Пришло сообщение от Леа.
Сервас увидел его в мессенджере, когда уже собрался выключить телефон. Он медлил в нерешительности. И тут вдруг на него навалилась такая огромная усталость, что он его все-таки выключил.
День третий (продолжение и конец). Вчера вечером посреди ужина закружилась голова, потянуло в сон и понизился самоконтроль… Все приглашенные были уверены, что я напилась. Или решили, что я под кайфом, кто их знает… С тех пор как нахожусь здесь, я чувствую себя очень странно. А что, если они действительно подмешивают мне какой-то наркотик?
И потом, был же ведь этот страшный сон? И как страшный сон мог оставить на память клочья козлиной шерсти на коврике возле кровати? Причем того же черно-рыжего цвета, как у того огромного козла из моего кошмара?
Откуда они взялись и почему меня не покидает ощущение, что я – муха, попавшая в паучью сеть?
Жюдит сидела по-турецки на середине кровати, держа на коленях раскрытый блокнот, и от каждого наклона вперед у нее болела поясница.
Сегодня Морбюс сказал мне, что хочет узнать мои тайны, мои самые глубинные мысли, гнев и страхи, а взамен пообещал открыть мне двери в его мир, в его творчество. Что он хотел этим сказать? Куда хочет он проникнуть? Что за игру затеял? Настало время выяснить истину, но для этого нужно сначала усыпить их бдительность. В следующую ночь я перейду к действиям…
Она отложила блокнот, слезла с кровати и босиком вошла в ванную. Посмотревшись в зеркало, заметила, что под глазами залегли черные круги, а щеки впали и стали напоминать грим, который накладывали на лица актеров в старых фильмах времен «Хаммера».
В ней росла уверенность, что в этом доме она в опасности.
29
Пятница, 24 июня, 8 часов утра
Следственный изолятор в Сейссе, рядом с Тулузой
Петр Сушко, растянувшись на койке (той, что сверху), разглядывал потолок, стараясь упорядочить хаос, царивший в его голове.
Ему было не привыкать, он уже не впервые сидел в СИЗО. Стук дверей, клацанье замков, звон ключей, телевизоры, орущие на всю катушку и доводящие до сумасшествия, громкие переговоры через оконную решетку и свист, сопровождающий игру в йо-йо – волчок, крутящийся на веревочке от окна к окну… А нынче утром кто-то из арестованных устроил истерику: бился в дверь, требовал вызвать охранников и ревел так, что в ушах перепонки лопались.
Петру на все это было наплевать. Еще час – и ад арестантской жизни останется позади.
– Черт возьми, Петр, тебя выпускают, – раздался снизу голос, в котором звучали нотки зависти. – Ты вырвешься из этой клоаки…
Им повезло: в камере они сидели вдвоем. В Сейссе на 655 мест приходилось 1074 арестованных, и 160 человек спали на полу, на матрасах. Ничего нового в этом не было. Однако в последнее время уровень опасности резко вырос. Внутри мужского СИЗО № 2 в последние месяцы власть захватила тайная банда, которая действовала с беспримерной жестокостью. Ее участники объединялись в группы и, в случае нештатных ситуаций, брались за оружие – то есть за острые осколки стекла или заточенные куски пластика – и могли убить и за пачку сигарет, и за наркоту, и за деньги.
Петр их остерегался, но в какой-то мере понимал. Этим ребятам было нечего терять: им не светило никаких послаблений, у них не было семей, чтобы похлопотать за них, носить им передачи или деньги, чтобы улучшить условия содержания. Надежды на будущее либо крошечные, либо вообще никаких. Ничегошеньки! Это их ожесточало. Бешенство, буквально клокотавшее у них в крови, превращало их в диких зверей. Не говоря уже о тех, кто уже достиг в своих родных краях и власти, и богатства, а сюда приехал ради расширения бизнеса; но им не повезло, и они попались. В результате у них появились соглядатаи либо среди других сидельцев, либо среди стражи, и они жестоко расправлялись с теми, кто посягал на их нелегальный бизнес.
«Вот гады, – подумал Петр, – ничего от них не скроешь…»
Сегодня утром он это почувствовал: надвигался очередной кризис. Вся тюрьма содрогалась от потребности ее обитателей выплеснуть злобу наружу. Петр угадывал это по малейшим деталям, по нюансам поведения. Никаких серьезных инцидентов не случалось с прошлого месяца, когда десять человек из тайной группы окружили одного из заключенных во дворе для прогулок. Когда они отошли, он лежал на земле, истекая кровью, с несколькими резаными и колотыми ранами от самодельного оружия. Таким способом группа скрывала нападавшего, которого трудно было вычислить, несмотря на обилие камер слежения. Пострадавшего сразу же отправили в лазарет.
Целый месяц – и никаких вспышек… Слишком долго. Но на горизонте уже маячила новая буря. Петр чуял ее, как запах озона в воздухе.
Петр Сушко, как никто другой, умел держать руку на пульсе тюрьмы. И то, что он унюхал несколько дней назад, его встревожило. Единственное, о чем он молил, это чтобы буря не накатила нынче утром. Нет, чтоб вас всех… Только не сегодня! Иначе ему снова отсрочат выход на свободу. Остальное его не касалось. «Выйти спокойно, без всяких передряг», – таков был его девиз.
