Мама резко бледнеет.
— Что?!
При виде ее реакции на меня накатывает облегчение, и это придает мне уверенности рассказывать дальше.
— Настоящий труп. Мертвец. Его занесли в лабораторию, где хранятся всякие разные жуткие инструменты и приспособления. О! Совсем забыла про записи. Я нашла еще и записи. Десятки пропавших медсестер, мам! Больше чем за десять лет, и никаких объяснений!
Мама берет мое лицо в руки.
— Эсси! Остановись. Ты сказала, что видела сегодня тело умершего?
На лице у нее написан ужас, и это меня пугает, потому что она редко бывает в таком состоянии. Я пытаюсь подобрать слова и, кивнув, медленно говорю с запинкой:
— Д-да. Его рука была покрыта волдырями.
Почему-то я начинаю плакать.
— Ох, детка моя… — Мама притягивает меня к себе и обнимает. — Мне очень, очень жаль. Ох, Эсси…
Я, совершенно сбитая с толку, пытаюсь высвободиться из объятий.
— Что… Что ты?.. — Я вытираю глаза рукавом. — Мам, это доказательство! Лаборатория, где…
— Где проводят вскрытие, — договаривает за меня мама, и я хлопаю глазами, неожиданно почувствовав себя маленькой. Мама поджимает губы. — Я тебе говорила, твой отчим стоит на передовом крае медицины. Он ищет способы лечения людей. А это означает, что иногда ему приходится делать то… — Она запинается. — То, что кажется немного страшным. Но на самом деле это не так. Когда человек умирает, вскрытие его тела помогает понять причину смерти. Алвин просто не хотел тебя напугать. Не хотел, чтобы ты все это увидела. Поэтому он велел тебе не приближаться к лаборатории.
— Нет, — я качаю головой, — нет! Медсестры…
— Твой отчим никого не убивал, — настойчиво говорит мама. — Ты должна мне поверить!
— Это ты должна поверить мне! — не уступаю я. — Я пытаюсь нас защитить!
Несколько мгновений мама смотрит на меня молча, словно лишилась дара речи. Выражение ее лица смягчается, становится грустным.
— Я доверяю тебе, дорогая. Я никому так не доверяю. Ты меня спасла, когда я была больна. Ты нас обеих спасла. Я всегда буду тебе доверять. Всегда. Но ты ошибаешься насчет доктора Блэкрика. Ты должна прекратить это.
Я чувствую укол отчаяния, прежде чем внутри все сжимается от боли. Я отворачиваюсь.
— Ты мне доверяешь, но не веришь.
— Верю! — Мама касается моей щеки, чтобы я посмотрела на нее. — Я верю, что сегодня ты видела нечто ужасное — то, что не следует видеть девочкам такого возраста. И я тебя знаю, Эсси О’Нил. Знаю, как мысли непрестанно крутятся у тебя в голове. Но твой отец…
— Он мне не отец! Перестань называть его так! Ты постоянно его так называешь.
Мама замолкает. Некоторое время мы сидим, уставившись друг на друга. И когда она наконец заговаривает, ее голос звучит печальнее, чем до этого.
— Ты права. Алвин тебе не отец. В этом все и дело, верно? — Мама глубоко вздыхает. — Я не пытаюсь заменить твоего папу. Его никто не заменит.
У меня на глаза наворачиваются слезы.
— Дело не в папе. А в тебе и во мне. И в нашей безопасности. Ты не видишь, что происходит, потому что доктор Блэкрик поселил тебя в этом огромном доме и накупил красивых шляпок. Он тебя контролирует!
Мама глядит на меня разинув рот, а потом заливается смехом.
— Ты разве меня не знаешь? Неужели ты и правда в это веришь? — Затем она смотрит на меня пристальнее. — Алвин просто человек, Эсси. Как мы, твоя подруга Беатрис или другие люди. У него есть свое прошлое. Он тоже потерял близких. Он не идеален. Но он старается жить достойной жизнью, он пытается помогать ближним, а это дорогого стоит. — Мама качает головой. — Если ты и дальше будешь упрямо видеть в нем изверга, то ничего другого не разглядишь. Нужно только изменить угол зрения.
Я вскидываю голову — не из-за всей этой чепухи про «угол зрения», а потому что мама напомнила кое-что важное: доктор Блэкрик тоже потерял свою семью. У меня появляется жуткое предчувствие. В голову приходит мысль, до которой раньше я не додумалась.
— Мам, а ты знаешь, кем была жена доктора Блэкрика? — спрашиваю я дрожащим голосом. — Как ее звали?
Мама хлопает глазами, явно удивленная, что я так резко сменила тему.
— Кажется, Эмма. А что?
Я почти испытываю облегчение, но затем спрашиваю с опаской:
— А у него… у него есть дети?
Мама кивает.
— Дочь. Она была примерно твоего возраста, когда ее не стало. Случилась трагедия. И пока ты не спросила — нет, я не стану это рассказывать. Не сегодня. Не после того, как ты натерпелась сегодня страха. Если хочешь узнать, что случилось, поговори со своим от… — Она осекается. — Спроси сама у Алвина. Но убедись, что готова к этому. Это очень печальная история.
Но мне нет дела до истории моего отчима. Меня волнует лишь один вопрос.
— Как звали его дочь?
Мамин взгляд наполняется жалостью.
— Кэтрин, — отвечает она.
Глава 23
Глубокая ночь, и я в комнате не одна. Я понимаю это в миг пробуждения.
Воздух будто движется от чьего-то присутствия. Слышно, как шуршит платье.
