— Мэри, — спокойно спрашиваю я, — а вдруг мы ошибаемся? Что, если мой отчим не ставил опыты на медсестрах?
Мэри смотрит на меня с любопытством.
— То есть ты думаешь, он их убил, потому что они слишком много знали? О его более страшных злодеяниях?
— Что? Нет. В смысле вдруг они вообще не мертвы? Или же мой отчим вообще не имеет отношения к их исчезновению? — Мэри не отвечает, просто молча смотрит на меня, и я продолжаю: — Я нашла документы, и даты не сходятся. Доктор Блэкрик приехал сюда в 1904 году, но персонал стал пропадать из Риверсайда задолго до его появления здесь.
Мэри небрежно пожимает плечами.
— Ну, значит, другие врачи тоже занимались скверными делишками. Ничего удивительного. — Взгляд Мэри посерьезнел, в ее глазах отражается мерцающий свет от воды. — Слушай внимательно, Эсси. Врачи лгут. Твой отчим — лжец. Он искажает правду, чтобы использовать людей в своих интересах, и зовет это наукой. Ха, наука! — Мэри презрительно усмехается, и я незаметно пячусь, потому как она сама не своя и вид у нее злобный. — Ну начитался он всяких книжек в университете, и что, я ему теперь верить на слово должна? Как бы не так!
От страха у меня сводит живот. Внезапно в голове разом всплывает все, что я узнала о Мэри: она вспыльчива, одинока, напугана и растеряна.
— Что с тобой? — спрашивает Мэри, видимо, заметив, как изменилось мое лицо.
— Ничего, все хорошо, — говорю я и делаю еще шаг назад. — Извините, я… мне надо домой. А то меня хватятся.
Я разворачиваюсь и шагаю прочь от нее. А затем перехожу на бег.
Ну что я за дурища! От чувства вины меня аж мутит. Что я творю?
Если Царапка не отстал от меня, я его не вижу. Я вообще ничего не вижу перед собой — так я расстроена. В голове скачут мысли. Сердце мечется как бешеное. Меня одолевают сомнения во всем сразу. И ничего удивительного, что в конце концов я спотыкаюсь обо что-то и падаю плашмя на землю.
Я отплевываюсь песком. Большой палец ноги пульсирует от боли — рухнув, я его ушибла. Повернув голову, вижу наполовину закопанный в песок крупный камень — о него-то я и запнулась. Он белый и круглый.
Не знаю зачем, но я протягиваю руку и дотрагиваюсь до камня. Затем встаю и принимаюсь вытаскивать его из песка.
От камня отваливается кусок и падает на землю. И сам камень вовсе не тяжелый — весит около килограмма. А еще он пустой внутри. Поверхность у него гладкая, но по ней расходятся неровные трещины. Пальцы утыкаются в два больших отверстия одинакового размера. Я поворачиваю камень другой стороной. Смахиваю с него песок и прилипшие растения.
У меня начинают трястись руки. Из глубоких отверстий выливается мутная вода, заплескивая мне платье.
Это не камень.
Это череп.
Глава 26
Я мчусь со всех ног и чувствую, что еще чуть-чуть — и сердце разорвется. Перед глазами колышется белая пелена. Шум в голове тоже белый, и отчаянная мысль вспыхивает снова и снова: я должна добежать до мамы. Я бегу еще быстрее, ветер бьет мне в лицо, подошвы ног горят.
Я должна добежать до мамы. Должна добежать до мамы. Должна добежать до мамы КАК МОЖНО СКОРЕЕ.
Когда я подобрала с земли «камень», он показался мне легким, но теперь, когда я прижимаю к груди кожаный мешочек, в котором покоится череп, у меня такое чувство, что он не легче булыжников на берегу. Мне не нравится ощущать его вес в руках. Не нравится касаться его сквозь мягкую кожу и не нравится, какие звуки он издает. Нижняя челюсть, которая отвалилась, когда я взяла череп в руки, клацает в такт моим шагам.
Подумать только — всего несколько минут назад я сомневалась в расследовании: замешан ли доктор Блэкрик в исчезновениях и убийствах.
А теперь у меня в руках самое настоящее неопровержимое доказательство!
Как только я отдам его кому нужно, то есть полиции, мы с мамой уедем отсюда! И забудем это место как страшный сон. И мои кошмары наконец-то прекратятся.
Добежав до причала, я направляюсь в здание администрации. Хоть я уже провела на Норт-Бразере почти три недели, я ни разу не заходила в больницу. Мама предлагала мне посетить те помещения, куда вход пациентам воспрещен, но я отказалась.
— На тебе будет защитный костюм, как у медсестер, — уговаривала меня мама. — И я не допущу, чтобы ты увидела что-нибудь страшное. Здесь красивая архитектура. И можно познакомиться с персоналом. Тут все очень славные и ничем тебя не заразят.
Но что бы она ни говорила, мой страх пересиливал ее заверения. Достаточно уже того, что мама в постоянном контакте с больными и они с отчимом вполне могут принести заразу домой. От одной только мысли об этом мне становится дурно.
Но сейчас я так полна решимости обличить доктора Блэкрика, что все мои страхи проходят. Не мешкая ни секунды я поднимаюсь по каменной лестнице административного корпуса и распахиваю двери. Незнакомая женщина у регистрационной стойки удивленно таращится на меня.
