– Все еще пишешь свои мемуары?
Диана заметила груду карт памяти у меня в багаже, наряду с цифровой и фармацевтической контрабандой, привезенной нами из Монреаля. И конечно, многочисленные блокноты, отдельные страницы, второпях нацарапанные записки.
– Уже реже, – ответил я. – Теперь все это не так остро чувствуется… Я имею в виду, потребность все зафиксировать…
– Или боязнь все забыть.
– Можно и так сказать.
– Скажи, ты ощущаешь себя иным? – с улыбкой спросила она.
Я стал Четвертым совсем недавно, в отличие от Дианы. Рана ее уже затянулась. Осталась лишь полоска сморщенной кожи, повторяющая изгиб бедра. Меня до сих пор изумляла способность ее тела к регенерации. Хотя теперь, наверное, такая способность появилась и у меня.
Диана меня слегка подкалывала. Я не раз спрашивал ее, ощущает ли она себя иной после марсианского препарата. Имея в виду, разумеется, изменилась ли она ко мне.
Внятного ответа я так и не получил. Очевидно, Диана стала другим человеком – после того, как чуть не умерла и вернулась к жизни в Казенном доме. Ну а кто бы не изменился после таких событий? Она потеряла мужа, потеряла веру и очнулась в мире, где сам Будда озадаченно почесал бы в затылке.
– Переход – это всего лишь дверь, – ответила она на свой же вопрос. – А за дверью комната. Комната, в которой ты никогда не бывал, хотя не исключено, что время от времени в нее заглядывал. А теперь ты в ней живешь: она принадлежит тебе, она твоя. У нее есть определенные качества, и ты не в силах их изменить. Ты не в силах увеличить ее или уменьшить. Зато можешь обставить по своему вкусу.
– Это скорее иносказание, чем ответ, – заметил я.
– Извини. Ничего лучше мне не придумать. – Она подняла глаза к звездам. – Смотри, Тайлер, вон Дуга. Видишь?
Мы, люди, – близорукий вид, поэтому называем ее Дугой. На самом деле Дуга – это кольцо, окружность диаметром в тысячу миль, но лишь половина его возвышается над уровнем моря. Другая половина находится под водой или уходит в толщу земли. Некоторые считают, что эта конструкция использует субокеаническую кору в качестве источника энергии. Но с нашей муравьиной точки зрения это действительно Дуга, и верхушка ее теряется далеко за пределами атмосферы.
Ее надводная часть целиком видна лишь на снимках из космоса, и даже эти фотографии обычно подправляют, чтобы улучшить детализацию. Если мысленно разрезать кольцо, саму «проволоку», что загибается в обод, то в сечении получим прямоугольник со сторонами полмили на милю – громадный сам по себе, но крошечный по сравнению с объятым Дугой пространством. Так что Дугу не так уж просто рассмотреть с большого расстояния.
Маршрут «Кейптаун Мару» проходил к южной стороне кольца, параллельно его радиусу, почти под самой его высшей точкой. Сей пик все еще сверкал в лучах солнца – высоко на севере, – но напоминал уже не букву С, а легкий излом брови (по словам Дианы, хмурую бровь Чеширского Кота), и звезды проплывали мимо него, словно фосфоресцирующий планктон, рассеченный носом корабля.
Диана склонила голову мне на плечо:
– Жаль, что Джейсон этого не видел.
– Думаю, видел, но под другим углом.
После смерти Джейсона в Казенном доме остались три проблемы, требующие срочного решения.
Проблема первая и самая неотложная: в течение нескольких дней после инъекции марсианского препарата состояние Дианы оставалось неизменным. Диана находилась на грани комы, ее периодически лихорадило, а пульс трепетал в горле крылышком насекомого. Запасы медикаментов подходили к концу, и мне приходилось уговаривать Диану хоть иногда делать глоток воды. Единственным реальным признаком улучшения было ее дыхание: оно постепенно становилось все менее напряженным и клокочущим. По крайней мере, легкие начали восстанавливаться.
Проблема вторая и самая неприятная (такая же, как и во многих, слишком многих домах по всей стране): скончался член семьи, и его нужно похоронить.
За последние несколько дней по всему миру прокатилась волна убийств, самоубийств и несчастных случаев. Ни одна страна на планете (включая Соединенные Штаты) не имела инструментов, чтобы разобраться с таким количеством покойников иначе, чем самым грубым способом. По местному радио начали передавать объявления о накопителях для массовых захоронений; с мясохладобойных предприятий конфисковали грузовики-рефрижераторы; теперь, когда телефонную связь восстановили, достаточно было сделать один звонок, но Кэрол и слышать об этом не желала. Когда я поднял эту тему, Кэрол встала в позу оскорбленного достоинства.
– Ни за что, Тайлер, – заявила она. – Я не позволю, чтобы Джейсона закопали, как средневекового побирушку.
– Кэрол, но нельзя же…
– Цыц, – сказала она. – У меня еще есть кое-какие связи. Нужно лишь сделать пару звонков.
