– Эй ты, что тебе тут надо? Брось пушку и подтолкни ее ногой подальше! Еще дальше… И подними руки, черт тебя побери!
Сервас услышал, как щелкнул затвор, и повиновался.
– Уголовная полиция, – спокойно сказал он.
– Заткни свою поганую глотку и обернись! – приказал тот же голос.
Он обернулся. Внешний вид человека вполне соответствовал голосу: резкому, каркающему, осипшему от алкоголя или от табака, а может, и от того и от другого. У него было худое тело с очень широкими плечами, скверная кожа, вся в рытвинах и венозной сетке – из-за чего Мартен и подумал об алкоголизме, – одутловатое лицо и острый кривой нос, похожий на серп.
– По какому праву ты врываешься к таким людям, легавый? У тебя есть хоть какое-то разрешение или предписание?
Сервас ничего не ответил. Тогда этот тип сплюнул в паре сантиметров от носков его кроссовок, явно специально прицелившись.
– Твое молчание говорит мне, что все это незаконно. Кто-нибудь знает, что ты здесь?
Сервас подбородком указал на стул.
– А вот это законно? Где он?
– Кто?
– Мой коллега, капитан Эсперандье.
Взгляд незнакомца похолодел на несколько градусов. Тот явно что-то прикидывал в уме. Видимо, собирался позвать своих на помощь, но об этом надо было думать раньше… Сейчас у него не было на это времени. Тогда он изо всей силы ударил Мартена по левой скуле стволом пистолета. Металл разорвал кожу. Сервас поморщился.
– На колени, сукин сын! Руки за голову!
Он повиновался. Мозг его работал на полную мощность. Угрожать оружием полицейскому, ранить его, а потом поставить на колени могло означать только одно: его не собирались оставлять в живых. Но где же Эсперандье? Где Пьерра? Кровь из порванной скулы лилась по щеке, по подбородку, смешиваясь с дождевыми каплями. А у него в жилах она буквально закипала, словно, пока мозг лихорадочно искал выход, все артерии оккупировала целая колония огненных муравьев.
Неожиданно справа от него, за стулом, открылась дверь, и он увидел, как вошли Валек и еще какой-то человек. Под руки они тащили Пьерра. Тот, что был незнаком Сервасу, упирал дуло своего пистолета ему в щеку. Пьерра был больше разозлен, чем испуган, и по его лицу тоже текла кровь: у него был сломан нос. Мужчины спустились по ступенькам и толкнули Пьерра вперед. Тот упал на колени, но тут же вскочил, отчаянно ругаясь.
– Что, еще один легавый? – спросил Валек, указывая на Серваса, и тому показалось, что заговорил Пьерра, настолько голоса у них были похожи.
Алкоголик кивнул.
– Что будем с ним делать? – спросил он, держа на прицеле Серваса, который ясно уловил в его голосе панику.
– Заткнись, – прошипел Валек.
Желтоватый свет лампы еще больше придавал ему вид посредственного актера из фильма прошлого века о вампирах: длинный черный плащ, длинные волосы цвета воронова крыла и красивое жестокое лицо со взглядом змеи. Судя по всему, он размышлял, как поступить.
– Идиоты, – наконец каркнул Валек. – Какого черта вы сюда явились без ордера? Снаружи еще есть кто-нибудь?
Ни Пьерра, ни Сервас не ответили.
– Отвечай! – заорал алкоголик, пнув Серваса ногой в грудь с такой силой, что тот покатился по земле, задыхаясь от невыносимой боли. Стараясь хоть как-то восстановить дыхание, машинально подумал: «Интересно, сколько ребер сломал мне этот алкаш?»
Никакой паники майор не чувствовал – наоборот, все его мысли пришли в порядок и стали ясными и точными. Он анализировал каждый жест, каждое слово всех троих, ища решение.
– Другие сыщики в курсе, где мы находимся, Ферхаген, – небрежно бросил он. – Сейчас они в доме твоей подружки, в Восемнадцатом округе. Есть и еще отряд, который разыскивает тебя в Тридцать шестом. И все они знают, что мы находимся здесь. Если мы исчезнем, они будут знать, что это твоих рук дело.
Валек отреагировал сразу, как только Сервас произнес его имя, и злобно уставился на него.
– И что? Что ты предлагаешь? Освободить вас? Дать вам уйти отсюда? А потом? Что будет потом? Да как бы ни было, для нас самый лучший выход – уничтожить все следы вашего пребывания и смыться, тебе не кажется? Если наш побег окажется неудачным, по крайней мере, против нас не останется ни одной улики…
«Уничтожить все следы вашего пребывания»… У Серваса волосы встали дыбом.
– Андреас! – вмешался алкоголик.
– Заткнись, – снова каркнул Валек. – Мне надо подумать.
– Что вы сделали с моим коллегой? – резко произнес Сервас жестким и холодным, как клинок, голосом.
Валек, не ответив ему, произнес:
– Свяжи их и заткни рты кляпами. Я больше не желаю их слушать.
Серваса схватили за руки, а алкаш навалился ему на спину. Третий бандит проделал то же самое с Пьерра, и тот не оказал ни малейшего сопротивления. Пластиковой стяжкой ему крепко стянули кисти рук; потом он услышал, как отрывают полоску скотча, и широкая клейкая лента залепила ему рот и щеки. То же самое проделали с Пьерра, который успел выругаться, после чего получил удар пистолетом по лбу и взвыл от боли и ярости. Затем парень, который их связывал, вытащил у них мобильники и отдал Валеку. Тот изучил телефоны, вынул сим-карты, швырнул на землю и раздавил каблуком сапога. Сервас отметил одну вроде бы незначительную деталь: его черные сапоги были снабжены застежками с пряжками и кожаными ремешками вместо шнурков, что делало их похожими на ковбойские.