Чтобы унять напряжение, Петр стал считать шепотом: если никто не придет, прежде чем счет дойдет до тысячи, он позовет охранника.
Но тут в замочной скважине повернулся ключ, и дверь распахнулась.
– Сушко, я отведу вас в канцелярию, чтобы вас освободили из-под стражи.
Наконец-то!
Петр спрыгнул вниз, даже не воспользовавшись лесенкой.
– Черт тебя дери, на этот раз обошлось, приятель, – шепнул ему сокамерник, и в его голосе не слышалось энтузиазма.
– Береги себя, Момо, – казал Петр. – Избегай всяких стрёмных дел. Эта тюрьма превратилась в настоящий гадюшник.
Он заметил, как во взгляде Момо промелькнул страх.
– Я знаю, приятель, я знаю… Жду любого условного знака.
Момо получил большой срок. Они стукнули друг друга по ладоням, и глаза Момо наполнились слезами.
– Пошли, Сушко, – сказал охранник и тихонько свистнул, приглашая идти за ним.
Петр прошел по узкому коридору, миновал запертые двери, радостно проскочил решетки и тамбур. Его сердце не было таким легким со времени первого флирта. Получасом позже он забрал свой нехитрый скарб, сложил его в спортивную сумку «Адидас», подписал нужные документы и вышел с территории тюрьмы.
Он с удивлением смотрел на площадь с выжженной травой и почти пустую парковку.
Черт, где же Флоран?
У них было условлено, что Флоран будет здесь к моменту его выхода. Что же случилось? Видимо, что-то пошло не так… У Петра не было телефона. Но в этот момент он был слишком счастлив, чтобы какая-то мелочь могла его отрезвить.
Сушко прождал минут двадцать, а потом чуть ли не начал отбивать чечетку от нетерпения. Это только там, внутри, время было как жвачка: тянулось, пока не рвалось, и торопиться было некуда. Здесь, на воле, все по-другому. Здесь каждая минута на счету. Он не собирался торчать тут и дожидаться непонятно чего.
Адрес у него был, и он решил ехать на автобусе. Петр познакомился с Флораном, когда они подрабатывали на киносъемках.
Флоран был ассистентом звукооператора и держал шест с микрофоном в нужной точке, а Петру поручали перетаскивать оборудование и помогать ему при необходимости. Его определил туда тюремный советник по трудоустройству на время испытательного режима при условном сроке. Поначалу Флоран злился из-за присутствия этого новичка-неумехи, который только путался под ногами, но Петр умел быть полезным, и они понемногу стали симпатизировать друг другу и даже подружились, когда обнаружили, что оба – страстные поклонники фильмов ужасов. Это было еще до того, как Петр опять попался.
Петр объяснил ему многие трюки из современных русских фильмов ужасов, которые использовал Святослав Подгаевский. Это живо заинтересовало Флорана. Тогда они и стали друзьями. И потом, когда Петр снова угодил в тюрьму, Флоран его удивил, поскольку навещал его. Новый друг объяснил Петру, что от его дома до следственного изолятора всего несколько минут на машине. Как бы там ни было, Петр такого не ожидал и был очень тронут.
Он спокойно отправился на автобусную остановку, уверенный, что Флоран его не бросил и не отказался от их дружбы. Этот человек обладал одним свойством: он был идеалист, из тех чистых душой, которых такие, как Петр, прекрасно умели эксплуатировать.
Все, что ему оставалось делать, это добраться до дома и ждать там.
30
Кафе де ля Пляс, Венсенн
Девять часов утра
Сервас, Эсперандье и Пьерра допивали свой черный кофе возле стойки. Пьерра добавил в свою чашку капельку алкоголя. В баре было полно завсегдатаев, готовящихся встретить новый день, который, по всем признакам, будет похож на предыдущий. За окном на площади располагалась станция самой загруженной линии A, и из нее потоком хлынули пассажиры, прибывшие из дальних пригородов. Сервас посмотрел на часы:
– Пора. Пошли.
Нужный им адрес находился в двух шагах, на рю де Монтрёй. Они набрали в домофоне номер квартиры и услышали:
– Да?
– Максимилиан Ренн? Майор Пьерра, уголовная полиция. Нам надо задать вам несколько вопросов.
– Нестор, это что, твоя очередная шуточка? – весело спросил голос.
– Э-э… Нет, не шуточка, месье Ренн. Мы расследуем гибель Стана дю Вельца. Это имя вам…
– Да знаю я, кто такой Стан. А что с ним случилось?
– Я вам скажу, если пригласите нас войти, – сказал Пьерра, посасывая мятную пастилку.
– Лифт слева, последний этаж, – сообщил голос в ту секунду, когда щелкнула кнопка электронного замка.
Выходя из лифта на последнем этаже, они увидели всего одну дверь. Она была открыта.
– Входите! – крикнул тот же голос из глубины квартиры.
Они не выясняли, какое количество поклонников имел Максимилиан Ренн, но на «Ютьюбе» он пользовался большим успехом: просторная светлая квартира на верхнем этаже в самом центре города, между мэрией и замком Венсенн – это не шутки. Стеклянная крыша, по которой сейчас барабанил дождь, уходила на добрых пять метров от пола, покрытого паркетом из экзотического дерева. Разные уровни пространства соединялись лестницами и мудреной металлической структурой. Декор тоже был в современном стиле: стекло, металл, прессованный кирпич, бетон.