Рамаза не волновали возможные разговоры и взрыв страстей. Он заранее, еще до смерти академика предвидя будущее, создал документ, который, по его мнению, устранит все недоразумения. А с сегодняшнего дня, благодаря передатчику, он ежедневно будет знать, что собирается предпринять Отар Кахишвили. Рамаз был уверен, что новый директор института пустится во все тяжкие, чтобы тайком открыть сейф. Поэтому от Марины не должно укрыться посещение директора каким-нибудь незнакомцем. Искусством включения передатчика и записи разговора через приемник на магнитофон секретарша директора уже овладела в совершенстве. До весны, пока Рамаз не представит в Москву свое новое исследование, Отару Кахишвили не должна удаться афера с сейфом.
Конечно, не выдержав ожидающего его удара, Кахишвили может потерять способность здравого суждения и устроить скандал. А весной он может официально обвинить молодого ученого в присвоении чужого труда. Все равно у него ничего не выйдет — заранее написанный документ скажет свое веское слово.
— Мне страшно, Рамаз!
— Что тебе страшно? — улыбнулся в пространство Коринтели.
— Вдруг ты меня не любишь.
Он повернулся к женщине и прижал ее к груди.
— Неужели я даю основания так думать?
— Нет, но я все равно боюсь!
— Выбрось из головы эти глупости!
— Я уже не могу жить без тебя! Если ты меня бросишь, я покончу с собой, так и знай! Не думай, что я пугаю тебя. Не пойми меня неправильно. Я просто хочу, чтобы ты знал, без тебя я и дня не вынесу.
— Что с тобой? Может быть, ты что-то узнала обо мне? — Положив руки на плечи женщины, Рамаз отстранил ее и заглянул в глаза.
— Когда я с тобой, я не боюсь. А ты уходишь, и… Уходишь, и я не нахожу себе места…
В ответ молодой человек рассмеялся:
— Брось глупить. Как мне еще доказать, что я люблю тебя?
«Сказать ему все? — не решалась Марина. — Почему не познакомит меня хотя бы с одним из своих друзей? Почему старается, чтобы никто не узнал о нашей любви? Так будет вечно? Вечно с такими предосторожностями будем таиться в моей квартире? Может быть, я ему нужна только пока записываю на магнитофон разговоры в директорском кабинете? Может быть, только поэтому он и сошелся со мной?»
Марина снова положила голову на грудь Рамаза.
«Почему мне кажется, что он не любит меня? Разве можно, не любя, так ласкать? Может быть, я ослеплена и не замечаю, что его любовь притворна, а слова — наглая ложь?»
Марина не понимала и не могла понять, как Рамаз Коринтели старается по-настоящему полюбить ее. Вернее, убедить самого себя, что любит Марину. Разве могла понять она, какую горькую чашу выпало испить Рамазу Коринтели? Как был бы счастлив он, если бы действительно полюбил ее!
И вот сейчас, целуя глаза молодой женщины, Рамаз мысленно был с Ингой. Он уткнулся лицом в грудь Марины, боясь, как бы та не заглянула ему в глаза и не догадалась, какой огонь бушует в его груди. Опасливо зажмурясь, он исступленно целовал Марину, надеясь избавиться от мыслей об Инге, но все было напрасно.
Рамаз понял, что Марина, к сожалению, не та женщина, которая позволит ему забыть Ингу.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Едва войдя в аудиторию, Мака Ландия привлекла внимание всех присутствующих там. Она пришла на целых пятнадцать минут раньше назначенного часа, но аудитория, амфитеатром огибающая кафедру, была уже переполнена. В первом ряду сидели в основном ученые, с лысинами, седые, в очках. Молодежь занимала верхние ряды. В аудитории стояла необычайная тишина, тишина ожидания чего-то невероятного, сенсационного.
Вступив в аудиторию, Мака почувствовала, что натолкнулась на две сотни любопытных глаз. Лучи, бьющие из такого множества зрачков, кололи тело, словно она лежала на пляже под жгучим солнцем.
Делая вид, что она ничего не замечает, Мака спокойно шла, оглядывая аудиторию в поисках свободного места.
Она была довольно высокой девушкой. Худой ее не назовешь — настолько рельефны были ее грудь и бедра. Пластика движений, несколько непропорционально удлиненное лицо, распущенные пепельные волосы и удивительно выразительные глаза придавали ей вид иностранки.
Какой-то ученый в первом ряду узнал дочку Георгия Ландия, весьма влиятельного должностного лица. Он тут же встал, шагнул ей навстречу и указал на свое место.
— Благодарю вас, не беспокойтесь, я устроюсь где-нибудь наверху! — вежливо отказалась Мака.
— Ну что вы, садитесь сюда!
— Откровенно говоря, мне не хочется сидеть впереди. Меня прислали с телевидения. Лучше сесть повыше, откуда легче воспринимается вся аудитория и яснее становится сценарий будущей передачи.
— Воля ваша, я провожу вас.
Пожилой ученый проводил Маку наверх. Махнул рукой какому-то из своих студентов, чтобы тот уступил гостье место.
— Благодарю вас, извините за беспокойство! — Мака пожала руку своему пожилому провожатому и признательно посмотрела на студента, уступившего ей место.
