— Нет, никогда. Вы знаете, она была слабоумной.
— Вы видели ее с далекого расстояния или вблизи?
— Вблизи. Достаточно близко, чтобы понять, что это была та же самая девушка, убийство которой я видел. Я видел ее во время своих прогулок. Она ловила рыбу, или собирала ягоды, или просто бродила. Я видел ее три или четыре раза.
Махони якобы озабоченно почесал голову.
— Странно. Я никогда не слышал об аборигенах, которые позволяли бы видеть себя в буше тогда, когда им этого не хотелось. Эта девушка, должно быть, исключение. И все же, если вы видели ее вблизи, то вы должны были рассмотреть ее. Расскажите тогда трибуналу, каков был цвет ее глаз?
— Ее глаз? Откуда мне знать. Полагаю, что карий.
— Темно-карий, как и у вас?
— Да.
Махони посмотрел на членов трибунала без всякого комментария. Вместо этого он продолжил:
— Когда вы видели ее, не заметили ли вы чего-нибудь странного или необычного в ней? Что-нибудь, что вам особенно бросилось в глаза?
— Нет. Только то, что она обычно была полунагой.
— Птица, господин Блэк. Ворон. Что вы можете сказать о вороне?
— Я не понимаю. — Было очевидно, что Блэк чувствовал себя смущенным.
— Насколько я понимаю, у нее была ручная птица, никогда не покидавшая ее плеча. Вы сказали, что не видели ее.
Блэк понял свою ошибку.
— Да, да. Теперь припоминаю. У нее была птица.
Пришлось вмешаться Коулингу:
— Вы находитесь под клятвой, господин Блэк. Пожалуйста, помните об этом.
— Эта птица, — продолжил Махони, — вы заметили ее, когда видели, что на девушку напали?
«Мерзавец пытается поймать меня в ловушку. Держи себя в руках, — про себя подумал Блэк. — Если я скажу „да“, а он фактически знает, что птица мертва, то я могу попасть в беду. Но если я скажу „нет“, а птица может быть где-нибудь…» — Он невозмутимым взглядом окинул Махони.
— Я не видел никакой птицы. Я видел только то, о чем написал.
— Еще два вопроса, господин Блэк. По словам подзащитного, именно вы участвовали в церемонии пересечения экватора на борту «Буффало».
— Да.
— И во время этой церемонии, как уверяет подзащитный, вы жестоко обошлись с ним. Превысив то, что обычно допускается в подобной ситуации.
— Это ложь. Не было никаких превышений.
— Вы ведь недолюбливаете подзащитного, не так ли, господин Блэк?
Блэк пожал плечами:
— Мне не нравятся бунтовщики. Хотя кто такой Гойетт для меня?!
— И, несмотря на это, менее месяца назад на скачках в Хоумбуше между вами произошла стычка? — спросил Махони так, будто щелкнул хлыстом.
Блэк нервно сглотнул слюну и потянулся за платком.
— Он преувеличивает. Мы просто поговорили, вот и все. Он был пьян и лез на рожон. Я проигнорировал его.
— Он говорит совсем другое, господин Блэк. И без сомнения, может быть найден свидетель, который подтвердит это.
Блэк безразлично пожал плечами.
Махони насмешливо посмотрел на Блэка, прежде чем повернулся к Коулингу.
— Господин председатель, у меня больше нет вопросов.
Когда его провожали из зала, Блэк с трудом сохранял равновесие. Ноги отказывались слушаться его.
Когда часы пробили три, Коулинг объявил перерыв в заседании трибунала до десяти часов утра. Махони проводил Мартина до камеры.
— Все прошло лучше, чем я ожидал, — сказал Махони. — Негодяй лжет. Почему, я не знаю, но он лжет. И, кроме того, я думаю, что мы посеяли достаточно сомнения. Этого хватило бы для присяжных, чтобы начать сомневаться в обвинении. — Он потер руки. — Я чувствовал бы себя по-настоящему счастливым, если бы это был суд присяжных. Но эти проклятые трибуналы-тройки. Коулинг — порядочный человек. Он понимает, что здесь происходит. Но двое других. Я ничего не знаю об Уэйре. Он здесь недавно. Из моих источников известно, что он человек необщительный, все держит при себе. Как таких поймешь? И этот Ниблетт, если он хоть отчасти такой, как ты рассказываешь, то мы, не успев еще и начать, уже обрели врага. — Махони встал и принялся ходить по камере. — Мы не можем рассчитывать на то, что сделали сегодня с Блэком. У меня такое чувство, что Эндрюс что-то держит для нас про запас. Он — хитрый дьявол. Нам нужно придумать что-то другое.
— Что? — спросил Мартин, чувствуя, как его настроение снова падает.
На какое-то время, слушая, как Махони в зале суда уличал Блэка во лжи, Мартин позволил себе роскошь зародить внутри себя надежду, и у него появился сопутствовавший ей подлинный оптимизм. Если его оправдают, то он пойдет к Коллин и сам спросит у нее обо всем. Отец Блейк, возможно, что-то не так понял. Могут быть всякие причины. Но сейчас Махони говорит ему, что, несмотря на то что свидетельские показания Блэка были ослаблены, он еще очень далек от того, чтобы выбраться из этой заварухи.
— Вы нанесли Блэку удар дикой силы. Разве этого недостаточно? Разве можно еще что-нибудь сделать?
