– Все что угодно – даже твоя жизнь?
– Я не говорю, что он умен. Говорю лишь, что он не злодей.
Позже до меня дошла суть ее речей: Диана говорила словами Четвертых. Вникала в тему на глубоко личном уровне, но судила объективно, со стороны. Не скажу, что мне это не нравилось, но волосы иной раз вставали дыбом.
Вскоре после того, как я объявил Диане о ее полном выздоровлении, она заявила, что хочет уехать. Я спросил, куда она собралась.
Нужно найти Саймона, сказала Диана. «Уладить дела», так или иначе. В конце концов, они с Саймоном до сих пор в браке, и Диане не безразлично, жив ее муж или умер.
Я напомнил, что у нее нет ни денег, ни собственного жилья. Она сказала, что как-нибудь перебьется, поэтому я выдал ей одну из кредиток, оставленных мне Джейсоном, но предупредил, что не могу ничего гарантировать, ибо не знаю, кто платит за обслуживание счета, каков кредитный лимит и можно ли по этой карточке отследить человека, который ею пользуется.
Диана спросила, как со мной связаться.
– Просто позвони, – ответил я.
У нее был мой номер – номер, который я оплачивал и хранил все эти годы. Телефон редко звонил, но всегда лежал у меня в кармане.
Потом я отвез Диану на местный автовокзал, и она растворилась в круговерти туристов, выброшенных на мель после вызванного Спином шторма.
Телефон зазвонил через полгода, когда газеты все еще пестрели заголовками о «новом мире», а по кабельным каналам крутили сюжеты о необитаемом скалистом мысе «где-то за Дугой».
К тому времени сотни судов (и больших, и малых) побывали по ту сторону Дуги – в том числе крупные научные экспедиции под эгидой Международного геофизического года и ООН в сопровождении кораблей ВМС США с пулом журналистов; частные яхты, а также рыболовецкие траулеры (эти возвращались в порт с полными трюмами рыбы, которая при скудном освещении сошла бы за треску). Разумеется, на промысел наложили строгий запрет, но к тому времени «потусторонняя треска» уже наводнила все сколько-нибудь значимые азиатские рынки. Рыба оказалась не только съедобной, но и весьма питательной. Джейсон, наверное, сказал бы, что это ключ к разгадке: анализ ДНК выявил, что геном «трески» предполагает земных прародителей, хоть и весьма отдаленных. Новый мир оказался гостеприимен; более того, складывалось ощущение, что его создали специально для людей.
– Я разыскала Саймона, – сказала Диана.
– И?
– Он живет в трейлерном парке на окраине Уилмингтона. Кое-как зарабатывает мелким домашним ремонтом: велосипеды чинит, тостеры и прочую утварь. Помимо этого, получает пособие и ходит в пятидесятническую церквушку.
– Он тебе обрадовался?
– Все извинялся за события на ранчо Кондона. Сказал, что хочет загладить вину. Спросил, может ли как-то облегчить мою жизнь.
– И что ты ответила?
Я покрепче сжал телефон.
– Что хочу развестись. Он согласился. И сказал кое-что еще. Сказал, что я стала другой. Что во мне что-то изменилось. Что именно, объяснить не сумел. Но у меня сложилось ощущение, что перемена ему не понравилась.
Наверное, почуял серный душок.
– Тайлер, неужели я и правда так изменилась? – спросила Диана.
– Все меняется, – ответил я.
Следующий важный звонок поступил от Дианы годом позже. Я был в Монреале (отчасти благодаря Джейсовым поддельным документам) – ждал, когда мне официально предоставят статус иммигранта и я смогу приступить к практике в утремонской амбулаторной клинике.
К тому времени ученые разобрались в базовых принципами работы Дуги. Факты поставили бы в тупик любого, кто воспринимал Дугу как простой статичный механизм наподобие двери; но если посмотреть на нее взглядом Джейсона (как на комплексную разумную сущность, способную воспринимать события в рамках собственной сферы деятельности и манипулировать ими), все вставало на свои места.
Дуга соединяла два мира, но попасть из одного в другой можно было лишь на управляемом человеком океанском судне, идущем с юга.
Задумайтесь о значении этих слов. Для ветра, океанического течения, мигрирующих птиц Дуга являла собою лишь две статичные опоры между открытым Индийским океаном и Бенгальским заливом. И ветер, и течение, и птицы без каких-либо затруднений перемещались сквозь Дугу – равно как и любое судно, идущее с севера на юг.
Но стоило вам пересечь экватор с юга на север по девяностому меридиану восточной долготы, и вы, оглянувшись, увидели бы ту же самую Дугу, но оказались бы в неизвестном океане, под незнакомым небом, в неисчислимом множестве световых лет от Земли.
В городе Мадрасе амбициозное, но не самое законопослушное турагентство напечатало серию англоязычных постеров: «Путешествие на дружественную планету? Запросто!» Интерпол прикрыл этот бизнес (в те дни ООН все еще пыталась регулировать транзит), но в постерах не было ни слова лжи. Как такое возможно? Спросите гипотетиков.
Диана сообщила, что развелась, и пожаловалась на отсутствие работы и каких-либо перспектив.
– Подумывала приехать к тебе…
Говорила она неуверенно. Совсем не так, как говорят Четвертые (или не так, как мне представлялась их манера речи).
