекомендовалось держаться подальше от дорог: эту информацию дали перед рассветом по системе всеобщего оповещения и продублировали по всем работающим радио- и телеканалам, а сегодня ночью пустили повтор. Неудивительно, что по федеральной магистрали двигалось не так уж много машин. Я заметил несколько военных и полицейских патрулей, но нас никто не остановил – наверное, из-за номеров (после первых проблесков в Калифорнии и почти всех остальных штатах врачам стали выдавать спецнаклейки «СМП» на номерные знаки).
Представителей закона почти не было. Регулярная армия держала строй (более или менее, если не считать спорадического дезертирства), но разрозненные отряды резервистов и нацгвардейцев неважно справлялись с функциями местной полиции. Электричество тоже почти исчезло; электростанции едва работали из-за нехватки персонала, что повлекло за собой веерные отключения. Ходили слухи (впрочем, неподтвержденные), что АЭС «Сан-Онофре» в Калифорнии и «Пикеринг» в Канаде уже на грани катастрофы.
Далее диктор зачитал список дежурных складов продовольствия, открытых больниц (с примерным временем ожидания приема), перечень рекомендаций для оказания первой помощи на дому, а также информационный бюллетень Бюро погоды, в котором рекомендовалось избегать продолжительного контакта с солнечными лучами. Пусть они не станут причиной немедленной гибели, но чрезмерный уровень ультрафиолета может, говорилось в сводке, «вызвать проблемы в будущем». И я бы, наверное, даже встревожился, не будь мне так смешно.
До утра я поймал еще несколько провинциальных радиостанций, но все сигналы перекрыл статический шум восходящего солнца.
Небо было облачное, рассвет хмурый; сегодня мне не казалось, что я еду прямиком в пылающее солнце, но даже эта придушенная заря выглядела до ужаса непривычно. Вся восточная половина неба походила на кипящий красный суп. Гипнотическое зрелище. Все равно что смотреть на угли затухающего костра. Облака время от времени расступались, и землю ощупывали янтарные солнечные пальцы. Но к полудню сгустились тучи, а через час пошел дождь. Горячий и безрадостный, он заливал шоссе, и в лужах отражались болезненные краски неба.
Тем утром я вылил в бензобак содержимое последней канистры. Где-то между Кайро и Лексингтоном стрелка уровня топлива стала клониться к нулю. Нехорошо. Я разбудил Саймона, объяснил ему, в чем проблема, и сказал, что остановлюсь у ближайшей бензоколонки… И буду тормозить у каждой следующей, пока нам не продадут бензина.
Первая заправка, в четверти мили от шоссе, оказалась совсем маленькой. Семейный бизнес: четыре топливораздаточные колонки и магазинчик с продуктами для перекуса. В здании было темно. Колонки, скорее всего, не работали, но я все равно подкатил к ним, выскочил из машины и снял с крючка заправочный пистолет.
Из-за магазинчика вышел человек в бейсболке «Бенгалс», бережно прижимая к груди дробовик:
– Ничего не выйдет.
– Электричества нет?
Я осторожно повесил пистолет на место.
– В точку.
– И генератора тоже?
Он пожал плечами и подошел ближе. Саймон хотел было вылезти из машины, но я предостерег его жестом. Человек в бейсболке «Бенгалс» (лет тридцати, фунтов тридцать лишнего веса) взглянул на капельницу, прилаженную к вешалке над задней дверцей и покосился на номерной знак – калифорнийский, что вряд ли добавляло мне очков, зато на нем имелась весьма заметная медицинская наклейка.
– Вы врач?
– Доктор Тайлер Дюпре, – представился я.
– Простите, руку вам пожимать опасаюсь. Там ваша жена?
Я ответил утвердительно. Так было проще, чем пускаться в объяснения. Саймон прожег меня взглядом, но перечить не стал.
– А у вас есть документ, где написано, что вы доктор? Без обид, но последние пару дней у нас тут машины угоняют.
Я достал бумажник и бросил к его ногам мужчины. Тот поднял его, заглянул в отделение для визиток. Выудил очки из кармана рубашки, снова заглянул в бумажник. Наконец вернул мне его и протянул руку:
– Простите, доктор Дюпре. Я Чак Бернелли. Если вам нужен только бензин, я включу колонки. Если нужно что-то еще, дайте мне минутку, я открою магазин.
– Нужен бензин. Провизия тоже не помешала бы, но у меня не так много наличности.
– Да ну ее к черту, эту наличность. Мы закрыты для преступников и пьяниц, их сейчас на дорогах полно, но для военных и патрульных работаем круглые сутки. И для медиков тоже. По крайней мере, пока не кончится бензин. Надеюсь, ваша жена поправится.
