– Если сегодня ночью будет то же, что вчера, я не смогу выражаться связно до самого рассвета. А завтра… как знать? Хочу говорить, пока есть возможность.
– Почему состояние ухудшается по ночам?
– Причина ровно одна и самая простая. Мы до нее доберемся. Но сперва сделай кое-что для меня. На комоде лежал мой чемодан. Он все еще там?
– Все еще там.
– Открой его. Я брал с собой диктофон. Найди его, пожалуйста.
Я отыскал серебристый матовый прямоугольник размером с полколоды игральных карт рядом со стопкой вощеных конвертов, адресованных незнакомым мне людям.
– Он?
Я тут же чертыхнулся про себя: ясно же, Джейсон не видит его.
– Если на нем написано «Сони», то он. Под ним должны быть пустые карты памяти.
– Ага, есть.
– А теперь давай поговорим. До темноты или даже чуть дольше. Главное, чтобы диктофон был включен. Что бы ни случилось. Сменишь карту памяти, если придется, или батарейку, если кончится заряд. Ты уж помоги мне, хорошо?
– Если только не придется помогать Диане. Когда начнем?
Он повернул голову, и инкрустированные бриллиантами зрачки сверкнули в чужом свете нового солнца.
– Сейчас будет в самый раз, – сказал он.
Ars moriendi
Вон убедил нас (или подвел нас к выводу), что марсиане – простой, пасторальный народ. На самом деле, сказал Джейсон, это не так.
Да, они не особенно воинственны (Пять республик утрясли свои политические разногласия почти тысячелетие тому назад). И да, они пасторальны – в том смысле, что бросили почти все свои ресурсы на развитие сельского хозяйства. Но они не просты. Ни в одном из значений этого слова. Марсиане, как указал Джейсон, давно и в совершенстве овладели искусством синтетической биологии. На ней стояла вся их цивилизация. С помощью биотехнического инструментария мы предоставили им пригодную для жизни планету, и не было на Марсе поколения, которое не разбиралось бы в функциях и потенциальных манипуляциях с ДНК.
Их промышленность оставалась грубовата (к примеру, примитивный космический корабль Вона, по сути, являл собою ньютоновское пушечное ядро) по единственной причине: из-за радикальной нехватки природных ресурсов. Марс – это мир без нефти и каменного угля, поддерживающий хрупкую экосистему в условиях недостатка воды и азотного голода. В отличие от Земли, на планете Вона никогда не появилась бы цветущая (и расточительная) индустриальная база. Марсиане вложили почти все свои силы в решение единственной задачи: производства провианта в объемах, достаточных для строго ограниченной популяции. Биотехнологии служили этой цели самым восхитительным образом – в отличие от заводов с их чадящими дымовыми трубами.
– Это Вон тебе рассказал? – спросил я.
День угасал, дождь не прекращался.
– Да, сообщил по секрету. Хотя почти все, о чем он говорил, содержится в марсианских архивах.
Ржавый свет бил в окно и отражался в незрячих видоизмененных глазах Джейсона.
– Но он ведь мог солгать.
– Не думаю, Тайлер, что он лгал. Скорее недоговаривал правду.
Микроскопические репликаторы, которые Вон привез на Землю, являлись новейшим достижением синтетической биологии. Они прекрасно умели делать все то, что обещал Вон. Однако Вон не стал рассказывать, насколько сложно они на самом деле устроены.
Среди незадокументированных функций имелся скрытый вспомогательный канал для связи с другими репликаторами и местом их происхождения. Вон не говорил, была это обычная узкополосная радиосвязь или какая-то более экзотическая технология (Джейсон склонялся ко второму варианту). В любом случае этому каналу требовался приемник – более продвинутый, чем любой, который могли изготовить земляне. Этому каналу требовался, по словам Вона, приемник биологический: модифицированная нервная система человека.
– И ты сам вызвался?
– Вызвался бы, поступи такое предложение. Но Вон поделился всем этим со мной по одной простой причине: с первого дня на Земле он опасался за свою жизнь. Он не питал иллюзий по части людской продажности и методов силовой политики. Ему нужен был человек, который позаботился бы о сохранности его фармакопеи, случись с Воном что-нибудь нехорошее. Человек, который понимает назначение его препарата. Он ни разу не предложил мне взять на себя роль приемника. Такая модификация доступна только долгожителям – помнишь, что я тебе рассказывал? Четвертый возраст – это платформа. На ней запускаются приложения. Перед тобой одно из этих приложений.
– И ты сотворил это с собою по доброй воле?
– После его смерти я сделал себе укол. Он оказался безболезненным и не повлек за собой немедленных изменений. Не забывай, Тайлер, сигнал репликаторов не способен пройти сквозь исправную мембрану Спина. Я лишь обзавелся латентной способностью.
– Но зачем?
– Затем, чтобы не умереть в невежестве. Все мы предполагали, что после остановки Спина человечество погибнет через пару дней, если не часов. У модификации Вона имелось одно преимущество: в эти последние дни или часы я, пока буду жив, установлю прямой контакт с базой данных размером с галактику. Примерно с галактику. И узнаю – если землянин вообще способен на это, – кто такие гипотетики и зачем они так с нами поступили.