В свое время, еще до Спина, Кэрол была уважаемым специалистом и, наверное, имела обширную сеть контактов; но кто ее вспомнит после тридцати лет алкогольного затворничества? Тем не менее все утро она просидела на телефоне: вычеркивала бесполезные номера, напоминала о себе, объясняла, уговаривала, умоляла. Мне казалось, надеяться не на что, но не прошло и шести часов, как на подъездной дорожке остановился катафалк и двое мастеров похоронных дел (очевидно, до крайности вымотанных, но лучащихся профессиональной добротой) вошли в спальню, погрузили тело Джейсона на носилки с колесиками и выкатили его из Казенного дома – в последний путь.
Остаток дня Кэрол провела наверху, держала дочь за руку и напевала ей песенки, которых Диана, скорее всего, не могла слышать. Тем вечером Кэрол выпила – впервые с того утра, когда встало красное солнце. Сказала, что ей нужно «подлечиться».
Проблема третья и самая крупная: И Ди Лоутон.
Нужно было сообщить Эду, что его сын умер; Кэрол, собрав волю в кулак, исполнила и этот долг. Она призналась, что уже пару лет общается с Эдом только через адвокатов и что всегда его боялась – по крайней мере, когда была трезва. Эд был здоровенный, вспыльчивый, грозный; Кэрол была хрупкая, лукавая, неуловимая; но ее горе внесло в это уравнение некоторые коррективы.
Через несколько часов она наконец до него дозвонилась (Эд был в Вашингтоне – то есть неподалеку от Казенного дома) и рассказала про Джейсона. Причину смерти обрисовала весьма расплывчато: мол, он приехал домой с чем-то вроде пневмонии, но вскоре после отключения электричества, когда весь мир слетел с катушек, его состояние резко ухудшилось. И не было ни связи, ни «скорой помощи», ни лучика надежды.
Я спросил ее, как Эд воспринял новости.
– Поначалу молча, – пожала плечами она. – Так он выражает душевную боль. Тайлер, умер его сын. Возможно, учитывая события последних дней, Эд не удивился. Но ему было больно. Думаю, ему было невыразимо больно.
– Вы сказали ему, что здесь Диана?
– Решила, что разумнее этого не делать. – Она посмотрела на меня. – И о тебе тоже говорить не стала. Знаю, что Джейсон с Эдом были в ссоре. Джейсон приехал домой, потому что происходящее в «Перигелии» начало его пугать. Он сбежал. Предположу, что все это как-то связано с марсианским препаратом. Нет, Тайлер, не нужно ничего объяснять: эта тема мне неинтересна, и я, наверное, ничего не пойму. Но я решила не провоцировать Эда. Чтобы не ворвался в дом и не принялся тут распоряжаться.
– Сам он о ней не спрашивал?
– О Диане? Нет. Хотя вот что странно: он попросил меня проследить, чтобы Джейсон… чтобы тело Джейсона сохранили. Задавал массу вопросов по этому поводу. Я сказала, что уже обо всем договорилась, что будут похороны, что я дам ему знать. Но ему мало, он требует вскрытия. Но я заупрямилась. – Она хладнокровно взглянула на меня. – Зачем ему вскрытие, Тайлер?
– Не знаю, – ответил я.
Но я решил выяснить. Отправился в комнату Джейсона, где с пустой кровати уже сняли постельное белье, распахнул окно, сел в кресло напротив трюмо и принялся изучать наследие Джейсона.
Он попросил меня записать его предсмертные озарения о природе гипотетиков и их манипуляций с Землей. Он также попросил приложить копию этой записи к каждому из десятка пухлых конвертов с защитным подбоем, уже подписанных, обклеенных почтовыми марками и готовых к отправке, как только снова заработает почта. Судя по всему, Джейс не планировал изрекать монологи, когда приехал в Казенный дом за несколько дней до окончания Спина. Его беспокоило что-то другое, и признания на смертном одре стали запоздалым приложением к его письмам.
Я перебрал конверты – все подписанные рукой Джейсона и адресованные незнакомым мне людям. Нет, поправочка: одно имя я все же знал.
Мое имя.
Дорогой Тайлер,
знаю, в прошлом я бессовестно утруждал тебя сверх всякой меры. Боюсь, придется нагрузить тебя снова, и на сей раз ставки будут значительно выше. Позволь объяснить. И прости, если мое послание покажется тебе несвязным, я тороплюсь – по причинам, о которых ты узнаешь чуть позже.
Последние так называемые (с легкой руки СМИ) проблески взбудоражили администрацию Ломакса, как и некоторые другие, не столь популярные в прессе события. Приведу лишь один пример: после гибели Вона Нго Вена образцы тканей, взятые с его органов, исследуют в Центре по изучению болезней животных на острове Плам – там же, где Вона держали в карантине по прибытии на Землю. Марсианская биотехнология – тонкая штука, но современная криминалистика – штука весьма въедливая. Недавно выяснилось, что физиология Вона – в особенности его нервная система – подверглась даже более радикальным изменениям, чем можно ожидать от процедуры перехода в Четвертый возраст, описанной в его архивах. По этой причине – и некоторым другим – Ломакс и его люди что-то заподозрили. Насколько тебе известно, Эд ушел на покой (хоть и без особого энтузиазма); теперь же он – с его подозрениями насчет мотивации Вона – получил очередной кредит доверия. Снова вошел в дело, причем с большой охотой, потому как расценивает происходящее как шанс вернуть себе «Перигелий» (и доброе имя). Так что он, не теряя времени, взялся делать деньги на паранойе Белого дома.