– Ладно, – сказал я, – это мне понятно. Марсианские репликаторы не уникальны. Они столкнулись с некой, как ты это называешь, экологией…
– Экологией фон Неймана. В честь Джона фон Неймана, математика двадцатого века, первым допустившего возможность создания самовоспроизводящихся машин.
– …с экологией фон Неймана, и она поглотила репликаторов. Но это никак не объясняет, кто такие гипотетики. И что такое Спин.
– Нет, Тайлер. – Джейсон недовольно поджал губы. – Ты не понимаешь. Это одно и то же. Гипотетики и есть экология фон Неймана.
Тут я прокрутил в голове всю нашу беседу, потихоньку осознавая, что за создание находится рядом со мной, в одной со мной комнате.
Выглядит как Джейс. Но после всего сказанного я не мог не усомниться.
– Ты общаешься с этой… сущностью? Прямо сейчас, во время нашего разговора?
– Не знаю, можно ли назвать это общением. Общение – это двусторонний процесс, в отличие от моей с ними связи. Реальное общение не было бы столь сокрушительным, а этот процесс меня разрушает. Ночами особенно сильно. Днем поток данных истончается – наверное, сигнал ослабевает из-за солнечной радиации.
– А ночью сигнал усиливается?
– Думаю, слово «сигнал» тоже не подходит. Сигнал должны были передавать оригинальные репликаторы. Этот поток данных я получаю с той же волны, и он действительно содержит информацию, но он активен, а не пассивен. Он пытается сделать со мной то же самое, что сделал со всеми другими узлами сети. По сути дела, Тай, он пытается получить контроль над моей нервной системой и перепрограммировать ее.
Итак, в комнате действительно находилась третья сущность. Я, Джейс и гипотетики. Гипотетики, пожиравшие его заживо.
– И они действительно могут перепрограммировать твою нервную систему?
– Могут попытаться, но безуспешно. Для них я всего лишь очередной узел в сети репликаторов. Биотехнологический препарат, который я себе вколол, чувствителен к их манипуляциям – но не так, как они ожидают. И поскольку они не воспринимают меня как нечто биологическое, то способны лишь убить меня.
– Неужели нет способа оградиться от этого сигнала? Как-то заглушить его?
– Может, и есть, но я его не знаю. Если у марсиан и была такая методика, они не потрудились описать ее в своих архивах.
Окно спальни Джейсона выходило на запад. Комнату заливало розоватое сияние затухающего солнца, скрытого за облаками.
– Но теперь они в тебе. Говорят с тобой.
– Они? Нет, возьмем местоимение получше. Она. Экология фон Неймана – это единая сущность. Не спеша думает, строит свои планы. Но многие из триллионов ее частей – автономные индивидуумы. Зачастую они конкурируют друг с другом и действуют быстрее, чем вся совокупная сеть. Они гораздо разумнее любого отдельно взятого человеческого существа. Например, мембрана…
– Мембрана? Это тоже индивидуум?
– Во всех основных смыслах слова – да. Ее конечные цели продиктованы сетью, но она оценивает события и самостоятельно делает тот или иной выбор. Мы и представить себе не можем, Тай, насколько сложна эта система. Мы всегда считали, что мембрана или есть, или ее нет, что она работает как электрический выключатель или бинарный код. Ерунда. У нее множество состояний и множество целей. К примеру, множество уровней проницаемости. Уже многие годы нам известно, что космический корабль она пропускает, а астероид – нет. Но у нее имеются гораздо более тонкие настройки, вот почему в последние несколько дней человечество не пало жертвой солнечной радиации. Мембрана по-прежнему обеспечивает нам определенную защиту.
– Точных цифр не знаю, но в одном только Вашингтоне тысячи людей потеряли родных с тех пор, как остановился Спин. Мне бы очень не хотелось оказаться на месте того, кто сообщит им, что им «обеспечивают определенную защиту».
– Но это так. Если не в частности, то в целом. Мембрана Спина – это не Бог. Малая птица падает на землю без ее воли. Зато мембрана может сделать так, чтобы малая птица не сгорела в летальном ультрафиолете.
– Но с какой стати?
Тут Джейс нахмурился.
– Не до конца понимаю, – сказал он, – или, быть может, не могу облечь в слова…
В дверь постучали. Вошла Кэрол с охапкой белья. Я выключил и отложил в сторонку диктофон. У Кэрол был мрачный вид.
– Свежие простыни? – спросил я.
– Смирительные, – коротко ответила она (оказалось, белье разрезано на полосы). – Понадобятся, когда начнутся конвульсии.
Она кивнула на окно, на растущие тени сосен.
– Спасибо, – тихо сказал Джейсон. – Тайлер, если тебе нужен перерыв, сейчас самое время. Но надолго не отлучайся.
Я заглянул к Диане. Между приступами она спала. Я задумался о марсианском препарате, который вколол ей (по словам Джейсона, базовую версию, четыре-ноль), о полуразумных молекулах, готовых захватить плацдарм ее тела и принять бой с чрезвычайно превосходящими силами бактерий ССК; о микроскопических батальонах, что проинспектируют и перестроят ее организм, если только у Дианы хватит сил пережить нагрузку перерождения.
