Он только что увидел жестокую смерть человека, бесчисленные достоинства которого сумел оценить за долгие годы работы, который одарил его своей дружбой и проявил себя как самый компетентный сотрудник его группы. Этот человек больше никогда не вернется домой, к жене и детям, принявшим Гюстава в свою семью как родного.
Сервас, окаменев, стоял на краю ямы и смотрел на останки того, кто никогда уже не встанет с ним рядом и не подставит плечо… Не выслушает, не пошутит, не будет до хрипоты спорить с ним о музыке… Не поможет найти правильный путь, если Мартен собьется с дороги и что-нибудь начудит, что случалось с ним нередко.
Его коллега. Его друг. Мертвый друг.
53
Ужас. Боль. Отупение. Заря поднималась над лесом осторожно, как пугливый зверь, без радости, без надежды. Сервас издали наблюдал за работой судебного медика, прибывшего из Института судебной медицины в Версале, а потом – и за эвакуацией истерзанного тела Венсана, упакованного в пластиковый мешок.
Он ушел далеко от дома и долго бродил по серым предрассветным полям, по перелескам, куря сигарету за сигаретой из пачки, которую ему кто-то отдал. А сотни птиц радостно встречали нарождавшийся день. День, которого Венсан никогда не увидит… Мартену надо было побыть одному. Надо было поверить в то, во что поверить было невозможно: что все это произошло на самом деле и что Венсана больше не будет ни завтра, ни в следующие дни, и он не будет обсуждать вместе со всеми последние события.
Несомненно, этот день был самым долгим и страшным из всех прожитых дней.
Мартен пребывал в оцепенении и не мог трезво размышлять. Но когда он вернулся к дому, где все еще сновали полицейские и жандармы, тьма у него в голове постепенно начала рассеиваться и уступать место леденящей ясности.
Он собрал большинство присутствующих следователей и техников – и белый, как мел, с красными от слез глазами, объявил:
– Я хочу, чтобы вы нашли каждый след, каждую ниточку, исследовали каждый глухой закоулок, каждый квадратный сантиметр этого проклятого барака, даже если на это уйдут следующие двадцать четыре часа. Все образцы должны быть отправлены в лабораторию. Переройте эту халупу от подвала до потолка! И позабудьте о перерывах и всяких шуточках, это понятно?
Одни из собравшихся с готовностью кивнули; другие смотрели на него так, словно имели дело с психом.
– Не говори так, Мартен, – вмешался Пьерра. – Я гарантирую тебе, что расследование гибели Венсана станет самым важным. Криминальная полиция направит на это расследование всю свою энергию. Мы найдем этих сволочей, Мартен…
Парижский сыщик был бледен, голос у него дрожал. Он выдержал паузу и с недоверием продолжил, нахмурив брови:
– Я знаю, что в наше время полицейские превратились в мишени, но… То, что произошло с твоим заместителем, выходит за все рамки. Мы обнаружили тайное змеиное гнездо. И если они готовы до смерти замучить сыщика, то это означает, что мы прикоснулись к чему-то гораздо более страшному, чем предполагали.
Сервас был того же мнения. Он покачал головой. Однако ему предстояла задача, гораздо тяжелее всех предыдущих.
– Мне понадобится телефон, – сказал он. – Я должен сделать один звонок.
Пьерра подозвал одного из техников и обменялся с ним парой слов. Техник вышел и минуты через три вернулся с телефоном. Сервас взял телефон и вышел из дома. Отошел на расстояние, где никто не мог его услышать, добрался до большого дуба, сел на землю, опершись спиной о широкий ствол, и проверил, есть ли сеть.
Небо постепенно светлело, и контуры зданий и перелеска проявлялись с четкостью ретушированной фотографии. В других обстоятельствах Сервас залюбовался бы буколическим пейзажем, но только не в это утро. Он набрал в легкие побольше воздуха и набрал знакомый номер.
– Шарлен? – произнес майор, когда она ответила. – Это я. Ты одна дома?
54
– Ты уверен, что поступаешь правильно?
Пьерра припарковался перед отелем. Сервас кивнул. Было уже почти восемь утра, прошел короткий дождь, но теперь солнце целилось ему прямо в кончик носа.
– Ты можешь остановиться у меня. У меня есть гостевая комната для друзей, – настаивал парижанин.
– Мне надо побыть одному, – отозвался Сервас.
– Ладно. Постарайся немного поспать. Увидимся через несколько часов.
Майор прошел сквозь холл к лифту, как зомби, и его грязная одежда и израненное лицо привлекли внимание дежурного администратора. Подавленный, опустошенный, вымотанный, на пределе нервного напряжения, он столкнулся в коридоре с горничной, которая брезгливо поморщилась, почувствовав, какой запах исходит от него.
Стоя под душем, Мартен размышлял, что знает столько всякой всячины, а о Венсане – так мало, почти ничего… Знал ли он по-настоящему тех людей, что работали с ним бок о бок? Или каждое человеческое существо в этом мире было одиноким островом в океане людей?
