«Интересно, кто он и сколько ему лет? Видимо, лет двадцать семь».
— Вы будете Сосо? — Рамаз не позволил себе обратиться к незнакомому человеку на «ты».
— Что, не узнаешь?
— Нет, — ответил Рамаз, выбросил окурок за окно и как бы между прочим добавил — Я ведь совсем потерял память!
— Ничего-таки не помнишь?
— Ничего. Иногда, когда мне напоминают, с трудом восстанавливаю в памяти.
Сосо испытующе взглянул на него.
Рамаз смотрел вперед, однако заметил взгляд Сосо.
Позади остался Ваке-Сабурталинский проезд. С проспекта Чавчавадзе свернули вправо, к Палиашвили.
Неожиданно Сосо остановил машину, заглушил мотор и открыл дверцу. В салоне вспыхнул свет.
— А ну, погляди на меня, и теперь не признаешь?
Рамаз чуть не вскрикнул от удивления и страха. Его лицо обожгли два острых лазерных луча, бьющие из круглых черных глаз Сосо.
— Вы?!
— Признал, слава богу! Только не обязательно на «вы»!
— Нет, не узнал! Я не знаю, кто ты. Я лишь узнал человека, который пялился на меня на похоронах академика Георгадзе.
— Рамаз, ты в самом деле не узнаешь меня? — не скрывал ошеломления Сосо.
— Нет.
— Ладно, пойдем ко мне.
Сосо жил на четвертом этаже. До часа ночи оставалось совсем немного. Лифт уже не работал. На площадке третьего этажа Сосо достал из кармана ключи. У основательной железной, выкрашенной в белый цвет двери обнаружилось три замка. Две лампочки ярко освещали площадку. «И. Шадури», — прочел Рамаз на медной, прикрепленной к двери дощечке. Теперь он уже знал фамилию незнакомца и имя — Иосиф, Сосо Шадури. Волнение бесследно пропало. Замышляй незнакомец что-то плохое, он бы не привел его домой. Место волнения заступило любопытство. Рамаз чувствовал, что через несколько минут приоткроется завеса над одним немаловажным и характерным эпизодом из прошлого Рамаза Коринтели.
«А этот кем может быть? — спросил он себя и сразу ответил — Разумеется, один из закадычных дружков Рамаза».
— Садись туда! — Сосо указал гостю на кресло.
Квартира Шадури была богато и со вкусом обставлена.
Рамаз внимательно огляделся. Он не скрывал удивления. Редко ему доводилось видеть, чтобы в богатых домах присутствовал вкус, а вместе с тем облик Сосо Шадури, его густые черные брови, круглые, глубоко сидящие глаза и пуленепробиваемый лоб казались инородными в этих роскошных хоромах.
— Не выпить ли нам?
— А стоит?
— Сколько не видались. Больше семи месяцев минуло после той истории. И не пожелать друг дружке благополучия?
«После какой истории?» — заинтересовался Рамаз, но не издал ни звука, не сделал вопросительного лица. Его мучило любопытство, однако он предпочел промолчать.
«Он, видимо, намекнул на какой-то весьма значительный случай, — решил он в душе, — не стоит спрашивать, сам все расскажет…»
Хозяин открыл бар серванта.
— Есть «Сибирская», под икру и колбасу сама льется. Открываю?
— Как угодно.
— Теперь-то хоть узнал меня?
В ответ Рамаз уклончиво улыбнулся.
— Что улыбаешься?
— Просто так, как ни приглядываюсь, не могу узнать, — ответил Рамаз, хотя его подмывало ляпнуть хозяину квартиры, что он никогда не был знаком с ним, не то по гроб жизни не забыл бы его черные брови и неровные зубы.
Сосо оторопел. Бутылка и две рюмки, которые он собирался поставить на стол, застыли в его руках.
— Шутишь?
— Я совершенно не настроен шутить.
Шадури расставил на столе «Сибирскую» и рюмки. В глаза Коринтели бросились его непропорционально длинные руки.
— Я было подумал, что ты смеешься! — В голосе хозяина слышалась злость.
— С чего мне смеяться?
— Как же, Лали, небось, вспомнил, а меня не можешь?
— Кто тебе сказал, что я ее вспомнил? Она сама подошла и напомнила о себе. Она столько рассказала мне о наших отношениях, столько эпизодов нарисовала, что в конце концов я даже смутно припомнил их.
Шадури долго испытующе смотрел на гостя, желая прочесть по глазам Коринтели, врет тот или говорит правду. Затем он круто повернулся, прошел в кухню, открыл холодильник.
Внимание Рамаза привлек гобелен на стене.
Сосо скоро вернулся, неся тарелку с колбасой и плоскую плетеную хлебницу. На ней вместе с хлебом лежали тарелки, вилки с ножами, стояла открытая баночка икры.
— Не мое дело хозяйничать! — сказал Шадури, переставляя на стол баночку икры, и протянул гостю тарелку.
Нож и вилку Рамаз взял сам. С удовольствием вдохнул приятный запах черного хлеба и не церемонясь взял тонкий ломтик.
— Масла у тебя нет?
— Сейчас принесу, — сказал Сосо и опять отправился на кухню.
Рамаз снова поглядел на гобелен. Сванский пейзаж, вытканный грубыми кручеными нитками, притягивал взгляд.
Войдя в комнату, Сосо заметил интерес Коринтели:
— И гобелен не узнаешь? Помнишь, как он тебе нравился?