Я поцеловал ее в лоб и нашептал ласковые слова – хотя она, наверное, их не услышала. Закрыл дверь спальни, спустился вниз, вышел из дома и встал на лужайке. Хотелось побыть одному.
Дождь наконец-то перестал – совершенно внезапно, – и в воздухе посвежело. Небо в зените окрасилось в темно-синий цвет. Несколько рваных грозовых туч заслоняли монструозное солнце в том месте, где оно касалось западного горизонта. На каждой травинке покоились капли дождя, крошечные янтарные бусины.
Джейсон осознал, что умирает. Теперь и я начал это осознавать.
По роду деятельности я повидал больше смерти, чем основная масса людей. Я знал, как умирают. Знал, что расхожая теория о стадиях принятия (отрицание, гнев, торг) в лучшем случае – грубое обобщение. Все эти эмоции могут смениться за несколько секунд или не проявиться вовсе: смерть готова внести коррективы в любой момент. Многие встречают ее вовсе без душевных терзаний – под видом разрыва аорты или неверного решения на оживленном перекрестке.
Но Джейс знал, что умирает. Меня поразило, что он принял сей факт с поистине неземным спокойствием, но потом я понял, что смерть для него – еще и цель. Сейчас он стоит на пороге понимания того, что силился понять всю жизнь: понимания, что такое Спин и какое место в нем отведено человечеству – и конкретно ему, Джейсону, ведь именно благодаря ему состоялся запуск репликаторов.
Словно Джейс дотянулся до звезд.
И они коснулись его в ответ. Звезды убивали его. Но он умирал во благости.
– Медлить нельзя. Уже почти стемнело?
Кэрол ушла зажечь в доме свечи.
– Почти, – сказал я.
– И дождь закончился. По крайней мере, я его не слышу.
– Жара тоже спала. Хочешь, я открою окно?
– Да, пожалуйста. И диктофон – ты его включил?
– Уже пишет.
Я на пару дюймов приподнял старую оконную раму, и комнату заполнил прохладный воздух.
– Мы говорили о гипотетиках…
– Да. Джейс? Ты меня слышишь?
– Слышу ветер. Слышу твой голос. Слышу…
– Джейсон?
– Прости… Тайлер, не обращай внимания. Меня сейчас легко отвлечь. Меня… Ох!
Его руки и ноги дернулись, натянули полосы простыней, которыми Кэрол привязала его к кровати. Шея изогнулась, голова запрокинулась и зарылась в подушку. Все это походило на эпилептический припадок, но очень скоротечный: он закончился, прежде чем я успел подбежать к постели. Джейсон снова охнул, набрал полную грудь воздуха и сказал:
– Прости, мне так жаль…
– Не извиняйся.
– Прости, ничего не могу с собой поделать.
– Я все понимаю, Джейс.
– Не вини их за то, что со мной происходит.
– Не винить кого? Гипотетиков?
– Надо придумать им новое название. – Он попробовал улыбнуться сквозь дикую боль. – Теперь они уже не такие гипотетические. Но не вини их. Они не знают, что со мной происходит. Я не вхожу в их диапазон обобщения.
– Не понимаю, что это значит.
– Ты и я, Тайлер, мы с тобой – сообщества живых клеток. – Он говорил быстро, говорил жадно, словно слова отвлекали его от физических страданий (или других симптомов). – И если ты повредишь слишком много моих клеток, я умру, то есть ты меня убьешь. Но если я в процессе нашего рукопожатия потеряю несколько клеток кожи, никто не заметит этой утраты. Она ничтожно мала. Мы живем на определенном уровне обобщения: взаимодействуем как тела, а не как колонии клеток. То же самое относится и к гипотетикам. Но их Вселенная гораздо больше нашей.
– И это дает им право убивать людей?
– Я говорю об их восприятии, а не о системе моральных принципов. Смерть любого отдельно взятого человека – моя, например, – быть может, имела бы для них значение, если бы они могли ее оценить. Но на это они не способны.
– Однако они проделывали такое и раньше – заворачивали другие миры в мембраны Спина. Разве не это обнаружили репликаторы, прежде чем гипотетики их отключили?
– Другие миры. Да, и их множество. Сеть гипотетиков разрослась почти на всю обитаемую зону галактики. Обнаружив планету, населенную разумными существами, умеющими пользоваться орудиями труда и достигшими определенного уровня зрелости, гипотетики так и делают: заключают планету в мембрану Спина.
– Зачем, Джейс?
Я представил себе пауков, оплетающих своих жертв паутиной.
Открылась дверь и вошла Кэрол с чайной свечой на фарфоровом блюдце. Она поставила тарелочку на буфет, подожгла фитиль спичкой. Из окна потянуло ветерком, и пламя заплясало, едва не погаснув.
– Чтобы защитить ее, – ответил Джейсон.
– Защитить от чего?
– От увядания и смерти. Технологические культуры смертны, как и все остальное. Они процветают, пока не истощатся ресурсы, а потом гибнут.
Или не гибнут, подумал я. Цветут себе дальше, расползаются по солнечным системам, переселяются к другим звездам…
Но Джейсон предвосхитил мои возражения: