— Осторожней, осторожней, вам нельзя делать резких движений!
— Поверните меня к стене.
Зураб Торадзе бережно просунул руку под спину больного и, приподнимая другой рукой плечо, повернул его к стене. На стул он уже не сел. Он стоял и пристально смотрел на академика. Все было сказано. Сейчас только один вопрос оставался без ответа: согласен Давид Георгадзе на пересадку своего мозга или нет.
Главный врач стоял и раздумывал, задать ему этот вопрос в лоб или поискать окольные пути.
— Допустим, морально мы правы перед юношей, — с расстановкой произнес академик.
— Несомненно! — напрягся Торадзе.
— И будем правы вообще перед богом? Вы верите, что в будущем сильные мира сего не обратят во зло человечеству это величайшее достижение человеческого разума?
— Вы верите в бога? — Главному врачу невольно вспомнился вопрос, который задала ему корреспондентка Агентства новостей около двух с половиной месяцев назад. Жгучее любопытство переполняло его: как знаменитый астрофизик ответит на этот вопрос, насколько различными или сходными окажутся их взгляды.
— В бога? Нет, в бога я не верю. Откровенно говоря, из ученых к богу ближе всего именно физики и астрофизики, а я и тот, и другой. Вам известно, что я астрофизик. В бога я, естественно, не верю, но верю в космические порядок и закономерность, верю в силу природы, в глобальные балансы, созданные ею. Не слишком ли рьяно мы вмешиваемся в дела природы, начиная со всяких грандиозных предприятий и кончая вашей операцией? Не забываем ли, что мы сами дети природы и наша создательница не простит нам чрезмерной дерзости?
— Я не боюсь бога. Дело, представляющее собой торжество человеческого разума и идущее на благо человечества, не должно вызывать страх. Я бьюсь ради прогресса человечества, ради счастья человека. Совесть моя чиста, я уверен в своей правоте!
— Вот и хорошо! Мои вопросы исчерпаны.
— В таком случае у меня есть вопрос! — Главный врач был доволен естественным продолжением беседы.
— Слушаю вас.
— Вы согласны на пересадку мозга?
Молчание.
Врач напряженно ждал. Даже в жужжании аппаратов он отчетливо различал стук собственного сердца.
— Не спешите с ответом, если хотите, подумайте до вечера, в крайнем случае до завтрашнего утра, — время уже не терпит.
— Необходимо ли пересаживать в мою голову его парализованный мозг?
Торадзе остолбенел от изумления. Такого вопроса он не ожидал.
— Необходимо. В противном случае ваше тело умрет в тот же миг. Вы выдающийся и известный человек. Будет назначена правительственная экспертиза. Представляете, какая поднимется буча, когда в вашем черепе не найдут мозга. Простите за грубость и натуралистичность объяснения. Лучше с первых шагов посмотреть в глаза правде.
— Ваша цель превратить меня, семидесятичетырехлетнего старика, в двадцатитрехлетнего юношу благородна. Моему старому мозгу вы подберете полное энергии и темперамента тело. Прекрасно. Как они приспособятся друг к другу? Если мозг подчинит себе тело, какой смысл имеет операция? Стариковский, со старомодными взглядами, с когда-то авангардистским, но относительно консервативным по меркам сегодняшнего дня мышлением, мой мозг быстро состарит молодое тело. А если тело подчинит себе мозг, тогда я уже не буду самим собой. Тогда мои опыт, знания, талант и способности, мышление и интеллект окажутся в рабском служении молодому телу. Разве это не обернется трагедией личности, которая, вполне возможно, приведет меня к самоубийству?
— Одну минуточку…
— Прошу вас, не прерывайте, пока я не выскажусь до конца.
Академик замолчал. В палате снова установилась тишина, но главный врач не решался нарушить ее.
Слегка приподнявшись, Давид Георгадзе знаком попросил врача перевернуть его на спину. Тот помог ему. Академик с трудом положил голову на подушку и снова уставился в потолок.
— Я понимаю вас, — начал он слабым голосом. — Вы — хирург. Великолепный специалист, ученый, жаждущий поисков и находок, смелый практик и вообще смелый человек. Вас в первую очередь прельщают сама сложность операции, добытые результаты. Ваша амбиция ученого и искателя будет полностью удовлетворена, когда сложнейшая операция увенчается успехом.
— Не обижайтесь, я не только хирург, который бахвалится и кичится удачно проведенной операцией. Мой выбор пал на вас потому, что я сожалею о вашей смерти. Наряду с экспериментом мне хочется спасти ваш интеллект. Я непоколебимо уверен, что молодое тело и ваш по-юношески живой мозг создадут полностью гармоничную личность. Хотя мне до сих пор не приходилось пересаживать мозг человеку, я уверен, не сочтите за хвастовство, что операция пройдет успешно. Меня соблазняет именно то, что с помощью чужого мозга и чужого тела я сотворю первого в мире уникального человека. Создам человека, уже в юные годы без труда получившего большие знания и опыт. Я уверен в величии сотворенного. Я уверен, что не нарушу гармонию провидения. А если поставить вопрос более приземленно, более бухгалтерски, то из умирающего академика и заурядного юноши с парализованным мозгом я создам одного, но человека величайших знаний, таланта и интеллекта!
— Я первый, к кому вы обращаетесь с вашим предложением?
— Да, да, вы первый. На все есть свои причины. У меня были кандидатуры, но я воздержался по двум соображениям. Во-первых, мозг должен стоить спасения. И второе — не все понимают величие этого гигантского шага в науке, к тому же не все так бесстрашны, как вы.
На этот раз Давид Георгадзе сумел усмехнуться.
— Я не переношу и не ценю бесстрашных от природы людей. Я такой же трусливый, как каждый нормальный человек. Героизм — это именно преодоление страха. Итак, предположим, что операция удалась. Кем я стану после нее?
— Вы останетесь самим собой, — обиделся Зураб Торадзе. — Начинать все сначала? Разве мы не договорились, что такое человек? Человек — это мозг, а все остальное — подсобные детали этого сложного организма.
— Я спросил вас о другом. Кем я буду официально, по паспорту?
— Пока мы не откроем тайну, Рамазом Коринтели, но какое имеет значение написанное в паспорте?
— Очень большое. Первое — официально я уже не буду самим собой, у меня обнаружатся молодые родители, братья, сестры…
— Только сестра, единственная сестра, которая живет отдельно. В вашем распоряжении однокомнатная, точнее полуторакомнатная, квартира на проспекте Важа Пшавела.
— Видите ли, у меня будет единственная сестра, но я же должен знать имена и фамилии родителей, бабок и дедов, соседей, друзей, знакомых, однокурсников?
— Не беспокойтесь, батоно Давид, не беспокойтесь об этом. Все у нас учтено и предусмотрено. — В голосе главного врача прорывались нотки радости. Он чувствовал, что академик недалек от согласия. — Как только вы достаточно окрепнете, мы с вами обсудим все детали. Медицина знает множество примеров, когда после мозговой травмы к пострадавшему возвращались сознание и разум, но он напрочь забывал прошлое. Вы будете вежливы со всеми, но со скорбной миной будете говорить, что никого и ничего не помните. Почему вы качаете головой, вы не верите мне?
— Не знаю, что и сказать. По-моему, создается весьма щекотливая ситуация. Я забыл сестру, друзей, близких, собственное имя. Вместе с тем я прекрасно помню астрофизику, множество научных проблем, иностранные языки, чего Рамаз Коринтели не знал никогда. Между прочим, говорят, что я хорошо играю на пианино. Вам, вероятно, известно, что мои родители были музыкантами. Отец играл на скрипке в симфоническом оркестре. Он всей душой желал, чтобы из меня вышел музыкант. Заставил меня окончить музыкальную школу. Моя же душа тянулась к физике. Хотя я и музыкой не мог поступиться. Музыка единственный для меня способ отдыха и разрядки. И вот после операции в один прекрасный день моя сестра, друзья и знакомые видят, что я сажусь за пианино, разве это не странно?
— Это препятствие устранимо легче всего — в течение месяца, пока вы не «вспомните» всех из вашего окружения, воздержитесь проявлять свои исключительные способности и знания. Потом мы все вместе создадим легенду, что в результате особого лечения ваш разум обнаружил поразительную способность восприятия. Вы засядете за физику и астрономию и в несколько месяцев убедите всех, что ваши способности раскрылись с невиданной и поразительной силой. Люди любят сенсации. Любят, когда рушится рутина повседневности. Я уверен, вы так убедите всех, что вам самому станет смешно. В двадцать пять вы защитите докторскую. Ваше имя окутает ореол славы, вы сделаетесь популярнейшим человеком, кумиром женщин…
«Женщин», — во второй раз умудрился усмехнуться академик, хотя сейчас ирония довольно явственно была разбавлена каким-то приятным чувством, очевидно, как-то связанным с женщиной.
— Да, да, ваши семимильные шаги в науке создадут вокруг вас ажиотаж и сенсационные истории!
Главный врач замолчал, вынул из кармана платок, вытер со лба пот и негромко, но твердо проговорил:
— Вы согласны?
— Допустим, через несколько лет операция по пересадке мозга будет официально разрешена. — Опережая ответ, академик продолжал: — Тогда ведь вы обнародуете тайну?.. Тогда ведь…
— Понимаю, что вы хотите сказать. Да, тогда мы откроем, кто вы такой. Представляете, какая поднимется буча? Вы моментально станете уникальным, популярнейшим человеком, вы, Давид Георгадзе, чей мозг пересадили первым во всем мире, навсегда останетесь в памяти нынешнего и грядущего поколений нашей планеты!
Давид Георгадзе не отрывал глаз от потолка.
— Итак, вы согласны? — вдохновенным полушепотом спросил врач.
— Не так-то легко переварить подобное предложение, тем более дать согласие.
— У нас уже нет времени, времени! Хорошо, батоно Давид, подумайте еще. Взвесьте все основательно. Сегодня же вечером вы должны ответить мне, в крайнем случае завтра, в девять утра. Вы меня понимаете?
Молчание.
— Вы меня понимаете? — повторил врач.
— Не сердитесь. Вечером вы получите ответ, до утра нечего обдумывать. Мне не хочется проводить ночь в размышлении, я хочу выспаться.