— Да, что-то припоминается, — неуверенно буркнул Рамаз, будто в каком-то полузабытьи. Интуиция подсказывала ему, что пора кое-что «вспомнить» и «восстановить в памяти». — Только… — не договорив, он наморщил лоб.
— Что «только»?
— Только не помню, чтобы он висел на этой стене.
Ответ был удачен, Рамаз попал, что называется, в «яблочко».
— Вот видишь! Уже вспоминаешь. Прежде он висел у меня в кабинете. Месяцев пять назад перевесил, — обрадовался Шадури.
«В кабинете? — улыбнулся в душе Рамаз. — Скажите, пожалуйста, для чего этому кретину с бронированным лбом нужен кабинет?» И после некоторого молчания обронил:
— Да, вспоминается как во сне.
— А ну, пройди в кабинет. Знакомые вещи, думаю, помогут тебе вспомнить нашу старую дружбу.
«Дружбу!» Рамаз положил свой кусок обратно в хлебницу и тяжело поднялся.
И кабинет оказался обставленным со вкусом, только принцип подбора и расположения книг на полках с первого взгляда позволял определить, что представляет из себя обладатель этих сокровищ.
— Выходи, все готово! — донесся голос Шадури.
Рамаз вернулся в столовую, устроился в кресле и взял приготовленный хозяином бутерброд. Шадури наполнил рюмки.
— Ты, наверное, помнишь, что я не любитель произносить тосты, но одно все-таки хочется сказать — за твое спасение!
— За спасение! — Рамаз чокнулся с Сосо и залпом выпил.
После третьей рюмки даже Шадури с его густыми черными бровями и неровными зубами показался Рамазу славным малым. Только его длинные, как у орангутанга, руки продолжали вызывать отвращение.
— Скажи, как на духу, ты в самом деле не узнаешь меня? — спросил Шадури, в четвертый раз наполнив рюмки. Не дожидаясь ответа, он сходил на кухню и принес новую бутылку, хотя в старой оставалось еще достаточно хмельной влаги.
— Не откупоривай. Я столько не выпью. Не забывай, что я недавно из больницы.
— В самом деле не узнаешь? — повторил Сосо недавний вопрос.
— Твое лицо никак не восстанавливается, хотя в голосе ловлю знакомые интонации.
«Знакомые интонации, — повторил он про себя. — Не слишком ли сложно для этого идиота я изъясняюсь? Да и возможно ли когда-нибудь забыть его взгляд!»
— Ты совсем потерял память?
— Полностью, — беззаботно ответил Рамаз, вертя в руке рюмку.
«Интересно, сколько же лет товарищу Шадури? Вероятно, тридцать».
— Когда после лечения пришел в себя, о чем думал?
— Почти ни о чем. Наверное, потому, что не знал, о чем думать.
— И разговаривать разучился?
— Разговаривать? — растерялся Коринтели. — Представь себе, разучился!
— В первые дни ни одна мысль не приходила в голову?
— Как не приходила, я думал.
— О чем все-таки?
— Удивлялся, где я, кто эти люди в белых халатах.
— Как ты думал?
— Как все думают, так и я.
— Нет, я не о том. Когда человек думает, он думает на каком-то языке. Чаще всего на родном. Отсюда выходит, что сознание, мысли оформляются словами. А ты?
— Что я?
— Раз ты забыл слова, как же ты думал, как выражались твои мысли? Ты только что сказал — «кто эти люди в белых халатах», как ты думал о «белых халатах», если растерял слова?
«Ого, товарищ Шадури не круглый идиот», — улыбнулся в душе Рамаз.
— Откровенно говоря, не помню, как я думал. Помню, что сначала было трудно разговаривать. Не находил слов. Одно мне помогло. Часов по четырнадцать в день доносились до меня голоса врачей. Они то переговаривались, то справлялись о моем самочувствии. И так — в течение нескольких месяцев. После выхода из больницы я многое вспомнил, но, видимо, не так отчетливо, как когда-то возникало в памяти или, скажем, как я помню вчерашний и позавчерашний дни. Многие случаи из прошлой жизни являются мне туманно, бессвязно, кусками. Я не теряю надежды, что со временем все поправится.
Молчание.
— Хочешь верь, хочешь нет, свою сестру и то не узнал! Налей! — сказал вдруг Рамаз.
Сосо наполнил рюмки и откупорил вторую бутылку.
— Говорил же, не открывай!
— А меня так-таки и не вспомнил? — не отставал Шадури.
Рамаз пристально посмотрел на него.
«Кто он и что связывает Коринтели с этим человеком?»
И вдруг он решил рискнуть:
— Где мой пистолет?
У Шадури просияло лицо. Рамаз понял, что снова попал в десятку.
— Помнишь?
— Нет. Не понимаю, как я его потерял. Найдя дома патроны, я долго ломал голову — видимо, у меня был и пистолет. Вот и сейчас, как в тумане, брезжут пятна автомобильных фар, пробиваются в уме какие-то воспоминания. Вот как будто…
Молчание.
— Как будто… Нет, ничего не вижу! — раздосадованно тряхнул головой Рамаз. — Пистолет у тебя?
Шадури встал и вышел в спальню. Коринтели проводил его взглядом. В душе он праздновал первую победу.
«Если сам не станет рассказывать, надо подбить, чтоб выложил как можно больше», — решил Рамаз.
Минуты через две Сосо вернулся и положил перед гостем пистолет.
Рамаз некоторое время молча разглядывал хромированный ТТ. Потом осторожно взял его в руки.
— Заряжен, обойму вынь!