Бонифаций не видел, что делается у него над головой. Он только слышал выстрелы, ругань и глухие удары. Потом всё стихло.
Кто-то схватил мальчика за шиворот:
– Вставай!
Бизнесмен попытался вырваться. Больше всего Петулю беспокоила судьба пушного запаса за подкладкой куртки. Его поставили на ноги и потащили к борту.
Пленных выстроили в ряд на палубе пиратского челна. В кресле перед ними сидел человек в синем бархатном кафтане, погружённый в глубокую задумчивость.
– Привели, Степан Тимофеевич, – почтительно доложил щуплый кривоногий старикашка, который показался Петуле смутно знакомым.
Атаман поднял на пленников тяжёлый взгляд. Вдруг его чёрные глаза расширились.
– Стёпка! – восторженно взвизгнула Шаганэ. – Дарагая! Зачэм ты мэнэ бросыла? Харашо, что я нэ умэр!
– Опять ты? – побледнел главарь. – Откуда взялась?
– Я хатэла патапыть сэбя Волга-мат! – метнулась к нему княжна. – Но мэня нэ дала Пушкин-джан и Пэтуля-джан. И вот я опьят с тобой!
– Где этот Пушкин, сукин сын? – атаман стукнул кулаком по подлокотнику. – Найду – шкуру спущу!
– Вот она! – радостно защебетала персиянка, показывая на памятник. – А вот – Пэтуля-джан!
У атамана отвисла челюсть.
– Совсем не изменился, – вытаращился он на Бонифация. – Это ж сколько лет прошло?
– Будь здоров, Степан Тимофеич Разин, – подал голос Пушкин.
– Дяденька! – пролепетал атаман.
– Стешка, что ль? – сообразил Петуля. – Ёлки зелёные, что с тобой?
– А с тобой что? – атаман изумлённо пощупал Бонифация. – Не растёшь?
– Только без рук! – бизнесмен отпрянул и поплотнее запахнул дорогостоящую куртку. – А чё мне расти со вчера?
– Шутишь? – с надеждой спросил Разин. – Почитай, лет двадцать пролетело.
– Какие шутки? – разозлился Рюрикович. – Забыл, что ль? Вчера утром я тебе зуб выбил. А у меня, глянь, – он засучил штанину, – во какой синячище остался!
Щуплый старикашка присел на корточки и внимательно изучил повреждённое место.
– И вот этого сморчка я вчера видел, – вгляделся Петуля в знакомую плешь.
– Не иначе, как чародейство, – объявил щуплый, поднимаясь. – Заговорённый.
– Ох, – Разин снял шапку и утёр пот со лба. – От сердца отлегло. Дяденька, – он кивнул на поэта, – и тебя, выходит, заговорили… Ну что, пацан, может, подерёмся?
– Нэт! – Шаганэ упала в ноги атаману. – Нэ бэй, Стёпка! Нэ губи! Пэтуля-джан хароший! Он мэнэ к тэбэ привел!
Щуплый неодобрительно покачал головой:
– Ишь, какая навязчивая! Стыдно, девка ведь. Сказано тебе было: иди, мол, на все четыре стороны, а ты… Эх! – он в досаде сплюнул, обернулся к атаману и предложил: – Степан Тимофеич, может, камень к ногам и за борт? А? В набежавшую волну?
Разин задумался.
– Не стоит, – негромко сказал Пушкин. – Пускай лучше у меня будет ещё одна досадная неточность. И без того молва уже вовсю трезвонит.
– А что говорят? – заинтересовался атаман.
– Говорят, будто ты погубил девицу, – уклончиво ответил поэт. – Волге-матушке, мол, ею поклонился.
– Вот ведь люди! – Разин сдвинул шапку набекрень. – Мирская молва – морская волна. Накатила и убежала. А вот не возьму грех на душу! – Он оглядел пленников. – Эй, купец, поди сюда!
