– Я был тогда еще дитя, – рассеянно отвечал поэт. – А впрочем, мы, лицеисты, бредили мундирами и хотели убежать на войну. Погоди, как там?
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шёл мимо нас…
– процитировал он самого себя. – Да ты вон лучше у солдата спроси.
Спиноза поправил на носу очки:
– Господин Тёркин, вы не подскажете…
– Отчего ж не подсказать, – охотно отозвался служивый. – Мы стояли так. – Он положил шапку к носкам своих сапог. – А француз – вот эдак, – добавил он несколько камешков. – И ударил вон оттуда, – солдат начертил прутиком стрелку. – Я, значит, на левом фланге стоял у князя Багратиона. Петра Иваныча в том бою ранили. Он, болезный, истекал кровью, но держался. Чтоб, слышь, арап, с солдатами вместе быть. Кабы сразу его подлечили, как вы меня, может, живым бы остался…
– Позвольте, – перебил Тёркина Спиноза, с изумлением следя за статным всадником с орлиным носом в шитом золотом мундире. – Вот же он, князь Багратион Пётр Иванович.
– Помрёт, – махнул рукой солдат. – И много народу еще поляжет… Царствие им небесное… – он перекрестился. – Но скажу, арап, это всё семечки по сравнению со Сталинградом… Там и самолеты, и танки…Немец, конечное дело, вооружился до зубов…
– Товарищ Тёркин, – от волнения у Вити пересохло во рту. – Вы и в Великой Отечественной участвовали?
– А как же? – Тёркин поправил повязку на плече и поморщился. – Болит, сволочь. Почти до Берлина дошел, да ранило осколком. Аккурат сюда же. В госпитале День Победы встретил.
Впервые в жизни Спиноза не знал, что сказать.
– Двадцать пять лет служил, – продолжал вспоминать солдат. – Где только не довелось бывать!
– Но, – наконец нашелся Витя, – это же разные исторические эпохи!
– Нам про то неизвестно, – служивый раскурил трубочку. – Солдат не спрашивает, куда посылают.
– По-моему, брат Тёркин, мы с тобой оба вечные, – заметил Пушкин, провожая взглядом облака.
– Э, не скажи, арап, – служивый сдвинул шапку на брови. – Ты вон железный, а на мне места живого, почитай, не осталось.
– Француз наступает! – пронеслось по полю.
Над головой у Спинозы пролетело ядро и гулко ударилось в землю. Он в оцепенении уставился на железный шар. Тот вертелся вокруг своей оси, запал догорал.
– Витя! – отчаянно закричала Геракл. – Ложи-и-ись!
Спиноза упал лицом в траву.
Раздался оглушительный взрыв. Всё заволокло дымом.
Кто-то потормошил мальчика за плечо.
– Ты чё? – обеспокоенно спросил Петуля. – Живой?
Витя снял очки и протер закопчённые стекла. Вокруг было тихо, только в высокой траве звенели цикады. В знойном мареве над лугом зависли неподвижные стрекозы. Среди ромашек и васильков стояла растерянная Катя с недочищенным кивером в руках. Пушкин с интересом озирался по сторонам.
– Куда нас занесло на сей раз?
– Была война и кончилась, – озадаченно пробормотал Петуля.
Он присел на большой белый камень, заросший мхом, и поднял с земли свёрнутую трубочкой бересту.
– Осторожно! – подскочил к нему Спиноза. – Вдруг это письменный памятник? – Мальчик развернул трубочку и ахнул: – Да это же мои грамоты, из Киева, те самые, которые я спрятал перед набегом печенегов! Только, – он со всех сторон оглядел камень, – мха тогда не было…
– Витя, – почему-то шёпотом позвала девочка. – Я, кажется, всё это видела… Здесь была богатырская застава… Вот дуб, – она показала на одинокого исполина толщиной в три обхвата. – Но как всё изменилось!
– Точно, – кивнул Бонифаций. – А оттуда эти пёрли… печенеги…
Спиноза взял палочку и счистил с камня мох.
– Здесь какая-то надпись, – он поправил очки. – Прямо пойдёшь… Дальше стёрто. Напра… Тоже стёрто. – Он наклонился к самому подножию. – Вот, можно разобрать. …ево – в Выселки попадёшь…
– Ура! – запрыгала Катя. – Выселки!
– Ёлки зелёные! – подхватил бизнесмен. – Налево!
– Ничего не понимаю, – Спиноза обошёл камень со всех сторон. – А где же дорога на Бородинское поле? Почему мы не участвуем в эпохальной битве?
– Нас ждут дома, – отозвался Рюрикович.
– Правда, Вить, – поддержала его Катя. – Тебе хорошо, твои на симпозиуме, а у меня мама волнуется. И тренировки…
– Ребята, – горячо запротестовал научный руководитель. – Но надо же понять, что происходит. Я хочу обнаружить логику. Почему, не сходя с места, мы участвовали в разных исторических сражениях и вдруг всё прекратилось? Я хочу на Бородинскую битву! Я хочу… Александр Сергеевич! – бросился он к поэту. – Ведь это ваше время! Я хочу увидеться с вами в вашу лицейскую пору…
– А вот мне не хотелось бы напугать себя своим нынешним видом, – усмехнулся памятник. – Я был весьма впечатлительным ребенком.
Петуля вдруг заржал.
– Сидишь ты, Спиноза, в классе, и вдруг приходит твой памятник: здрасьте! Я Виктор Иваныч…
– Корнецов! – с хохотом подхватила Геракл. – Академик. Очень приятно!
