Я ни секунды не верю этим словам и цепко приглядываюсь к нему.
Правый глаз подергивается. Руки сжимают руль крепче, чем раньше.
Так-так, значит, в этом здании хранится что-то необычайно важное. Что-то пострашнее оборудования и химикатов.
Когда мы доезжаем до северной оконечности острова, отчим сворачивает на дорогу, ведущую через центр. Возле корпуса персонала Фрэнк собирает обломанные упавшие ветки и другой мусор, появившийся после бурана. Он машет нам рукой, когда автомобиль проезжает мимо. Вскоре мы замечаем небольшую компанию женщин, которые обедают рядом с корпусом медсестер. Они что-то кричат, но из-за ревущего двигателя мы их не слышим. Съехав на обочину, доктор Блэкрик заглушает мотор. На мгновение воцаряется абсолютная тишина.
Меня не тревожит, как он намерен поступить дальше, ведь вокруг много людей, которые нас видят. Наверное, мы остановились, потому что он хочет познакомить меня с медсестрами, как познакомил с несколькими работниками перед этим, перекрикивая гул двигателя. Но доктор Блэкрик не выходит из автомобиля, а просто показывает на просторный прямоугольный участок земли по правую руку, вокруг которого лежат разные строительные материалы.
— Это площадки для тенниса и гандбола, — говорит отчим. — Будущие.
Я подаюсь вперед. Здесь еще ничего не обустроено, но сейчас, когда участок залит полуденным солнцем, легко вообразить, как будет выглядеть это место потом. Еще я запросто представляю тут нас с мамой — она учит меня играть в теннис, как учила папу, и мы вместе смеемся. Я помню, как он бросался за мячом с ракеткой наперевес, даже если подачу было невозможно отбить. Папа вкладывал сердце и душу в любое занятие и не сдавался, когда всё было против него.
Несмотря на свое намерение оставаться отстраненной, я улыбаюсь, но тут отчим взглядывает на меня, и я откидываюсь на спинку сиденья и стираю с лица улыбку.
— Здесь не с кем играть, — говорю я. — Когда площадку достроят, мама все равно будет постоянно работать в больнице.
Доктор Блэкрик на пару секунд задерживает на мне взгляд, затем отворачивается.
— Отчасти поэтому я тебя и взял с собой сегодня. Нам нужно кое-что обсудить.
Уловив тон его голоса, я сперва чувствую укол страха, но потом осмысляю то, что он сказал, и во мне пробуждается надежда.
— Вы заставите маму сидеть дома?
Отчим хмурится.
— Я ведь уже сказал тебе. Это не мне решать. Если твоя мама хочет работать в больнице волонтером, кто я такой, чтобы запрещать ей? — Вместо ответа я хмурюсь, и он, кашлянув, резко меняет тему, показывая рукой на какое-то место в отдалении. — Видишь вон тот пустырь? Рядом с молодыми кленами?
Я нехотя киваю, у меня снова скверно на душе.
— Будущей весной здесь будет построено новое здание школы, — говорит отчим. — Я хотел, чтобы ты первая узнала об этом, до официального объявления.
Я смотрю на него, в замешательстве хлопая глазами, и медленно спрашиваю:
— Вы строите целую школу? Для меня одной?
Доктор Блэкрик фыркает, отведя взгляд, но затем принимает серьезный вид, поняв, что я не шучу.
— Нет. Не для тебя одной. Я нанял несколько новых медсестер. Некоторые попросили переехать вместе с детьми, и я согласился, но, разумеется, при условии, что сначала мы построим школу. Я не хочу, чтобы дети прерывали учебу. — Он смотрит на меня, а я вижу лишь его длинный нос и вдруг понимаю, что необычное выражение его лица, будто он скривился от боли, — это попытка дружелюбно улыбнуться. — Школа будет маленькая. Всего один класс. Но когда ее достроят, тебе будет с кем играть. И полагаю, настоящий школьный учитель будет преподавать лучше фрейлейн Гретхен, верно?
От удивления я даже не сразу нахожусь с ответом.
— Мне нравится заниматься с фрейлейн Гретхен.
Доктор Блэкрик улыбается так широко, что на мгновение кажется, словно у него сменилось лицо.
— Рад, что это так. Но я предпочитаю, чтобы тебя обучал профессиональный педагог. — Он поджимает губы, будто ему трудно выговорить следующие слова. Сглотнув, он отводит взгляд. — Для своей дочери я хочу только лучшего.
У меня цепенеет все тело.
Доктор Блэкрик делает глубокий вдох.
— Я понимаю, что ко мне непросто привыкнуть. Я долгое время жил в одиночестве. И честно говоря, незнакомым людям мои привычки и раньше казались странными. В отличие от твоих родителей, я приехал в Америку уже взрослым. Понимаю, что мои манеры выглядят для тебя чуждыми. — Он снова вздыхает. — Еще я понимаю, что могу вести себя… отчужденно. Возможно, такое поведение помогает мне справляться с болезненными воспоминаниями о моем прошлом.
Я абсолютно уверена: даже если бы я целиком поняла всё, что он наговорил, я бы все равно не смогла сказать ни слова. Так что я просто молча таращусь на него.
— Если кто и может понять, каково тебе было потерять отца, Эсси, то это точно я. Пять с половиной лет назад я лишился своей семьи.
