Никто не заметил женщину. Она была одета в меховую одежду и сливалась с темной землей, словно куст. Она немедленно пустилась бежать через лес и поле, перебираясь через начавшие замерзать ручьи. Тяжело дыша, она добежала до церкви, в которой слушал мессу Жорж де Лоримьер. Он сидел на своем обычном месте в самом конце на заднем ряду. Женщина встала на колени и что-то быстро зашептала ему на ухо. Она сказала ему о том, что идут белые люди. Много белых людей. С ружьями.
Появление одиноко идущего по грязной дороге навстречу им человека явилось неожиданностью для Жозефа-Нарсиса и Жозефа Дукета.
— Это де Лоримьер, — прошептал Дукет сквозь сжатые зубы. — Должно быть, он узнал о нашем приближении. Но почему он идет один, без своих храбрых воинов? Почему вообще он здесь?
— Он знает, Жозеф. Должно быть, весть о революции дошла и до него. Он хочет поговорить, узнать, чего мы хотим. Ну так он это скоро узнает, — сказал Жозеф-Нарсис.
Жоржа де Лоримьера рано согнуло. Артрит скрутил его тело, и он походил больше на огородное пугало, нежели на почтенного вождя племени. Католическая вера была настолько крепка в нем, что он привычно носил с собой четки вместо пистолета. Он и сейчас держал их в руках, подходя к всадникам и обращаясь к ним с приветствием.
— Здравствуйте, друзья мои. Что привело вас к моему дому?
— Революция, почтенный вождь. Вы, конечно же, уже слышали об этом. Мы собираемся выгнать британцев и заявить права на нашу землю.
— Которую вы отобрали у нас, — сказал де Лоримьер слегка улыбаясь.
— Земли хватит на всех, вождь де Лоримьер. Мы позаботимся о том, чтобы ваши люди были свободнее и жили в большем достатке. Я, Жозеф-Нарсис Гойетт, даю вам честное слово.
— Но почему вы здесь? Как мы можем вам помочь? Мы не будем воевать с британцами. Они по-своему были добры к нам.
Дукет грубо прервал его:
— Это не имеет никакого значения, старик. Вы нам не нужны. Нам нужны ваши винтовки. У вас их много. Мы позаимствуем их, а когда разобьем британцев, вернем. Мы даже смоем кровь с затворов.
Вождь де Лоримьер прищурил глаза.
— Один ваш, его звали Амури Жиро, напал на наших братьев у Оки во время революции, которая была менее года тому назад. Тогда у них отобрали оружие. Силой. А вы? Поступите ли вы по-другому?
— Я не Жиро. И все же предупреждаю вас, что буду вынужден настаивать, — жестко сказал Жозеф-Нарсис.
Вождь повертел в руках четки и закрыл глаза. Его губы шевелились в беззвучной молитве. Когда он заговорил, голос его звучал спокойно:
— Но, видит Бог, я не вижу здесь дружеской руки. От чьего имени вы пришли сюда, чтобы требовать то, что вы хотите?
В руке Жозефа-Нарсиса непонятно откуда появился пистолет, который он направил прямо в сердце де Лоримьера.
— От имени вот этого. Он здесь самый главный.
Далее все развертывалось перед глазами Мартина как в тумане, хотя много времени спустя он мог вспомнить это в мельчайших подробностях, словно видел все опять как впервые. В воздухе последовательно раздалось несколько диких криков, и более десятка индейцев с оружием в руках выскочило из леса по обе стороны дороги. От испуга лошади перестали слушаться всадников, которые пытались достать спрятанное под одеждой оружие. Двигаясь на удивление проворно для немощного старика, де Лоримьер ухватился за поводья лошади Жозефа-Нарсиса и стал дергать их в разные стороны. Пока Жозеф-Нарсис пытался справиться с лошадью, на него набросились индейцы. Мартин видел, как его стащили с лошади в грязь и ударили кулаком по голове. Последовавший град выстрелов окончательно заставил лошадей обезуметь. Боевые кличи, крики от боли и звуки падения на землю — все это слилось в отвратительную какофонию. Все было кончено через несколько секунд. Кони без седоков проносились мимо него, и Мартин заметил, как несколько человек побежало в лес. Не размышляя, он развернул коня и, безжалостно пришпорив его бока, быстро покинул ужасное место. С трудом удерживая поводья правой рукой, он заставлял коня бешено скакать, пока оба не лишились сил. Потом еще долго ехал, прижавшись к теплой от пота лошадиной шее. В горле пересохло от страха, а сердце стучало так, словно хотело вырваться из груди.
Франсуа-Ксавье Приор спрятался с пистолетом в руке за бочкой у пристани в Сент-Клементе и наблюдал, как почтово-пассажирский пароход «Генри Броухэм» маневрировал вдоль длинной деревянной стенки пристани. Под навесом его ждало пятьдесят патриотов, и еще сто человек наблюдали из окон домов, примыкавших к пристани. Как только были привязаны швартовы, Приор дал сигнал, и через две минуты сто пятьдесят человек вбежали на палубу парохода. Котлы были заглушены, а около пятидесяти испуганных пассажиров сбились в кучу на палубе. Приор дал им время закончить свой туалет и, оставив капитана и команду под строгой охраной, сопроводил пассажирок на постоялый двор Провоста и в дом священника деревенской церкви. Пассажиры-мужчины, среди которых были два британских офицера, направлявшихся в Монреаль по делам службы, были связаны и отправлены в лагерь для пленных в Шатоги. Все дело заняло менее полутора часов. Гордый и возбужденный Приор поскакал доложить о своей бескровной победе шевалье де Лоримьеру. Их добычей стал корабль, способный перевезти предостаточно солдат.