Афанасьев выступил из ряда.
– Жалую тебя, купецкая душа, подарком, – Стенька подтолкнул Шаганэ к Никите. – Жалую тебя персиянскою княжною. И отпускаю с миром. Женись на ней и больше мне не попадайся!
– По рукам, – согласился купец, принимая персиянку в объятия.
– Перфэман! Манификь! Восхитительно! – воскликнул толстый посол, обращаясь к памятнику. – Иль э ль ом трэ гран! Это великий человек!
– Ля натюр ларж! Широкая душа! А как же! – с гордостью ответил поэт.
– Прощай, Стёпка! – персиянка послала Разину воздушный поцелуй. – Никита-джан, а ты мэнэ будешь цацки дарыть?
– Буду-буду! – пообещал Афанасьев.
За купцом последовали корабельщики и посол со свитою.
– Лучше бы всё-таки её за борт, – провожая глазами шемахинскую красавицу, с сожалением сказал щуплый. – И без добычи остались, опять же…
– Будет тебе добыча, – пообещал Степан Тимофеич. – Мало, что ль, судов по Волге ходит? А то пойдем к Астрахани…
– И нам как раз туда нужно! – обрадовался Петуля. – За Гераклом и Спинозой.
– А! – вспомнил атаман. – Друзья твои… Тоже, поди, заговорённые.
Петуля пожал плечами. Он не знал, как получилось, что со вчерашнего дня для кашевара Стешки прошло целых двадцать лет и он из пацана превратился в бородатого мужика. Эх, был бы рядом Витька, он бы всё объяснил!
Подул ветер, подняли паруса. Струг развернулся и поплыл вниз по течению.
– Так вот ты какой, брат, – сказал атаману Пушкин. – Много я о тебе слыхивал, да не думал, что доведётся встретиться.
– Я тебя тоже не раз вспоминал, – улыбнулся Разин. – Гляди!
Он расстегнул кафтан, оттянул ворот рубахи, и Петуля увидел коробочку, которая висела у Степана Тимофеевича на груди. Щёлкнула крышка. В ладанке лежали две сплющенные пульки.
– Те самые, – объяснил атаман. – Помнишь, дяденька, ты меня и впрямь заговорил. С той поры ни в огне не горю, ни в воде не тону. Не берут меня ни клинок, ни пушка.
Он сунул ладанку под рубаху, застегнул кафтан и попросил Пушкина:
– Спой что-нибудь….
Хлопал парус. Бурлила вдоль борта вода. Клонилось к закату солнце. А над Волгой-рекой разносился голос поэта:
– Не в наследственной берлоге,
Не средь отческих могил, —
На большой мне, знать, дороге
Умереть Господь судил…
Глава 4. Второй сон Бонифация Петули
Петулю неодолимо тянуло в сон. Но щуплый назойливо гудел над ухом:
– Астраханцы всё к нему приставали, к Степан Тимофееичу-то: закляни, мол, да закляни у нас комара. Комар, значит, их заел, дюже много ентой твари развелось. А они, вишь, астраханцы-то, прослышали, что Степан Тимофеич наш чародейством владеет. Упрашивали они его, упрашивали, а он – ни в какую. Закляну, говорит, без рыбы насидитесь. Астрахань – она, вишь, рыбою богата. А рыба – она что жрёт? Комара да мошку. Так и не заклял. А то ещё был случай….
Корабль подошел к Астрахани. Вместе с разбойниками Бонифаций сошёл на берег и прямиком направился к базару. Астрахань был городок так себе: пыльный, сухой, с кособокими одноэтажными домишками, к тому же комаров тут водилось видимо-невидимо, зато и рыба плавала в сточных канавах. Высунет голову, комара схватит – и жуёт.
– Совсем ручная! – удивился Петуля.
