Мы встречаемся взглядом, и у меня учащается сердцебиение.
— В ком-то вроде доктора Блэкрика?
Фрейлейн Гретхен закрывает учебник по арифметике.
— Почему бы тебе не прогуляться?
Глава 21
Я не должна быть здесь. И не должна делать то, что задумала.
Мне до жути страшно идти по пустынному безмолвному острову, и я в миллионный раз желаю, чтобы я просто застряла в кошмарном сне — и проснулась в нашей обветшавшей квартире от того, что Беатрис барабанит в дверь. Ну а если это невозможно, пусть хотя бы она окажется рядом со мной. Я не такая смелая, как моя подруга. И не такая смелая, как мама или папа. Я не хочу делать это в одиночку.
Но никого из них здесь нет и быть не может. И если мне нужны доказательства, что доктор Блэкрик замешан в преступлениях, если я хочу защитить маму, то должна сама эти доказательства найти.
Вдалеке я вижу здание лаборатории и, расправив плечи, выпячиваю грудь — притворяюсь, что сильная и мне нипочем любой страх, хотя и не ощущаю этого внутри. Я прибавляю шаг.
Деревья и кусты, которые посадили по всему острову, еще не разрослись настолько, чтобы за ними можно было спрятаться. И я это замечаю, когда почти подхожу к черному ходу длинного здания из красного кирпича и вдруг слышу голоса совсем рядом — сюда кто-то идет. Я так близко подошла к лаборатории, что мне уже никак не оправдаться. Здесь больше некуда идти. А приближаться к лаборатории мне строго запретили, и кто бы меня тут ни заметил, отчиму об этом доложат.
Чувствуя нарастающую панику, я озираюсь в поисках убежища. Будь сейчас темно, спрятаться было бы куда легче, так что теперь-то я понимаю, почему Беатрис предпочитает выслеживать преступников по вечерам. При мысли о том, как подруга будет мной гордиться, когда прочтет в письме о моем полном опасностей расследовании, я чувствую себя немного увереннее. И решаю не убегать. Наоборот, я внимательно оглядываюсь по сторонам. Неподалеку от лаборатории стоит церковь, но голоса звучат слишком близко — добежать туда я не успею. Еще есть маленький покосившийся сарай слева. Я несусь к нему и толкаю приоткрытую дверь, но снизу что-то мешает, она не открывается полностью. Голоса доносятся уже из-за угла, поэтому я втягиваю живот и протискиваюсь в щель, дергая застрявшее платье. И в ту секунду, когда появляются двое мужчин, я исчезаю в проеме и оказываюсь внутри тесного сарая. Он заставлен какими-то деревянными ящиками, на которые я натыкаюсь в темноте.
К счастью, мужчины смеются и не слышат шума. Я медленно выдыхаю и подбираюсь поближе к щели, чтобы подглядывать. У обоих мужчин длинные усы и зализанные волосы, разделенные пробором. Еще они одеты в одинаковые длинные белые халаты. Видимо, эти двое тоже из больничного персонала.
Один из них открывает дверь черного хода в лабораторию, и я вижу, что́ там внутри. Страх превосходит мои ожидания: полки со стеклянными пузырьками причудливой формы, подставки с острыми металлическими инструментами, продолговатый стол для осмотра с болтающимися по сторонам ремнями.
От ужаса сердце у меня едва не выпрыгивает из груди, и тут один мужчина говорит другому:
— Они придут с минуты на минуты. Надо поторапливаться, — и, развернувшись, направляется прямиком к сараю.
— Ох! — Я резко выдыхаю и оборачиваюсь посмотреть, нет ли здесь какого-нибудь укрытия, где можно спрятаться.
Даже не знаю, как идущий сюда мужчина не услышал моего вопля.
Сарай полон гробов.
Я отступаю к двери и едва не впечатываюсь в нее. И чуть не выдаю себя, потому что громко ойкаю.
Мужчина, который уже зашел в лабораторию, кричит что-то своему напарнику, и этот второй возле сарая останавливается.
— В чем дело?
Он отходит на несколько шагов, чтобы лучше расслышать первого, и это дает мне фору: есть время продумать, что делать дальше. Но кровь ударила мне в голову. От страха меня будто парализовало. Вдруг что-то начинает тереться о ноги, и, подскочив едва ли не до потолка, я зажимаю ладонью рот, чтобы не вскрикнуть во второй раз. Но я сразу понимаю, что это всего лишь Царапка — страх, который стал почти привычным, — и при виде него я прихожу в себя.
Нужно спрятаться. Немедленно.
Я силком заставляю себя открыть стоящий рядом гроб, вдвое длиннее моего роста, залезть внутрь и надвинуть крышку.
— Они приехали! Сейчас приду, — говорит мужчина возле сарая, и я слышу, как он идет к моему убежищу.
Царапка принимается тереться о гроб и при этом хрипло мяукает.
— Ш-ш-ш! — в отчаянии шикаю я на кота. — Опять ты за свое! Умолкни!
Я тихонько ударяю по крышке, надеясь, что это его отпугнет. Но Царапка, наоборот, мяукает еще громче.
Мужчина уже подошел к двери и пытается открыть ее пошире, так что у меня не остается выбора. Я высовываю руку, хватаю Царапку за шкирку, затаскиваю внутрь и успеваю вернуть крышку гроба на место.
— Хм… Который взять? — бормочет себе под нос мужчина, входя в сарай.