Он очень долго отмывался, до покраснения натирая кожу, словно хотел освободиться от ужаса, пережитого этой ночью. Потом внимательно разглядывал себя в зеркале, протерев стекло полотенцем. Рядом с левым соском виднелся маленький круглый шрам размером с монетку: память о пуле, прошедшей сквозь сердце, и о долгой коме. Сервас слишком часто получал ранения в область сердца. И не всегда это были пули. Были и два огромных шрама, которые делали его похожим на монстра Франкенштейна. Один красовался на груди, другой – под грудиной, спускаясь вертикально вниз сантиметров на шесть и поворачивая влево. Шрамы остались как воспоминание об опасных событиях в Австрии, которые чуть не кончились очень плохо.
Мартен вытянулся на кровати, но заснуть не мог. С бульвара через окно долетал оглушительный шум. За окном жизнь била ключом. Люди ехали на работу или на встречу с друзьями, садились в метро, в автобусы. Жизнь продолжалась. Сервас пытался отогнать от себя образ Венсана в сточной яме, говорил себе, что все они ушли, исчезли, и Венсан исчез. Все, кто так или иначе покинул его. Некоторые – очень давно, как его родители. Как его юношеская любовь, сегодня пациентка психиатрической клиники. Его бывшая жена теперь живет своей жизнью. Его дочь Марго уехала в Канаду. Леа сидит в Африке. А вот теперь еще и Венсан… Он схватил телефон, который ему дали, и набрал номер.
– Мартен?
Этот голос… и ощущение внезапной воздушной ямы в желудке. Вокруг нее слышались еще какие-то голоса. Где она сейчас? Он поведал ей о гибели Венсана и вспомнил, что они с Леа всегда прекрасно понимали друг друга.
Леа долго молчала.
– Господи, Мартен, какое несчастье… – наконец произнесла она. – Это ужасно. Наверное, тебе сейчас очень плохо…
Он не стал комментировать это.
– Я очень любила Венсана, – прибавила она через несколько секунд. – Я… и потом, черт побери, это настолько подло…
Снова наступило молчание, которое Сервас не собирался прерывать.
– Я… я собиралась тебе позвонить, – снова заговорила Леа после паузы. – Не знаю, хорошо ли я выбрала момент, но… у меня тоже есть для тебя новость.
Он дожидался продолжения, глядя в потолок.
– Мартен, я возвращаюсь.
Он резко выпрямился.
– Что?
– Я решила вернуться. Во Францию.
– Когда?
– Есть самолет, летающий по четвергам из Браззавиля в Киншасу. Потом ночной перелет в Париж. А уже оттуда – в Тулузу.
Было что-то такое в ее голосе… Сервас сбросил ноги вниз, сразу же почувствовал резкую боль в сломанных ребрах и остался сидеть на краешке кровати.
– Я сейчас буду очень занят: надо похоронить Венсана… И давно ты решила вернуться?
Леа помедлила с ответом.
– Несколько дней назад.
– Почему же ты мне раньше ничего не сказала?
– Потом объясню… Не по телефону.
Да, в ее голосе было что-то… Легкая тень печали. Что же у них там произошло?
– Что же такое ты не можешь сказать мне по телефону? – не унимался Мартен.
– Леа, у тебя минута найдется? – донесся голос откуда-то издалека.
– Секунду, Брайан. Я разговариваю по телефону!
Для безобидного и незначительного разговора ответ был слишком быстрый и агрессивный. Что еще за Брайан?
– С кем ты там разговариваешь?
– С коллегой.
– Это Брайан?
– Неважно.
– Это он постоянно появлялся на фотографиях?
Молчание.
– О чем ты?
– Ты сама прекрасно знаешь.
– Нет, Мартен, совсем не знаю. Что ты хотел мне сказать? Покопайся в мыслях…
– Леа! – нетерпеливо перебил ее тот же голос.
– Пошел к черту, Брайан! – крикнула она. – Ты что, не видишь, что я разговариваю?
На секунду Сервас ощутил, что такое упадок сил. Он редко слышал, чтобы Леа настолько выходила из себя. Что у них там происходит? Кто такой этот Брайан? Он вдруг ощутил во рту какой-то неприятный незнакомый привкус.
– Послушай, – сказала она, – давай поговорим обо всем, когда я приеду. Побереги себя, пожалуйста, Мартен. Мне так хочется, так не терпится тебя увидеть… И Гюстава мне не хватает, – добавила она. Ужасно не хватает…
– Ему тебя тоже не хватает, – сказал Сервас без особой убежденности.
Леа дала отбой.
Что это было? Она находилась на грани нервного срыва. Это уже была не та Леа, которую он знал. Касалось ли это чисто профессиональных проблем, или тут что-то другое? Эту мысль Мартен отогнал. Ему надо вести расследование. Он не имел права отвлекаться. Ради памяти Венсана. Да, но… Леа возвращается…
Вот черт, после таких новостей он теперь уж точно не заснет. Не сможет. Сервас надел ботинки. А на улице дождь и солнце играли в прятки, и в воздухе разлился промытый сверкающий свет, которым в другой момент Мартен насладился бы сполна. Он шел куда глаза глядят, не обращая внимания на боль: рю де ла Гаите, бульвар Эдгар-Кине, бульвар Монпарнас…
Утром в воскресенье прохожих было мало, а транспорта вообще не было. Столица переводила дыхание. Французская академия, ротонда, собор… Хемингуэй прославил этот квартал в «Празднике, который всегда с тобой», Хулио Кортасар – в «Игре в классики». Из-под внешней современной грубости вдруг чудесным образом появлялись за каким-нибудь поворотом то улочка, то фасад, то старинный уголок, воспетый художниками и писателями.