Как же я могла быть настолько простодушной? Почему так долго не понимала этого? С самого первого дня, как я приехала в этот жуткий дом, — даже еще до того, как вошла в дверь, — Кэтрин предостерегала меня. Она пыталась меня прогнать.
Потому что кому как не ей знать, на что способен ее отец.
Она знает, что может случиться со мной.
Я медленно сажусь в постели, но в комнате темно хоть глаз выколи — я ничего не вижу.
— К-кэтрин? — зову я дрожащим голосом. — Кэтрин, ты здесь?
И тут из-за двери доносится звук. Такой тихий, что его едва слышно.
Динь-дилинь-динь-дилинь.
Я спускаю ноги на пол, бросаюсь к окну и распахиваю шторы. Луч маяка заливает светом комнату, и я поворачиваюсь к книжному стеллажу.
Колокольчика нет на полке.
Динь-дилинь-динь-дилинь! Динь-дилинь-динь-дилинь!
— Прекрати! — кричу я. — Я иду! Только перестань звонить!
Но звон только звучит громче. Кто-то стоит за дверью моей комнаты и что есть мочи трясет серебряный колокольчик. Я прижимаю ладони к ушам, но все равно слышу этот трезвон.
В ярости я бегу к двери и рывком открываю ее настежь. В коридоре пусто и тихо.
Несколько долгих минут я стою на пороге, тяжело и прерывисто дыша, и меня раздирают одновременно гнев и жуткий страх. Луч маяка снова освещает комнату, а заодно и коридор. Свет странно отражается от полированных половиц. Я опускаюсь на корточки и провожу рукой по гладким доскам. И как раз в ту секунду, когда становится темно, пальцы касаются чего-то влажного. От неожиданности я вскрикиваю и плюхаюсь на попу, не удержавшись на корточках.
Ничего не видно. Можно только вытянуть руку как можно дальше от себя. Я дотронулась до чего-то жуткого!
Луч возвращается, и я собираюсь с духом и смотрю на свои мокрые пальцы. К моему великому удивлению, на них ничего страшного нет! Ни крови, ни желчи. Жидкость прозрачная. Я подбираюсь поближе и пытаюсь нащупать мокрое пятно. Коснувшись его пальцами, сперва отдергиваю руку, но затем усилием воли подношу ее к лицу. И нюхаю.
Вода. Это лужица воды. И пахнет она рекой — как Ист-Ривер.
Свет на несколько секунд падает сквозь дверной проем в коридор. У меня перехватывает дыхание. Мокрые маленькие следы от босых ног. Ног ребенка. И идут они от моей комнаты налево.
Прямо к чердаку.
Динь-динь-динь-дилинь-дилинь — снова звенит колокольчик. Теперь звук доносится из-за красной двери.
Я неуклюже поднимаюсь на ноги, в голове — вихрь мыслей. Я не пойду туда! Я не могу. Куда угодно, но только не туда. Я не пойду, даже если обнаружу там неопровержимые доказательства. Я разворачиваюсь, чтобы броситься в комнату и укрыться под одеялом.
Но я не могу переступить через порог.
Потому что девочка в мокром насквозь платье сидит на краешке моей кровати.
Кожа у нее бледная, отливающая голубизной. Каштановые волосы выбились из растрепанной косы и лежат на плечах спутанными прядями. Коса завязана белой ленточкой, заляпанной грязью и порванной. Ее платье нарядное, с кружевной отделкой — в таком можно ходить в церковь по воскресеньям, но я опускаю взгляд и вижу, что подол платья обгорел.
Девочка смотрит на меня пустыми глазами. Затем поднимает серебряный колокольчик и улыбается.
ДИНЬ-ДИЛИНЬ-ДИНЬ-ДИЛИНЬ!
Я так громко кричу, что ничего больше не слышу. Я кричу, и кричу, и кричу, пока меня не накрывает тьма.
Глава 24
На следующий день доктор Блэкрик строго велел мне соблюдать постельный режим. И как бы я ни возражала, как бы ни настаивала, что в моей комнате была девочка, никто мне не верил. Прежде чем потерять сознание, я пробежала половину коридора. Меня нашли лежащей очень близко к лестнице. И кроме этого взрослым больше ни до чего не было дела.
Ночные кошмары. Особенно агрессивная реакция. Состояние усугубилось из-за увиденной накануне страшной сцены в лаборатории.
Диагноз доктора Блэкрика основывался на мамином рассказе о том, где я побывала и что увидела. Я просто в ярости из-за нее. Никогда в жизни я так не злилась. Вскоре доктор Блэкрик добьется чего хочет. Дверь в мою комнату станут запирать на ночь. Он пропишет мне лекарства, чтобы «обеспечить спокойный сон». И тогда я не смогу поймать его с поличным, когда он гуляет по ночам. И новые улики найти тоже не получится.
По правде говоря, теперь мне кажется, что если я не буду вести себя осторожно, то рано или поздно доктор Блэкрик точно меня устранит.
Из коридора, от лестницы, слышны шаги. Уже позднее утро, но мама и отчим, видимо, думают, что я сплю, потому что разговаривают тихо.
— Просто я считаю, сейчас это не лучшее решение, — говорит мама. — Она просыпается почти каждую ночь перепуганная до полусмерти, и я свою дочь знаю. Запертая дверь только усугубит ее страхи, уж поверь.
Мама и доктор Блэкрик спорили об этом с рассвета. Из-за их перепалок и всех ужасов, увиденных ночью, я почти не сомкнула глаз. К моему облегчению, мама предала меня не окончательно. По крайней мере, она отстаивала мою свободу, хотя и не добилась победы. Отчим продолжает настаивать, что его план лечения — верный шаг, и, похоже, он свое возьмет — это лишь вопрос времени.