Поэтому, наверное, осетров и стерлядей на базаре отдавали чуть ли не задаром. Зато пушнина ценилась очень дорого. И когда Пушкин сказал Бонифацию:
– Мон ами, фэ вотрэ променад, мэнтнан жэ лязард поетикь, прогуляйся, дружище, на меня накатило вдохновение, – Рюрикович нисколько не расстроился и ответил поэту:
– Тре бьен, конечно!
Он отстегнул от куртки подкладку и выложил на прилавок несколько шкурок. Что тут началось! Народ набежал, стал толкаться, выхватывая друг у друга горностаев и куниц, и весь товар ушёл за считанные секунды. Бизнесмен сложил серебряные рубли в большой кожаный кошель и с трудом взвалил его себе на спину. Проходя через мясные ряды, он заметил Спинозу, который торговал битой птицей.
– Покупайте, пожалуйста, – уговаривал научный руководитель астраханцев. – Мясо дичи содержит много протеинов и микроэлементов, необходимых для здоровья.
– Витька! – заорал Рюрикович и бросился к другу, расталкивая мешком прохожих. – Нашёлся!
– Бонифаций! – от неожиданности Спиноза выронил пудовый окорочок и обнял бизнесмена окровавленными руками.
– Как ты сюда попал? А Катька где?
– Да здесь, здесь, – успокоил Витька. – Астраханскими арбузами торгует. Один арбуз – один рубль. Два арбуза – два рубля. Три арбуза – три рубля.
– Круто! – похвалил Петуля.
– А у меня дела идут не очень хорошо, – пожаловался Спиноза. – Мясо Дивы-птицы жестковато и не пользуется спросом. Но Катя вытолкала её из гнезда и птица разбилась, так не пропадать же добру. Тем более, мы оказались в экстремальных условиях, а жить-то надо, наукой как-то заниматься…
– Да кто ж так работает… – Петуля спрятал свой мешок с деньгами под прилавок, взял у Спинозы белый халат и чёрные нарукавники и крикнул в толпу: – Дива-птица, нельзя не насладиться! Никого не слушай, покупай и кушай!
Около прилавка выстроилась очередь. Народ брал, не торгуясь.
– Ты, Бонифаций, прирождённый продавец! – восхищался Спиноза. – Знаешь, это талант, такой же, как у поэта или учёного!
Распродав мясо и набив деньгами второй мешок, мальчишки помогли Кате реализовать арбузы.
Оглядывая гору денег, бизнесмен задумался:
– Что ж, это так с собой и таскать?
– Действительно, – поправил очки научный руководитель, – телоразложитель не выдержит.
– И потом, – забеспокоилась Геракл, – нам ещё надо вернуть на место памятник Пушкину. Ой, Петуля, а куда он подевался?
– Жив-здоров. Сидит у разбойников. Стихи всякие сочиняет…
– Как у разбойников? – ужаснулась Катя. – Его немедленно нужно спасти! Бежим!
– Погоди ты, – остановил её Рюрикович. – Это хорошие мужики. Их главный Пушкина очень даже уважает. И меня тоже. Я ему зуб выбил.
– Да что ты? – изумилась Геракл.
Петуля вкратце рассказал друзьям про обе встречи с разбойниками. И спросил у Витьки, как это получилось, что Стешка-кашевар так быстро превратился в Степана Разина.
– О, вы попали к предводителю крестьянской войны 1670–1671 годов? – очки у Спинозы заблестели. – Невероятно! Это легендарный человек! Бонифаций, ты ведь можешь обогатить современную отечественную науку!
– Не-е, – помотал головой Рюрикович. – У нас с этим строго. Грабь сколько хочешь, только всё приноси атаману, и он по-честному поделит. А если кто смухлюет – тому каюк!
– Это справедливо! – восхитилась Геракл. – Это я понимаю!
Корнецов умоляюще посмотрел на друга:
– Бонифаций, только ты можешь это сделать! Познакомь нас с Разиным, пожалуйста!