Двадцать два года есть двадцать два года, и, естественно, Маке было приятно, что она вызвала живой интерес такой большой аудитории, хотя в душе она весьма сожалела, что вынуждена присутствовать на защите диплома каким-то вундеркиндом. Маку Ландия не прельщало и то, что молодой ученый в один месяц сдал экзамены за три курса, а за дипломную работу ему собираются присвоить звание кандидата физико-математических наук.
Ее, заместительницу главного редактора сценарного отдела студии телевизионных фильмов и молодую сценаристку, больше привлекали музыка, живопись и литература, нежели физика и математика.
Но что поделаешь, председатель комитета столь торжественно дал ей задание, что отказаться было невозможно.
Председатель комитета Ираклий Ломидзе, которому было уже за шестьдесят, симпатичный мужчина в очках, встретил юную сотрудницу посреди кабинета, сам пододвинул стул к длинному столу и указал жестом — извольте садиться!
— Я хочу доверить вам одно весьма важное и, по-моему, значительное задание! Нужно написать сценарий для документальной одночастевки. Заранее могу вам сказать, что объект телефильма не оставит вас равнодушной.
Мака Ландия с вежливой улыбкой внимала председателю комитета.
— Сегодня в научном мире только и говорят об одном молодом человеке, двадцатитрех- или двадцатичетырехлетнем Рамазе Коринтели. В прошлом он отличался лишь хулиганством и ленью, учился на заочном физико-математическом факультете университета, работал на инструментальном заводе, где получил тяжелую травму. Его ударил по голове крюк мостового крана. Юноша полностью утратил память. Врачи уже не надеялись спасти его. А в случае спасения никто не рассчитывал, что к нему вернется сознание. Произошло чудо. Всего через несколько месяцев после травмы он сдает экзамены за три курса, заканчивает университет и защищает дипломную работу, за которую ему присвоят звание кандидата физико-математических наук. Каково? — От возбуждения у председателя так забавно блестели глаза, что Мака не могла сдержать улыбку.
Председатель принял ее за выражение согласия.
— Вы же знаете, как я верю в ваши способности и энергию.
Ираклий Ломидзе был в таком восторге, что Мака не решилась отказать ему. Девушка с нежной, поэтической натурой, она всегда считала, что физики и математики лишены национального характера. Отсюда следовало, что они лишены эмоций и неинтересны.
Ее не удивил головокружительный успех какого-то вундеркинда. За свои двадцать два года она была знакома с несколькими людьми, которых в детстве считали восходящими звездами науки, но проходили годы, а они оставались на прежнем уровне, не сделав и шагу вперед.
Рамаз Коринтели с первого взгляда понравился Маке. Интуиция подсказывала девушке, что этот высокий атлет с каштановыми волосами, немного горбатым носом и продолговатым подбородком, придающим ему энергичное выражение, должен отличаться от своих однобоко развитых коллег. Манера говорить, гибкость фразы и легко подмечаемый внутренний темперамент настолько преобладали над бьющим в глаза статичным, даже несколько туповатым выражением лица, что в целом Рамаз Коринтели показался ей интеллектуалом, полным жизни и энергии.
Мака Ландия не понимала, о чем говорил молодой физик. И из выступлений других ученых она тоже ничего не поняла. Одно только было ясно — молодой человек докладывал о каком-то значительном научном открытии. Остальные искренне поддерживали значение этого открытия и единодушно требовали присвоить Рамазу Коринтели звание кандидата физико-математических наук. В памяти застряли всего несколько фраз, повторявшиеся почти всеми выступающими, — «импульсное рентгеновское излучение», «термальное рентгеновское излучение», «предполагаемое магнитное поле нейтронной звезды» и еще несколько предложений, которые она наверняка не поймет и не постигнет за всю жизнь, да, откровенно говоря, и не имеет ни малейшего желания постигать.
Защита диплома близилась к концу. Мака только сейчас заметила, что среди членов приемной комиссии и научного совета на приподнятой полукруглой площадке сидит и ректор университета.
— Кто еще хочет выступить? — Председатель приемной комиссии встал и обвел глазами аудиторию. Он обращался исключительно к сидящим в первых трех рядах. От остальных он не ждал выступлений.
— Разрешите? — встал усатый приземистый толстяк.
Рамаз узнал доцента университета Макара Бочоришвили, бывшего научного сотрудника института астрофизики, выгнанного из него за интриги десять лет назад. Он понял, что этот ничего хорошего не скажет.
— Прежде всего мне хочется заявить, что за свою дипломную работу Рамаз Михайлович Коринтели несомненно заслуживает звания кандидата физико-математических наук, — сказал Макар Бочоришвили и с затаившейся под усами улыбкой оглядел членов приемной комиссии. — Если мое соображение занесено в протокол, я попытаюсь сформулировать свой вопрос. Дорогие товарищи, на втором курсе я читал Рамазу Коринтели электронику. Правда, он не посещал лекции, отведенные заочникам, а если и посещал, то, увы, не блистал ни поведением, ни знаниями. А на экзаменах, я могу смело сказать, мы ставили ему тройки из чистой благотворительности…