«Ну что, узнал?» – мысленно спросил я. Не исключено. Быть может, именно об этом Джейс собирался рассказать, прежде чем разучится говорить; потому-то и велел мне включить диктофон.
– Вон был в курсе твоих планов?
– Нет. И вряд ли одобрил бы мой выбор. Хотя у него стояло такое же приложение.
– Да ну! По виду не сказал бы.
– Конечно, не сказал бы. Пойми: все, что происходит со мной (с моим телом, с моим мозгом), – это не результат запуска приложения. – Он устремил на меня невидящий взгляд. – Это системный сбой.
Запущенные с Земли репликаторы расцвели на окраине Солнечной системы, вдали от Солнца. (Обратили гипотетики внимание на интервенцию? Обвинили в ней Землю, хотя, по сути, вмешательство было марсианским? Задумывали все это коварные марсиане с самого начала, как и предупреждал Эд? Об этом Джейсон не говорил. Допускаю, что он сам того не знал.)
Со временем репликаторы расширили свой ареал обитания до соседних звезд и дальше, в конце концов – много дальше. На астрономических дистанциях их колонии оставались невидимы, но если наложить их проекцию на сетку ближайшего звездного окружения, можно было видеть непрерывно растущее облако репликаторов, взрыв искусственной жизни, заторможенный до грани застывания.
Репликаторы не бессмертны: это отдельные сущности, они живут, воспроизводятся и наконец умирают, но после них остается созданная ими сеть: коралловый риф взаимосвязанных шлюзов и узлов для накопления новой информации и передачи данных в родную гавань.
– В прошлый раз ты сказал, что возникла проблема, – напомнил я Джейсу. – Что популяция репликаторов вымирает.
– У них случился незапланированный контакт.
– С чем, Джейс?
Несколько секунд он молчал, словно собираясь с мыслями.
– Запуская репликаторов, мы считали, что привносим во Вселенную нечто небывалое. Совершенно новую разновидность искусственной жизни. Но наше предположение оказалось наивным. Мы – люди, земляне и марсиане, – не первый разумный вид, эволюционировавший в нашей галактике. Далеко не первый. По сути дела, мы не являем собою ничего необычного. Буквально все, что мы успели сделать за нашу краткосрочную историю, уже было сделано до нас: где-то еще и кем-то еще.
– Хочешь сказать, что репликаторы столкнулись с другими репликаторами?
– С целой экологией репликаторов. Космос – это джунгли, Тайлер. Мы и вообразить не могли, до чего он обитаемый.
Джейсон все говорил, а я пытался облечь его слова в мысленные образы.
Далеко за пределами Земли, заключенной в мембрану Спина, далеко за пределами Солнечной системы – в глубочайшем космосе, где наше Солнце уже не Солнце, а одна из многих звезд в густонаселенном небе, – семя репликатора укореняется на куске грязного льда и запускает процесс размножения. Инициирует цикл роста, специализации, наблюдения, коммуникации и воспроизводства – в точности такой же, который проделали его неспешно мигрирующие предшественники. Возможно, достигает зрелости; возможно, даже начинает исторгать собственные микровзрывы данных. Но на сей раз цикл прервется.
Присутствие репликаторов почуяла сторонняя сущность. И эта сущность голодна.
Хищник, объяснял Джейс, – это еще один вид полуорганической системы с автокаталитической обратной связью, еще одна колония самовоспроизводящихся клеточных созданий, в равной степени механических и биологических. Этот хищник подключен к своей собственной сети, а она старше и обширнее, чем любая сеть, которую наши репликаторы сумели бы создать за время, прошедшее после их исхода с Земли. Хищник гораздо лучше развит, чем жертва (его подпрограммы, управляющие процессами поиска питания и утилизации ресурсов, идеально отлажены миллиардолетним опытом), и поэтому он быстро сжирает колонию земных репликаторов, слепых и неспособных сбежать.
Но в нашем случае у слова «сжирает» имеется особый смысл. Хищнику нужны не только замысловатые углеродистые молекулы, из которых состоят тела зрелых репликаторов, хотя и они весьма полезны. Гораздо больший интерес у хищника вызывает «значение» репликаторов: функции и стратегии, прописанные в их репродуктивных шаблонах. Хищник берет из них все, что сочтет потенциально ценным, после чего реорганизует колонию репликаторов и эксплуатирует ее в собственных целях. Колония не умирает, она оказывается поглощена, онтологически пожрана и включена (наряду со своими собратьями) в более крупную, значительно более сложную и гораздо более древнюю межзвездную иерархию. Ибо это не первая поглощенная колония. И не последняя.
– Сети репликаторов, – говорил Джейсон, – это продукт, характерный для любой разумной цивилизации. Унаследовав все трудности исследования галактики с досветовой скоростью, любые высокотехнологичные культуры рано или поздно приходят к концепции расширяющейся сети машин фон Неймана – то есть репликаторов, – потому что такая сеть не требует обслуживания и обеспечивает ручеек научной информации, растущий в геометрической прогрессии с течением исторического времени.