– Я был знаком с одним голландским сыщиком, который внедрился в сеть наркотрафика марокканской мафии и спалился в прошлом году, – медленно сказал Валек. – Его решили уничтожить, расчленив и отдав на съедение свиньям. Всем известно, что свиньи – животные всеядные, но мало кто знает, что они намного умнее собак. И к тому же очень чувствительны. Китайцев упрекают в том, что они едят свинину, но мы сами, не колеблясь, лишаем свиней свободы и обращаемся с ними бесчеловечно, забиваем их в ужасных условиях, а потом съедаем. Таких чувствительных животных… Разве это не жестоко? И я вот что подумал: а понравится ли свиньям фараонье мясо? Как, по-вашему, кто умнее, поросенок или сыщик?
Двое остальных расхохотались. А Сервас вдруг почувствовал: наступает момент истины. Чистый, блистающий, жестокий и окончательный… Последний момент. Они убили Эсперандье. А теперь их очередь, его и Пьерра.
– Я бы очень хотел знать, – злобно прошептал Валек, наклонившись к ним, – каково это, сознавать, что вас сейчас убьют, волчары?.. Пошевеливайтесь, поднимайте этих идиотов, мы сматываемся, – скомандовал он, вставая.
Сервасу было трудно дышать от заклеившего рот скотча и от этой тошнотворной смеси запахов бензина, моторного масла и выхлопных газов, забившей ноздри. Мало того, что ему связали руки, так еще и замотали лодыжки, потом закинули в багажник «Мерседеса» S-класса, и он оказался в почти полной темноте. Его мучила боль в обездвиженных руках, вывернутых кистях и неестественно согнутых ногах. В том месте, куда пнул его ногой алкаш, отчаянно болели ребра. Нервы стали чувствительными, как сейсмограф, и Мартен ощущал каждый толчок, каждую рытвину на дороге, перекатываясь с боку на бок, как пустая бутылка по дну лодки, и при каждом повороте стукаясь о металлические борта. Он угадывал по шуму мотора и по мельканию дорожных огней в щелях, когда автомобиль прибавляет скорости, когда движется медленнее, и при каждом торможении старался напрячь все мускулы, чтобы не было так больно.
Сервас понимал, что, если его стошнит, он рискует захлебнуться собственной рвотой. Он изо всех сил старался подавлять спазмы и позывы, когда при толчках содержимое желудка предательски взмывало вверх.
Который сейчас час? С какого-то момента он утратил всякое представление о времени. Прошло полчаса? Час? Два? Боль в сломанных ребрах пронизывала бок при каждом движении, боль в порванной скуле накатывала волнами, вся щека горела, как в огне. В кистях и щиколотках боль сидела, как еж, посылая уколы во все части тела и вызывая нестерпимые судороги. Мартен спрашивал себя, могут ли эти судороги добраться до сердца и спровоцировать его остановку?
Автомобиль начал притормаживать. Багажник теперь сотрясали новые, куда более сильные толчки; они распространялись по всему телу, и Сервас несколько раз сильно ударялся головой.
Они явно ехали по проселку…
Потом шум мотора смягчился, машина пошла ровнее, без сильной тряски, и снова замедлила ход. Наверное, теперь они ехали по траве. Последнее торможение бросило Серваса на стенку багажника, и мотор заглушили. Хлопнули дверцы, вокруг машины послышались заглушенные травой шаги. Рядом урчал мотор второй машины, которая тоже остановилась, жалобно скрипнув тормозами.
Когда багажник открыли, первое, что увидел майор, было небо, усыпанное звездами: дождь прекратился. Потом над ним склонились две фигуры, и к нему протянулись четыре руки.
Только сейчас Мартен отдал себе отчет, насколько тяжело и со свистом проходит воздух через кляп, а когда его поставили на ноги, вдруг понял, что ноги его не держат, и отчаянно болят сломанные ребра. После долгого неподвижного лежания в багажнике в неудобной позе он вообще не чувствовал ног, а когда его попытались поставить, они так сильно дрожали, что не могли его удержать.
Повернув голову, Сервас увидел, что тем же способом из «Рено Талисман» извлекли Пьерра. Парижский полицейский тоже не держался на ногах, спотыкался и падал на траву, пока его ставили на ноги. Их взгляды встретились, и то, что Сервас прочел в глазах своего коллеги, заставило его облиться холодным потом.
Он оглядел окрестности. Высокие дубы поблескивали после дождя, с них крупными каплями капала вода. За деревьями виднелись несколько домов: слева стоял двухэтажный дом, где первый этаж окружала чуть приподнятая терраса, и на каждом углу ее красовался гротескный каменный лев. А справа, выделяясь в темноте, стояли длинные низкие постройки с беленными известью стенами и крытыми листовым железом крышами.
К этим постройкам и вели пленников, сняв путы с их ног; подталкивали к небольшому травянистому склону, очень скользкому после дождя. Хорошо еще, что Сервас не мог ни за что зацепиться руками, связанными за спиной, и он просто время от времени терял равновесие, а вот Пьерра дважды упал – и после каждого падения его били.