– Если ты не против. Признаюсь, некоторая помощь мне не помешает. Хочу… Скажем так, осесть, остепениться.
Так что я нашел для нее должность в больнице и подал бумаги на иммиграцию. Той осенью Диана приехала ко мне в Монреаль.
Я ухаживал за Дианой утонченно, неспешно, старомодно (быть может, немного по-марсиански), и в этот период мы заново открывали друг друга. Мы уже скинули смирительные рубашки Спина, уже не были детьми в слепых поисках утешения. Наконец-то мы влюбились как взрослые люди.
В те годы население Земли достигло восьми миллиардов. Вместе с ним росли развивающиеся мегаполисы: Шанхай, Джакарта, Манила, прибрежные города Китая; Лагос, Киншаса, Найроби, Мапуту; Каракас, Ла-Пас, Тегусигальпа. Бурлящие инкубаторы нового мира, скрытые завесой смога. Чтобы компенсировать демографический взрыв, не хватило бы и десятка порталов, но в прибрежные города все равно шел стабильный поток эмигрантов, беженцев и «пионеров»; люди тесно набивались в трюмы грузовых судов, и многих доставляли в Порт-Магеллан уже мертвыми или при смерти.
Порт-Магеллан стал первым поименованным населенным пунктом по ту сторону портала. Теперь же почти весь этот мир закартографировали – весьма приблизительно и по большей части с воздуха. Порт-Магеллан находился на восточной оконечности суши, получившей неофициальное название Экватория. За Дугой имелся еще один, даже более крупный континент, Борея; он тянулся за Северный полюс и уходил в зону умеренного климата. Южные моря были богаты на острова и архипелаги.
Климат мягкий, воздух свежий, гравитация – 95,5 процента от земной. Оба континента – что твои скатерти-самобранки. Реки и моря изобилуют рыбой. В трущобах Дуалы и Кабула ходили легенды, что можно поужинать плодами гигантских деревьев Экватории, а потом уснуть, укрывшись среди их корней.
Свежо предание. Порт-Магеллан быстро стал анклавом ООН с военизированной охраной. Выросшие вокруг него фавелы оставались небезопасным местом без какого-либо централизованного управления, но сотни миль побережья были утыканы вполне рабочими рыбацкими деревушками; на берегах лагун Ближнего залива и Австралийской бухты возводили гостиницы для туристов; в погоне за бесплатной плодородной землей поселенцы двигались вглубь материка, в долины Белой реки и Новой Эравади.
Но важнейшей новостью из соседнего мира в том году стало сообщение о второй Дуге – в половине планеты от первой, неподалеку от южных мысов полярного континента. За ней оказался еще один мир – судя по данным первых разведок, чуть менее привлекательный. Или там попросту начался сезон дождей.
– Наверняка есть другие люди вроде меня, – сказала Диана на шестом году постспиновой эры. – Мне бы хотелось с ними познакомиться.
Я давал ей почитать мой экземпляр марсианских архивов, черновой перевод на нескольких картах памяти. Диана набросилась на них с тем же рвением, с каким изучала викторианскую поэзию и брошюры «Нового Царствия».
Если труды Джейсона увенчались успехом, то на Земле наверняка живут и другие Четвертые, но для них заявить о себе – все равно что купить билет первого класса до ближайшей федеральной тюрьмы. Администрация Ломакса накрыла архивную информацию о Марсе и марсианах колпаком национальной безопасности и наделила контрразведку широкими полицейскими полномочиями, ибо на дворе бушевал экономический кризис, последовавший за остановкой Спина.
– Ты когда-нибудь об этом думал? – спросила она слегка застенчиво.
Думал ли я стать Четвертым? Отправиться в нашу спальню, открыть сейф, достать из него пузырек с жидкостью, отмерить дозу и сделать себе укол? Чтобы у нас с Дианой появилось чуть больше общего? Конечно думал.
Но хотел ли я этого? Я понимал, что существует невидимое пространство, пропасть между Четвертым возрастом Дианы и моей немодифицированной личностью, но я не боялся этой пропасти. Иной ночью, глядя в серьезные, даже торжественные глаза Дианы, я высоко ценил образовавшуюся пропасть – ведь чтобы перейти этот каньон, нужен мост, и мы выстроили его, и он получился прочным и надежным, и ходить по нему оказалось весьма отрадно.
Она погладила меня по руке – ее гладкие пальцы на моей грубой коже, – словно напоминая, что время не стоит на месте и, возможно, однажды мне придется пойти на процедуру, пусть и без особого желания.
– Пока нет, – ответил я.
– А когда?
– Когда буду готов.
Президента Ломакса сменил президент Хьюз, а того – президент Чайкин, но все они были одного поля ягоды, политические ветераны эры Спина. В их глазах марсианские биотехнологии являлись новой атомной бомбой (по крайней мере, потенциальной), и в данный момент эта бомба находилась в их единоличном владении. В первом дипломатическом обращении к Марсу Ломакс призвал правительство Пяти республик воздержаться от незашифрованной передачи биотехнологических данных с Марса на Землю, мотивировав свою просьбу самыми благовидными аргументами: мол, такие технологии способны оказать самое непредсказуемое воздействие на многополярную и неспокойную цивилизацию (не преминул упомянуть и о гибели Вона Нго Вена). С тех пор и по сей день марсиане ему подыгрывали.