Немногим более часа позднее этого из Бьюарно прибыли три повозки. На них были Джейн Эллис, ее сестра, их дети и другие женщины, задержанные вчера в помещичьей усадьбе в качестве официальных военнопленных. Приор подъехал к ним, и, когда вся группа собралась на мокрой от дождя площади, вежливо объяснил всем, что их разместят в доме местного священника и что отец Квинтал будет заботиться о них. Он извинился за неудобства и пообещал дамам обходительное отношение и предупредительность. Он ожидал какой-нибудь реакции, но женщины были испуганы и ничего не сказали. Тем не менее Джейн Эллис спокойно посмотрела на него, и он вздохнул с облегчением, когда ему показалось, что он увидел благодарность в ее холодных голубых глазах.
Под непрекращавшимся холодным моросящим дождем Сент-Клемент напоминал к полудню военный лагерь. Вооруженные люди были повсюду. Они охраняли дороги на выходах из деревни, проверяли женщин, которые носили пищу и теплую одежду своим мужьям и сыновьям. У домов известных лоялистов были выставлены вооруженные посты. Часовые стояли и на палубе «Генри Броухэма», а шестеро вооруженных людей охраняли дом кюре, дабы обеспечить безопасность содержавшихся в нем благородных пленниц. Две с лишним сотни человек бродили вокруг. Некоторые пили и курили. Много людей собралось в церкви для молитвы. Но большинство сбилось в группы и вело разговоры. Некоторые из крестьян возрастом постарше сходили домой. Кое-кто просто куда-то исчез. Джеймс Перриго попытался провести занятия по строевой подготовке, но отказался от своей идеи из-за дождя. По мере того как время близилось к вечеру, настроение в Сент-Клементе менялось от нетерпеливости к разочарованию. Когда им выступать? Смотря на улицу из окна постоялого двора Провоста, Томас де Лоримьер гадал, сколь долго он сумеет сдерживать их. «Проклятый Нельсон, — думал он. — Что он делает?»
В новом кафедральном соборе, гордости Монреаля, священник заканчивал причастие, и месса была близка к завершению. Эта месса не была похожа на другие, она постоянно прерывалась шумом с улицы рядом с собором и звуками горнов, соперничавшими со звоном колоколов и более мягкими отголосками алтарных колокольчиков. Прихожане чувствовали себя неспокойно; только пожилые женщины молились так, словно вокруг ничего не происходило. Несколько мужчин обменялись испуганными взглядами, но никто не сошел со своего места. Когда священник, следуя за четырьмя псаломщиками, удалился в ризницу, все прихожане остались сидеть в молчании, вместо того чтобы, как обычно, с шумом устремиться к выходу. Время словно остановилось, предоставив пастве еще на двадцать секунд убежище от того, что ей предстояло пережить вскоре. В конце концов из первого ряда встал молодой человек и преклонил колено. Остальные последовали за ним, направляясь к четырем частным и пяти общественным выходам.
Снаружи в холодных утренних сумерках их ждали войска. Пляс-д’Арм перед собором являла собой море мундиров тусклого красного цвета, впереди стояли пушки, их безобразные жерла были наведены прямо на храм, и пушкари держали наготове в руках зажженные фитили. Закричала женщина, другая упала в обморок, а толпа в панике начала двигаться назад внутрь собора.
Британские солдаты появились со всех сторон, они хватали за руки мужчин и стаскивали их со ступеней лестницы. Наконец на улице выстроилась шеренга из тридцати человек. Опросив имена, офицер записал их в небольшую коричневую тетрадь. После чего мужчин отправили в монреальскую тюрьму. Им не было предъявлено никаких обвинений, и не была оглашена причина задержания.
Ближе к вечеру, когда в переполненные камеры прибыло еще больше людей, стало очевидным, что британцы были более осведомлены о действиях «Братьев-охотников», чем даже могли себе представить наиболее пессимистичные из арестованных инакомыслящих.
Этим вечером, проверяя списки политически неблагонадежных, симпатизирующих бунтовщикам и «Братьев-охотников», томящихся в тюрьме, Колборн имел в запасе еще две причины, чтобы чувствовать себя в большей безопасности. Ирландцы и евреи, проживавшие в городе, не участвовали в восстании. А из ближайшей сельской местности пришла отличная новость. В северных округах все было спокойно — несколько невнятных выступлений, но более ничего серьезного. Как сказал Клитероу, крестьяне северных деревень боялись Колборна больше, чем «Братьев-охотников». Ему следовало беспокоиться о юге. По крайней мере, теперь он знал, где развертывать свои силы.
Он послал за Клитероу, который доложил ему, что на юге собрано несколько рот добровольцев из числа лоялистов, готовых выступить по приказу немедленно: одна рота в Ляколе, другая — в Хемингфорде на западе и еще одна — на восточном берегу реки Ришелье. В последующие два-три дня регулярные войска понадобятся ему для наведения порядка в Монреале. Канадский гвардейский гренадерский полк, Первый королевский гвардейский драгунский полк и Седьмой гусарский ее королевского величества полк, четыре пехотных полка, два полка артиллерии, около пятисот добровольцев и около четырех сотен индейцев. Всего набиралось более восьми тысяч человек, готовых постоять за королеву. Колборн улыбнулся и попросил Клитероу держать его в курсе событий, после чего отправился спать, уверенный в безопасности Монреаля и в том, что держит ситуацию под контролем.