Спиноза вышел из таверны, чтобы достать требуемую сумму, а когда вернулся, то в «Четырех голландцах» его уже ждал не только Энтони, но и Габриэль Альварес, и на этот раз они стали избивать Спинозу вдвоем. При этом Габриэль сорвал с Бенто шляпу (что считалось равносильно пощечине), бросил ее на грязный пол таверны и для пущего эффекта наступил на нее сапогом, сломав тулью.
Когда братьев оттащили от обладателя их долговой расписки, лицо Спинозы было разбито в кровь, и хозяин таверны, а также ее завсегдатаи заявили, что следует вызвать стражу, а уж они все готовы свидетельствовать в пользу «благородного господина, каким показал себя Бенто Спиноза».
Однако Спиноза от этого предложения отказался и вновь заявил, что готов вести переговоры о выплате долга. Братья, перед которыми уже замаячила тюрьма, облегченно вздохнули и согласились выдать Спинозе долг драгоценностями на сумму 500 гульденов. Габриэль Альварес также обещал Бенто Спинозе компенсировать стоимость испорченной им шляпы, однако выполнил он это обещание или нет, история умалчивает.
Ясно одно: сказать, что Бенто Спиноза был преуспевающим предпринимателем, никак нельзя, хотя и ему с братом время от времени улыбалась удача, и они осуществляли торговые сделки, позволявшие, пусть и с трудом, но все же держаться на плаву.
Одновременно архивные документы свидетельствуют, что с момента смерти отца и вплоть до своего отлучения в 1656 году Бенто Спиноза активно участвует во многих делах еврейской общины. Несмотря на денежные затруднения, он не только делает все обязательные отчисления на содержание школы, кладбища, больницы и других учреждений общины, но и жертвует десятки гульденов в память о покойном отце.
Судя по всему, в 1656 году, незадолго до исторического отлучения, финансовые дела Спинозы обстояли совсем плохо, а кредиторы отца продолжали наседать, требуя возврата долга. В этой ситуации Спиноза решился на хитроумный шаг. Так как ему было 24 года и он еще считался несовершеннолетним и вдобавок круглым сиротой, то будущий философ обратился в суд с просьбой признать, что на него распространяется закон о защите малолетних сирот. Согласно этому закону с сироты, не достигшего совершеннолетия, то есть 25 лет, нельзя требовать возврата долгов покойного отца, если тот не оставил для их покрытия достаточно денег.
Одновременно Спиноза обратился в суд с требованием признать его наследником денег, оставшихся ему, брату и сестре от покойной матери. При этом он указал, что кредиторы не имеют права требовать возврата долгов отца из этих денег, так как Михаэль де Спиноза якобы не имел никакого права распоряжаться личными деньгами своей покойной супруги, завешавшей выданное ей приданое детям.
Разумеется, это была юридическая уловка, но она сработала. 23 марта 1656 года суд официально постановил освободить Бенто де Эспинозу и его брата Габриэля от обязанности выплатить все долги отца.
Как уже говорилось в предыдущей главе, Спиноза так и не окончил «Талмуд — Тору», а значит, и не изучил под руководством учителя целого ряда базисных разделов иудаизма.
Нет никакого сомнения (это напрямую следует из его сочинений), что впоследствии он, по меньшей мере частично, восполнил эти пробелы, но вопрос вопросов, который стоит перед каждым биографом Спинозы, заключается в том, получил ли он после школы еще какое-то систематическое еврейское образование или был самоучкой — как, к примеру, в естествознании.
Так как изучение Торы (под которой в данном случае понимается весь корпус священных книг иудаизма) является, согласно традиции, главной задачей еврея, которой он должен посвящать всю жизнь, а все остальные виды деятельности просто сопутствуют этой, то во всех еврейских общинах действовали ешивы и школы «Бейт Мидраш».
Эти высшие религиозные учебные заведения предназначались для взрослых мужчин. Те, кто решал посвятить себя целиком Торе, могли учиться в них весь день, ну а те, кто работал, могли приходить сюда по вечерам для изучения того или иного раздела Библии или Талмуда в группе с товарищами или же просто прослушать урок раввина.
Первая ешива в Амстердаме была создана раввином Саулом Леви Мортейрой еще в 1629 году. Он назвал ее «Решит хохма» — «Начало мудрости»; по фразе из «Книги Притчей»: «Начало мудрости — Богобоязненность».
В 1643 году она была преобразована Мортейрой в ешиву «Кетер Тора» («Венец Торы»), а затем в 1655 или 1656 году врач Эфраим Буэно (тот самый, что изображен на картине Рембрандта «Анатомия доктора Деймана») и купец Авраам Израиль (Исраэль) Перейра основали ешиву «Торат Ор» («Учение Света»), которой руководил вернувшийся из Бразилии после ее захвата португальцами раввин Исаак Абоаб да Фонсека.
В отличие от «Кетер Торы», где ученики большую часть времени проводили за комментариями к Писанию Раши, Рамбана, Маймонида (Рамбама) и Ибн Эзры, в «Торат Ор» наибольшее внимание уделялось изучению еврейской мистики, различных каббалистических сочинений, но как бы между делом в ней отдавалась дань и современной испанской поэзии, большим ценителем которой был Перейра.