Я скукоживаюсь в пустом гробу, насколько возможно, и, крепко прижав кота к груди, застываю. Но сидеть тихо непросто, ведь теперь Царапка неистово трется головой о мой подбородок и мурлычет так громко, что нас вот-вот раскроют.
Наконец я слышу, что мужчина подошел к противоположной стене и, выбрав там гроб, потащил его наружу. Я осмеливаюсь приподнять крышку и выглянуть. Мужчина оставил дверь сарая открытой нараспашку, и мне хорошо видно улицу. Тот второй, из лаборатории, надевает длинные резиновые перчатки и выходит встретить двух других работников, которые только что подошли. У этих двоих в руках носилки, на которых кто-то лежит. Тело накрыто белой простыней.
Я так сильно стискиваю Царапку, что он перестает мурчать и начинает извиваться у меня в руках. Пытаюсь дышать, но не получается.
Когда носилки затаскивают в лабораторию, из-под простыни вываливается рука. Она покрыта влажными красными волдырями.
Глава 22
Когда вечером мама возвращается домой, я хожу по комнате из угла в угол и сжимаю в дрожащем кулаке Список немыслимых страхов. Пробежав весь путь от лаборатории до дома без остановки, я заперлась в своей комнате и отказалась спускаться, чем сильно напугала фрейлейн Гретхен.
Я слышу, как она идет с мамой к моей комнате:
— Она сказала, что ей надо немедленно с вами поговорить. Больше ни словом не обмолвилась. На ней лица не было, миссис Блэкрик. Белая как молоко.
Мама стучит в дверь, быстро и громко. И хотя я и жду ее, но от неожиданности подпрыгиваю. Торопливо свернув трубочкой список страхов, прячу его под матрас. Мама входит в комнату. На ней темно-синий жакет и юбка. Она всегда переодевает больничную униформу в конце рабочего дня, потому что доктор Блэкрик строго наказал персоналу не носить «заразную» одежду дома. Когда мама работала в благотворительной лечебнице, там никому не было до этого дела. И так часто мыть руки никто не просил — еще одно странное правило, которое отчим привез сюда из Германии.
Перед осмотром каждого нового пациента доктор Блэкрик требует, чтобы все обрабатывали руки хлорным раствором. Судя по всему, несколько десятилетий назад некто по имени Земмельвейс додумался до этого, чтобы «предотвратить распространение инфекции». И хотя благодаря этой процедуре мы с мамой избежим заражения, ее покрасневшие и загрубевшие руки все же не дают мне покоя. Дезинфицирующий раствор для рук и пустые гробы — новые пункты в моем списке.
— Что случилось, Эсси? — спрашивает мама. — Ты сильно напугала фрейлейн Гретхен.
Я доверяю Гретхен, правда. Но мне не хватит смелости рассказать обо всем при ней. Вдруг она расстроится? Я шепотом говорю маме:
— Это должно остаться между нами.
Мама глубоко вздыхает, набираясь терпения, и с извиняющейся улыбкой обращается к Гретхен:
— Похоже, нам с дочкой нужно поговорить наедине.
Фрейлейн Гретхен округляет глаза.
— О-о! Конечно-конечно, — кивает она и выходит из комнаты, закрыв за собой дверь.
Мама вскидывает брови.
— Дай-ка угадаю: дело в Алвине?
Я морщусь.
— Пожалуйста, просто выслушай меня!
Мама качает головой, выглядит она очень усталой.
— Эсси, день был долгий.
— Но я нашла доказательства!
— Доказательства? Доказательства чего?
— Того, что медсестры… — Я понимаю, что кричу, когда слышу, как открывается входная дверь внизу. Отчим вернулся домой. Я сбавляю голос до яростного шепота: — Того, что медсестры были убиты!
— Ох, Эсси… — стонет мама. Она подходит к моей кровати, плюхается на нее, а затем ложится на спину и прикрывает глаза согнутой в локте рукой. — Эсси, Эсси…
— Я не преувеличиваю, это правда!
Мама громко вздыхает.
— И что же ты нашла?
— Сперва пообещай, что не станешь обличать его, — со всей серьезностью говорю я. — Как бы ты ни злилась.
— Что-что? — Приподняв руку, мама смотрит на меня в замешательстве.
— Пообещай, — настаиваю я. — Если ты припрешь его к стенке, когда узнаешь, что́ я раскопала, неизвестно, как он себя поведет! Я уже представила себе все эти ужасы!
— Господи боже!
— Просто пообещай!
— Ладно, обещаю. А теперь рассказывай.
Я сажусь рядом с мамой на кровать и начинаю тараторить:
— Я не собиралась сразу доверять предположению Мэри. Клянусь. Она очень странная дама, и собака у нее страшная, но когда мы поняли, что искать доказательства нужно в лаборатории…
— Погоди. Что? Мэри Маллон? Ты опять с ней разговаривала? — Мама садится прямо, но я не обращаю на нее внимания и продолжаю. Сейчас некогда спорить из-за того, что я нарушила парочку незначительных правил. Только не пред лицом такой серьезной опасности.
— Доктор Блэкрик строго-настрого запретил мне приближаться к лаборатории. Ты бы видела его лицо! Ясно как день, что он там что-то прячет, а значит, мне надо было самой все там осмотреть, и угадай, где я очутилась? Застряла в сарае, битком набитом гробами! Гробами! Это было так жутко, мам! А потом… — Я сглатываю комок в горле, не желая вспоминать, что случилось дальше. — А потом я увидела труп.