Знай я, каким словом описать то, что испытываю, оно бы точно попало в мой список. Внутренности скрутило узлом до боли. Щеки горят огнем, и наверняка всё лицо пунцовое. Мне хочется плакать и кричать одновременно. Мне хочется ненавидеть отчима. Так сильно хочется — за то, что заговорил о моем папе, что назвал меня своей дочерью, что женился на моей маме, за все остальные страшные поступки, которые он, и в этом я абсолютно уверена, совершил.
А я ведь уверена, правда же?
Впервые я начинаю сомневаться.
— Доктор Блэкрик! Доктор Блэкрик! — громко зовет кто-то, и мы видим одну из медсестер, что сидела прежде на скамейке. Она вскочила и бежит к автомобилю. — В хирургии беда!
Тем временем к обедающим медсестрам подходит другая женщина. За их спинами ее не видно полностью, но мне удается разглядеть, что она одета в защитный костюм и ботинки, а значит, пришла сюда прямо из больницы.
— В чем дело? — спрашиваю я, чувствуя нарастающую панику.
Доктор Блэкрик мельком смотрит на меня.
— Побудь здесь, — говорит он и, выйдя из автомобиля, поспешно направляется к медсестрам.
Я забираюсь на сиденье с ногами, встаю на коленки, чтобы было повыше, и сквозь заднее окно пытаюсь разглядеть, что происходит снаружи. Сердце у меня глухо колотится. Я вижу, что отчим кричит что-то Фрэнку, и тот, сразу же побросав садовый инвентарь, бежит в мою сторону. Сев в автомобиль, Фрэнк заводит двигатель и резко трогается с места.
— Что случилось? — со страхом спрашиваю я.
— Ой, ничего-ничего, — отвечает Фрэнк чересчур громко и поспешно. — Доктору просто нужно работать. Ты уже обедала, Эсси? Давай узнаем, приготовила ли фрейлейн Гретхен свой фирменный мясной пирог.
Мы едем в сторону дома. Когда мы проезжаем мимо корпуса персонала, я вытягиваю шею и смотрю в окно: все вышли на улицу, а женщина, пришедшая из больницы, теперь сидит на скамейке. Она закрыла лицо ладонями, плечи ее вздрагивают — похоже, она плачет. Доктор Блэкрик опустился перед ней на корточки и что-то говорит, и за ним ее не видно.
Но когда машина поворачивает вбок, когда отчим внезапно вскакивает и мчится к больнице, я всё вижу.
Костюм женщины заляпан кровью.
Глава 19
Красная дверь.
Темный коридор.
Страшно до жути.
Я хочу бежать. Хочу скрыться. Выбраться отсюда. Но я в ловушке. Круто обернувшись, вижу, что дверь по-прежнему здесь, прямо передо мной. Даже когда я пячусь, она подбирается ближе. Жаркий свет в щелях между дверью и косяком разгорается всё ярче, но, когда я пытаюсь зажмуриться, глаза против воли распахиваются.
Чудовищная дверь! Резные розы и шипастые ветки на деревянной раме гниют у меня на глазах, рассыпаясь трухой, и чем ближе я подхожу, тем сильнее они искажаются. Они превращаются в разные предметы, в живых существ, в лица. И когда я оказываюсь совсем рядом, то вижу, что это лица знакомых мне людей: мамы, Беатрис, фрейлейн Гретхен.
Лица начинают двигаться. Рты открываются. Глаза смотрят на меня.
— Эсси! Эсси! Эсси! — стонут они.
Собрав все силы, я закрываю уши ладонями — и вдруг всё прекращается. Двери передо мной больше нет. Стонов не слышно. Вообще ни звука. Полная тишина и кромешная тьма.
Что-то не так.
Мне уже очень давно, даже не вспомню сколько, не снились другие кошмары. Я больше не стою в коридоре. Я лежу на истертом старом одеяле — оно расстелено на полу — и смотрю в потолок. У меня перехватывает дыхание.
Это наша квартира в Мотт-Хейвене. И это воспоминание, а не просто сон.
Из другого конца коридора доносится звон колокольчика.
Проснувшись, я понимаю, что почти свалилась с кровати — второй раз за неделю — и чудом снова не ударилась лбом о прикроватный столик. Я вся в поту, дыхание сбилось. На щеках мокрые следы от слез. Я жду, когда луч маяка зальет светом комнату, но этого не происходит. На долю секунды я поддаюсь панике — а вдруг я так и не выбралась из кошмара? — но потом вспоминаю про новые портьеры. Доктор Блэкрик предложил их повесить. После того как я упала и упорно твердила, что видела в комнате скользящие тени и парящий в воздухе колокольчик, он пришел к выводу, что беспрестанно мигающий свет маяка вызывает «состояние дезориентации в пространстве». И тогда фрейлейн Гретхен в тот же день пошила плотные шторы, совсем не пропускающие свет. Когда мы вернулись домой в обед, Фрэнк их повесил.
Спустившись с кровати, я осторожно продвигаюсь по комнате; ноги у меня трясутся, деревянный пол холодит босые ступни. Добравшись до окна, я резко распахиваю шторы и с облегчением окунаюсь в поток яркого света. Пусть он «дезориентирует», но я уже привыкла к этому странствующему лучу. И его отсутствие гораздо хуже ожидания, когда он появится.
Несколько минут я стою возле окна и, будто нежась в лучах солнца, наслаждаюсь тем, как меня обволакивает свет маяка. Поначалу я не замечаю тень на пляже, которая удлиняется каждый раз, когда луч падает на побережье. Наконец необычное явление привлекает мой взгляд, и, присмотревшись, я понимаю, что тень отбрасывает человек — человек, который бродит вдоль набегающих на берег волн далеко от дома.