– Поправится. Если доберусь туда, куда еду.
– В Лексингтон? В Ветеранский госпиталь?
– Чуть дальше. Ей нужно особое лечение.
Человек снова взглянул на машину. Саймон опустил окна, чтобы проветрить салон. По запыленному кузову, по замасленному асфальту шлепали капли дождя. Диана повернулась и закашлялась во сне. Бернелли нахмурился.
– Сейчас включу колонки, – сказал он. – Вам, наверное, уже ехать пора.
Прежде чем мы отправились дальше, он принес кое-какие припасы: несколько банок супа, упаковку соленых крекеров, открывалку в прозрачной пластмассовой упаковке. Но подходить к машине не стал.
Приступы мучительного кашля – характерный симптом ССК. Можно сказать, что бактерии действуют весьма осмотрительно, сохраняют жизнь своим жертвам, поддерживают их на грани фатальной пневмонии (хотя в итоге больные умирают именно от нее – от пневмонии или от острой сердечной недостаточности). На оптовой базе неподалеку от Флагстаффа я разжился кислородным баллоном, регулирующим клапаном и маской. Когда Диана закашлялась так, что не могла дышать – оказалась на грани паники, едва не захлебнулась мокротой, закатила глаза, – я, как сумел, прочистил ей дыхательные пути и приложил маску к лицу, а Саймон тем временем вел машину.
Наконец Диана успокоилась, щекам ее вернулся цвет, и она снова смогла уснуть. Я сидел рядом, а она спала, склонив горячую от лихорадки голову мне на плечо. Дождь превратился в безжалостный ливень, и нам пришлось сбавить скорость. Всякий раз, когда мы заезжали в низинку, за автомобилем разлетались водяные плюмажи. Ближе к вечеру пылающий огонь превратился в тлеющие на западном горизонте угли.
Ни звука, кроме дроби дождя по крыше, и я заслушался ею, но тут Саймон откашлялся и спросил:
– Тайлер, ты безбожник?
– Прошу прощения?
– Не хочу показаться грубым, но мне тут стало интересно: считаешь ли ты себя безбожником?
Я не знал, как ответить на этот вопрос. Мы уже проделали долгий путь, и Саймон очень мне помог. Помог неоценимо. Но этот же Саймон подцепил повозку своей веры к каравану фанатиков-диспенсационалистов, а у тех имелась лишь одна претензия к концу света: он не вполне оправдывал их ожидания. Мне не хотелось обижать Саймона, ибо он по-прежнему был мне нужен. Был нужен Диане. Поэтому я сказал:
– Какая разница, кем я себя считаю?
– Просто любопытствую.
– Честнее всего будет ответить, что не знаю. Я не готов утверждать, что Его не существует, но не готов утверждать и обратное. И я понятия не имею, почему Он закрутил всю эту карусель с нашей Вселенной. Прости, Саймон. Так уж обстоят дела на моем теологическом фронте.
Несколько миль он рулил молча, потом произнес:
– Наверное, именно это и хотела сказать Диана.
– Что она хотела сказать? Когда?
– Когда мы разговаривали на такие темы – если подумать, довольно давно. У нас были разногласия насчет «Иорданского табернакля» и пастора Дэна. Еще до раскола. Я считал Диану слишком циничной. А она твердила, что я чересчур внушаемый. Может, так и есть. У пастора Дэна был дар: он заглядывал в Библию и видел знания на каждой ее странице. Знания крепкие, надежные, как бомбоубежище. Лучезарные столпы знаний. Это и правда дар. Я так не умею. Стараюсь изо всех сил, но до сих пор не могу открыть Писание и с ходу понять, о чем в нем говорится.
– Может, ты и не должен понимать все с ходу.
– Но мне всегда хотелось. Хотелось быть похожим на пастора Дэна: поумнеть и… ну… почувствовать почву под ногами. Диана сказала, что это сделка с дьяволом. Что Дэн Кондон обменял смирение на самоуверенность. Быть может, смирения мне и не хватало. Быть может, потому она и тянулась к тебе все эти годы; видела его в тебе – твое смирение.
– Саймон, я…
– Нет, не нужно извиняться и не нужно меня утешать. Я знаю, она звонила тебе, когда думала, что я сплю, или когда меня не было дома. Знаю, мне повезло так долго держать ее рядом. – Он оглянулся на меня. – Сделаешь мне одолжение? Передай ей: мне жаль, что я плохо о ней заботился, когда она заболела.