Но, кроме того, в городе также действовала и ешива раввина Менаше бен Исраэля, который был для своего времени энциклопедически образованным человеком и водил дружбу со многими неевреями. Бен Исраэль был убежден, что евреи должны, сохранив свою самобытность, стать органичной и равноправной частью населения тех стран, в которых они живут. В еврейскую и мировую историю бен Исраэль вошел не только как выдающийся книгоиздатель, переводчик и автор целого ряда книг, но и как тот самый раввин, который отправился из Голландии в Англию, где встретился с Кромвелем и убедил его вновь разрешить евреям селиться на территории «Туманного Альбиона».
В своих проповедях бен Исраэль нередко нападал и на своих коллег-раввинов, и на самых богатых евреев города, а потому жители Амстердама любили со смехом вспоминать случай, как один из богачей заявил в синагоге, что пришло время наложить на Менаше бен Исраэля херем. «На кого, на меня наложить херем?! — переспросил бен Исраэль. — Да это я могу тут на всех вас наложить херем!»
На уроках Менаше бен Исраэля уделялось внимание углубленному изучению иврита и той еврейской религиозной литературы, которая возникла за многие столетия жизни евреев в Испании. Яркое конспективное описание этой литературы читатель при желании найдет в «Еврейских мелодиях» Генриха Гейне.
По версии большинства биографов, в 1652–1656 годах Спиноза поочередно посещал все эти три ешивы, благо вход в каждую был совершенно свободен. Прямого подтверждения этой версии у нас нет, но мы вполне можем предположить, что своим знанием иврита и умением обращать внимание на грамматические тонкости религиозных текстов Спиноза был обязан раввину Менаше бен Исраэлю. В свое время отец брал для Бенто этого выдающегося знатока Торы в качестве частного учителя (напомним, что, будучи самым низкооплачиваемым раввином общины, бен Исраэль постоянно нуждался в деньгах). Затем будущий мыслитель какое-то время должен был проучиться под его руководством в пятом классе «Талмуд — Торы» — перед тем, как оставить это заведение. Так почему же он не мог захаживать в ешиву своего школьного учителя по вечерам?!
О том, что Спиноза мог посещать и ешиву раввина Исаака Абоаба да Фонсеки, косвенно свидетельствует фраза из «Богословско-политического трактата» о том, что в молодости он знал немало каббалистов и они потеряли в его глазах всяческое уважение, — вероятнее всего, в данном случае он имеет в виду именно учеников и преподавателей ешивы «Торат Ор».
Кроме того, как убедительно показал российский исследователь Виктор Николаевич Нечипуренко, Спиноза, вне сомнения, был знаком с такими фундаментальными каббалистическими сочинениями, как «Врата небес» Авраама Когена Эрреры, «Диалоги о любви» Абарбанеля и «Свет Господа» Хасдая Крескаса. Более того, по мнению Нечипуренко, философия Спинозы в значительной степени строится на Крескасе, имя которого он упоминает в письме Людовику Мейеру от 20 апреля 1663 года, высоко отзываясь о доказательстве Крескасом существования Бога и «необходимости» всего сущего[35].
«Хасдай Крескас из Барселоны, очень оригинальный и самобытный мыслитель, порвавший с перипатетической традицией, рьяный защитник ортодоксального иудаизма, стоит ближе к Спинозе (согласно, например, мнению М. Йоэля), чем любой другой из еврейских философов. Его главная работа «Свет Господа» (1410) имеет много точек соприкосновения с философией Спинозы. В ней Крескас опровергает аристотелевские аргументы против существования пустоты и утверждает, что среда не является необходимым условием движения или веса. Неверно, что каждый элемент (тело) обладает внутренним стремлением к своему предполагаемому естественному месту: скорее «все подвижные тела имеют определенное количество веса, различающегося только количественно» и «те тела, которые двигаются вверх, делают это только из-за давления, оказываемого на них телами, более тяжелыми по весу». Доказательство невозможности существования пустоты позволяет Крескасу привести доводы против невозможности существования бесконечных нетелесных и телесных величин в целях опровержения аристотелевского определения места. В концепции Крескаса пространство обладает бесконечной протяженностью; оно представляет собой пустоту, кроме тех мест, которые заняты материей. Таким образом, оно — вместилище всей материи, и «место» вещи определяется как «интервал между пределами ее окружения». Развивая концепцию места как бесконечного пространства, вмещающего тела, Крескас понимает формулу «Бог — место мира» как указание на присутствие Бога в мире, составляющее источник протяженности последнего. На эту концепцию опирался Спиноза, приписывая Богу атрибут протяженности. Крескас категорически отклоняет аристотелевское представление о невозможности существования бесконечного числа (ряда) причин и действий, приводя аргументы в пользу актуальной бесконечности. Он отвергал как ошибочное понятие бесконечного протяжения, состоящего из неделимых частей (ср.: Спиноза, Этика, 1.15 схол.; Письмо 12, от 20 апреля 1663); утверждал, что материальный мир, будучи совершенным, причастен Божественной природе. Согласно Крескасу, совершенство Бога состоит не в знании, как утверждают перипатетики, а в любви. Любовь — это то, что побуждает Бога творить, наряду с необходимостью, вытекающей из ег