— Мне нужно немедленно увидеть Айлин О’Нил! — заявляю я, с трудом переводя дыхание. — В смысле Блэкрик. Айлин Блэкрик. Где она сегодня работает? В каком корпусе?
Женщина хлопает глазами и медленно наклоняется вбок, заглядывая за меня. Я прохожу вперед и встаю прямо перед ней.
— Я одна пришла. Айлин — моя мама и жена главврача. Пожалуйста, скажите, где она!
Я жду, что теперь-то женщина мне сразу ответит, но она продолжает пялиться на меня, будто все еще не понимая, кто я такая. Затем она неторопливо переводит взгляд на кожаный мешок у моей груди.
— Я не знаю, где она, — наконец говорит женщина. — Больница очень большая. Мне нужно обзвонить другие корпуса. — Он кивком показывает на деревянный шкафчик, висящий на стене, и я догадываюсь, что это телефонный аппарат. Потом она обводит рукой стопку бумаг на столе. — Я тебе помогу, когда закончу с документацией. Вон там есть стулья, можешь…
— Это срочно! — выкрикиваю я, теряя терпение.
— А это — больница, — отвечает женщина всё тем же ровным тоном, хотя теперь в нем слышится легкое раздражение. — Здесь всегда всё срочно, так что буду признательна, если ты…
Терпение у меня лопается. Открыв кошель, я бросаю череп на стол. Нижняя челюсть отлетает и с гулким стуком падает на пол. Из верхней челюсти выпадают передние зубы и, отскакивая от стола, сыплются женщине на колени.
Я ни разу не слышала, чтобы кто-то исторгал такие громкие вопли. Мне ее ни в жизнь не перекричать.
Когда ко входу прибегают несколько санитарок, чтобы посмотреть, в чем дело, женщина совсем теряет самообладание. Поднимается переполох. Медсестры и другие санитарки заполняют вестибюль. Одна из них принимается успокаивать женщину-регистратора. Другая накрывает череп простыней. Никто не понимает, откуда он тут взялся. Моей мамы среди персонала нет, поэтому я пробиваюсь к телефонному аппарату, стараясь перебороть страх. Снимаю висящую слева трубку и встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до рупора, в который нужно говорить. Очень похоже на переговорную трубку в моей комнате.
Услышав, что кто-то ответил на том конце линии, я затыкаю правое ухо пальцем, чтобы заглушить шум и гам риверсайдского персонала.
— Здравствуйте. Это оператор? Я на острове Норт-Бразер, мне нужно поговорить с полицией. Произошло убийство!
Когда на остров приехала полиция, уже совсем стемнело. Полицейские заплатили лодочнику со Сто тридцать восьмой улицы, чтобы тот без промедлений переправил их через реку, хотя обычно он возил посетителей на Норт-Бразер на своем маленьком ялике дважды в неделю и в дневное время. Когда полицейские причалили к острову и пришли в административный корпус, снова поднялась суматоха. Никто из риверсайдского персонала не знал, что прибудет полиция.
В конце концов я протиснулась между столпившимися в коридоре людьми и объяснила, что это я нашла череп и позвонила в участок. Женщина с регистрационной стойки подтвердила мои слова, в красках описав жуткую сцену: как я бросила череп на ее стол и зубы брызнули во все стороны. Я подумала, что она перегибает палку, но ее рассказ убедил четверых полицейских — все как один в строгих фуражках и черных пальто с двумя рядами серебристых пуговиц, — что в участок звонила маленькая девочка. Судя по всему, из-за криков на фоне они не определили по голосу мой возраст.
Меня усадили на стул у стены в ярко освещенном помещении, и я наблюдаю оттуда за полицейскими. Они измеряют размеры черепа, лежащего на столе, что-то записывают. Один из них принес складной фотоаппарат и фотографирует череп с разных ракурсов. Другой закончил допрашивать молодую санитарку, которая ничего толком и не сказала. И немудрено, ведь это со мной надо беседовать, но они не станут, пока не приедут мои родители. Все хмурятся и молчат. У полицейских сердитые лица.
Наконец мама влетает в двери, и я вскакиваю со своего места и бегу ей навстречу.
— Эсси! — вскрикивает мама, обхватывая меня руками. Она успела переодеть больничную униформу, но выглядит растрепанной. — Мне сказали, что-то случилось, а что — никто не знает! Ты цела?
Я открываю рот и хочу ответить, но тут к нам подходит полицейский. Мама разворачивает меня к нему лицом, но стоит сзади, положив руку мне на плечо. У полицейского усы, сощуренные глазки-щелочки и крупный нос. Почему-то его лицо кажется мне знакомым.
— Полагаю, вы миссис Блэкрик?
Мама протягивает ему руку.
— Да, а вы?..
— Офицер Грейди, — приосанившись, отвечает он.
О полицейских я знаю лишь то, чему меня научили братья Беатрис: как определить, кого из патрульных с нашей улицы можно подмаслить взяткой, чтобы отпустил, а кто изобьет тебя до потери пульса, не удосужившись даже проверить, того ли он сцапал. Беатрис тем не менее уверяла, что есть и другие типы полицейских, и я очень надеюсь, что офицер Грейди из их числа. В любом случае по его манере общения видно, что он тут главный.
— Прошу прощения за хлопоты, офицер Грейди, — говорит мама очень вежливым тоном, — но я толком не знаю, что вообще случилось.