— Думаю, что можно, — ответил Махони, снова садясь на свое место. — Скажи мне, только честно. Мне нужно знать наверняка.
Мартин кивнул.
— Ты убил девушку? Пожалуйста, Мартин. Мне обязательно нужно знать. От правдивости твоего ответа может зависеть то, будешь ты на свободе или нет.
— Нет, все случилось точно так, как я рассказывал. В своих словах я опустил только одну вещь о себе, и это не имеет никакого отношения к обвинениям против меня.
Махони посмотрел на него с любопытством, но ничего не сказал.
— Именно это я и ожидал услышать. Ты знаешь, Мартин, я никогда по-настоящему не верил, что ты виновен. Даже после того, как… — Он задержал дыхание и посмотрел на Мартина. К счастью, он снова раскачивался, глядя в пол. — В тебе есть что-то такое. Это в твоих глазах, во всей твоей манере вести себя. Честность просто струится из тебя.
«Вы неправы», — думал Мартин, вспоминая Брауна, Бейкерс-филд, трибуналы, «Буффало».
Махони продолжал:
— Я собираюсь поставить тебя завтра на место для дачи свидетельских показаний. Просто расскажешь все, как было. Я буду великодушен. На тебя будет нападать Эндрюс. Но с тобой все будет в порядке. Просто говори правду. Об одном предупреждаю. Ничего не говори о Ниблетте. Мы не можем рисковать.
— И вы думаете…
— Я думаю, трибунал поймет. Я уверен, что Коулинг наверняка поймет. Ключевая фигура — Уэйр. Хотелось бы больше узнать о нем. Если он хоть немного похож на Коулинга, то все может сложиться в нашу пользу. Мы ничего не теряем оттого, что ты будешь свидетельствовать сам за себя, но мы можем этим многого добиться.
Его судьба была в его собственных руках. Так еще никогда не было. Он может выйти к ним с честными словами. Пусть Мартин Гойетт сам расскажет о себе. Он должен сделать это ради Коллин.
— Я сделаю все, что вы считаете нужным, господин Махони.
Махони похлопал его по плечу.
— Хорошо, мой мальчик. Теперь отдохни немного. А я должен кое-что сделать до завтрашнего утра. Помни, на месте свидетеля ты должен быть самим собой.
Взмах рукой. Свисток охране. Затихающие шаги. И Мартин снова остался наедине со своими мыслями. Он постарался не сосредоточиваться на своем несчастье. Он заставлял себя набраться оптимизма и разделить веру Махони в него. Вскоре после захода солнца принесли миску с остывшей едой и просунули ему в камеру между нижним прутом решетки и каменным полом. Еда осталась нетронутой. Мартин Гойетт уснул.
Отец Бернард Блейк проводил охранника взглядом и остался в камере у спящего узника. Он не пытался разбудить Мартина, а просто стоял в темноте, теребя письмо в пальцах. На какой-то миг он покачнулся, но удержал равновесие. Боль становилась все сильнее. Он дважды споткнулся на улице. Только благодаря своей удивительной силе, уговаривал он сам себя, он мог сконцентрироваться, когда злые духи выкрикивали ему свои проклятия. Они были здесь, чтобы уничтожить его. Но он еще может их пересилить. Избранные, подобные ему, используют все возможности. Так было и когда он только что встретился с Махони в своем кабинете. Он не выказал ничего, кроме желания помочь этому пронырливому червю, зато узнал многие вещи. Важные вещи. Выступление Александра Блэка было совсем неубедительным. Он мог бы догадаться и раньше. Шваль, подобная Блэку, ни на что не способна.
Махони также собирался сделать так, чтобы Мартин дал показания. По его словам, это был их самый лучший шанс. Бернард Блейк согласился с этим. Это было мудрое решение. Честность Мартина не знала границ. Она будет светиться, как огни маяка.
Да, так, никчемный кусок дерьма. Конечно, будет. Но не так, как ты думаешь. Бернард улыбнулся в темноте и, положив письмо в складки своей сутаны, сделал шаг, чтобы разбудить узника.
Запах лаванды. Сначала он почувствовал его и только потом увидел над собой бледное лицо. Мартин поднялся и посмотрел на священника.
— Святой отец, вы пришли. Я так рад, святой отец, так рад.
— Я мог прийти раньше, если бы мне позволили. В зал суда.
— Туда никого не пускают, святой отец. Господин Махони говорит, чтобы я не беспокоился. Но я беспокоюсь. Вся эта секретность.
Бернард прищурил глаза, но продолжал говорить утешительным тоном:
— Ты выглядишь значительно лучше, чем когда я видел тебя в последний раз. Должно быть, сегодня все прошло хорошо. Ты не представляешь, как это меня радует. Мне так плохо оттого, что я не даю показаний в твою пользу.
— Это неважно, святой отец. Вы не можете рисковать.
— Ох, но мне следовало бы, Мартин. Я мог бы умереть за тебя. Ты знаешь об этом. И этот трибунал. Он крайне настроен против католиков. Все его члены. Они пробыли здесь долгие годы и накопили в себе много обиды против нашей веры. Однако не это должно беспокоить нас. Хотя может нам навредить. Поэтому я воздержался. Ты понимаешь?
Мартин кивнул. Было так приятно снова слышать своего друга.
— Я обнаружил кое-что. Это сможет помочь тебе, Мартин.
— Что это, святой отец? Помилование? — Мартин рассмеялся.