Спиноза побледнел.
– То-то, брат, – сказал Пушкин, поднимаясь. – Ну что, пошли в ваши Выселки?
Глава 13. Ветряк над ригой
В Выселках ничего не изменилось. Девчонка в платке всё так же уныло гнала по улице козла. Увидев Пушкина, она остановилась, широко разинула рот и вдруг убежала, сверкая голыми пятками. Козёл вприпрыжку погнался за ней.
– Счас глазеть придут, – сплюнул Петуля.
– Всей деревней, – поддакнула Катя. – Пойдемте быстрей, Александр Сергеевич.
Над ригой крутился ветряк, хотя никакого ветра и не было.
– Что вы так долго, – встретил всю компанию в дверях Михайла. – Я уж починил прибор.
Посреди риги громоздилось странное сооружение из дивана, лавки, горшка с чурками и чёрного постамента с датами жизни и смерти великого русского поэта. Всё оборудование было обвязано крепкими новенькими верёвками.
– Гляньте, что нашёл, – гордо показал Михайла на пьедестал. – С им и без ветру крутится.
Пушкин с большим интересом прочёл даты своей жизни:
– Смотри-ка, совсем не стар ещё… А откуда это у вас, милейший? – постучал он по чёрному граниту.
– Ты что, железный, что ль? – Носоломов, в свою очередь, постучал по бронзовой крылатке. – Из лесу приволок… Пришёл – в избе никого, окромя дыма. А чего ж ему не быть? Огонь-то как разводили? Оно понятно, непривычные… Ну, думаю, испугалися и убежали. Пошёл вас искать. Не иначе, думаю, в гиблое место забрели. Больше-то у нас пропасть негде. А там это стоит, – он ласково погладил пушкинский постамент. – Полезная вещь…
– Невероятно! – Спиноза поправил очки. – Тебе известно о существовании Выселковской аномалии?
– Само собой, известно. Тут все про неё знают. У меня потому и излучает, что она под боком.
– А как ты камень донёс? – спросила Геракл. – Он же больше тебя!
Михайло пожал плечами:
– Привычные мы. Сосед лошадь не дал, только верёвками ссудил. Я камень-то обвязал да и сволок сюда.
Со двора послышался шум.
– Что такое? – хозяин выглянул наружу.
Все жители Выселок, побросав работу, собрались у избы Носоломовых поглазеть на железного человека.
– Витя, поехали домой, – передёрнула плечами Катя. – Что они всё смотрят да смотрят?
– Да, – заторопился Спиноза. – Михаила могут обвинить в колдовстве. Они же не знают, кто такой Пушкин, – и он благоговейно посмотрел на Александра Сергеевича.
– Ну что, обратно в Москву? – поэт взобрался на пьедестал, слегка выставил вперед левую ногу и задумчиво склонил голову.
Ветряк бешено завертелся.
Диван покачнулся и затрясся. Чтобы не упасть, Спиноза обеими руками вцепился в Петулю. Катя громко взвизгнула.
– Проходите, проходите, – Михайла гостеприимно распахнул дверь риги. – Чего ж не посмотреть? Я, чай, ничего плохого не делаю. Просто излучаю себе…
Толпа выселковцев ввалилась в лабораторию. Мужики, бабы и дети с любопытством озирались по сторонам. В углах лежали снопы. А посередине, на пустом пыльном полу, сиротливо валялись манускрипты, в спешке оброненные Спинозой.
– Получилось… – растерянно сказал Носоломов. – А это что? – он подобрал берестяной список и развернул его. – Черты и резы? Очень интересно. Надо почитать. Вы идите, идите, – стал он выталкивать односельчан. – Нечего тут торчать. Учёным людям только мешаете…
Глава 14. Последняя
Василий Иваныч опустил в кипяток яйцо и заварил чай.
– …и о новостях культуры, – сказал диктор в телевизоре. – Вчера в Москве у памятника Пушкину состоялся несанкционированный митинг поэтов-авангардистов. Они требовали сбросить Пушкина с корабля современности и навсегда отменить четырехстопный ямб. К собравшимся через мегафон обратился капитан полиции, сотрудник отдела внутренних дел Иван Таукчи. Он призвал правонарушителей к порядку и закончил свое выступление словами: «Пушкин был, есть и будет!».
Василий Иваныч выронил яйцо. По полу растеклась жёлто-белая лужица.
– Не может быть! – ахнул пенсионер.
Он метнулся к письменному столу и открыл папку. Досье бесследно исчезло.
Василий Иваныч бросил дикий взгляд на календарь. Под тремя чёрно-белыми богатырями работы художника Васнецова В. М. значилась дата: среда, 22 апреля. Пенсионер выглянул в окно. На дворе шумела весна.
Он вышел на лестничную площадку и обмер. На стенке висело свежее объявление:
«Фирма аказываит все вазможные услуги. Оплата – по соглошению. Детям, пенсианерам и групам – скидка».
Василий Иваныч схватился за сердце. Он вернулся домой, выпил корвалолу, отдышался, надел чистую сорочку, отутюженные брюки и китель с орденскими планками, повязал галстук, причесался, побрызгался одеколоном, нахлобучил фуражку и решительно поднялся в квартиру 187.
– Витя, – спросила Геракл, – как лучше написать: «Пушкин побрызгал Игоря живой водой» или «Поэт воскреснул князя тоже живой водой»?
– Окропил, Катя, – рассеянно отозвался научный руководитель, исследуя под микроскопом волокна пеньковой веревки – идеального проводника сверхкоротких волн.