— В ней мы проводим исследования. Изучаем образцы биоматериала умерших пациентов. — Доктор Блэкрик морщится. — Понимаю, звучит довольно жутко. И понимаю, что увидеть оборудование и труп было для тебя потрясением. Потому-то я и велел тебе не приближаться к лаборатории. Но благодаря такой работе мы можем создавать вакцины и лекарства. Это помогает нам разрабатывать новые методы лечения больных. Таких больных, как твой отец. Или Беатрис. — У него становится виноватое выражение лица. — Но из-за того, что я всё это скрывал, тебя снедало любопытство и ты была сбита с толку. Теперь я это понимаю. Если хочешь, я могу сам провести тебе экскурсию по лаборатории. Покажу тебе, что наша цель в Риверсайде помогать людям, а не калечить их.
Я опускаю взгляд.
— Ладно, — тихо говорю я. — Может быть.
— Что же касается пропавших медсестер, мне бы и самому хотелось иметь более удовлетворительный ответ, почему многие уезжают. Будь у меня этот ответ, возможно, я бы смог это предотвратить. Но мне кажется, дело в том, что просто-напросто здесь сложно находиться долго. Многие люди уезжают без предупреждения. Сестры-хозяйки, санитарки, да и врачи тоже.
— Это вашему делу не помогает, — говорю я как можно более мягко. Он усмехается.
— Знаю. Но подумай об этом как следует. На острове мы в изоляции. Пациенты, которых мы лечим, бедны. У многих нет ни семьи, ни друзей. Их болезни зачастую неизлечимы. Медсестры в Риверсайде всё это видят каждый день. Люди страдают на этом острове постоянно, и для большинства мучения не прекратятся. — Доктор Блэкрик качает головой. — Не все похожи на твою маму, Эсси. Большинство людей не способны видеть столько боли и страданий и оставаться жизнерадостными. Все переносят сильные потрясения по-своему. Возможно, те, кто уезжает внезапно и без объяснений, испытывают стыд. Возможно, они думают, что не справились или бросили своих подопечных.
Доктор Блэкрик вздыхает.
— Людям здесь часто бывает страшно. Признаюсь тебе честно, я с лихвой натерпелся страха в этом доме: то мне послышится какой-то голос из коридора, то как будто кто-то тронет за плечо. Я уж и не упомню, сколько раз мне казалось, что дверь открывается сама по себе или вещи перемещаются с места на место. Впрочем, на таком острове следует этого ожидать.
— Из-за того, что здесь много людей умерло? — спрашиваю я боязливо.
— И да, и нет. Я не думаю, что здесь обитают их призраки, если ты об этом. Но мне кажется, из-за тягот жизни здесь — с памятью о стольких смертях — начинают мерещиться тени там, где их нет.
Я досадливо морщусь, потому что видела вовсе не тень.
Немного помолчав, доктор Блэкрик продолжает:
— Что касается черепа и моего переезда на Норт-Бразер, а также моих ночных прогулок и всего прочего, ты ведь уже сама обо всем догадалась, верно?
От удивления я поднимаю голову и нехотя киваю.
— Да, похоже на то. Ваши жена и дочь… они погибли на пароходе «Генерал Слокам».
— Да.
— Думаете, череп, что я нашла, — это череп вашей дочери? Поэтому вы ходите на берег во время отлива? Вы ищете останки своих родных?
Доктор Блэкрик долго молчит, затем отвечает:
— Я человек науки, Эсси. Но тем не менее человек. У меня есть сердце. И порой сердце бывает сильнее разума. Даже когда понимаешь, что некоторые вещи невозможны — более того, не поддаются никакому логическому объяснению и попросту нелепы, — все равно продолжаешь надеяться. — Он переводит на меня взгляд. — Или бояться этого.
Я снова смотрю на кулак, в котором зажат колокольчик.
— Пожалуй, раньше я отчасти надеялся, что найду их останки. Возможно, поэтому я приехал в Риверсайд и согласился на должность главврача. И, возможно, поэтому я первое время ходил на берег. — Отчим отворачивается и смотрит на серую реку. — Но на том пароходе были сотни девочек и женщин. И невозможно определить, чей череп ты нашла. Да и что это даст? Если я предам земле останки моей жены и дочери, это мне их не вернет.
Он достает из кармана розовую ленточку и кладет на ладонь.
— И я не перестану по ним скучать.
— Если бы папины останки так же потерялись, я бы тоже их искала, — серьезно говорю я. — Я бы каждую ночь ходила на берег, пусть даже там было бы темно и холодно. — Я умолкаю, затем договариваю: — Но, думаю, вы правы. Даже если вы найдете их останки, вам по-прежнему будет больно.
Доктор Блэкрик опускает на меня взгляд.
— Я понимаю, что вы с мамой всегда будете любить твоего папу, Эсси. А понимаю я это потому, что всегда буду любить своих жену и дочь. Но именно поэтому мы с твоей мамой и поженились. Мы подумали, что вместе сумеем снова стать счастливыми. — Он улыбается, и его улыбка уже не грустная. — И нет, я тебя не ненавижу. Наверное, я бы не смог тебя ненавидеть, даже если бы тебе удалось сдать меня полиции. Ты мне очень напоминаешь мою Кэтрин.
— Она тоже всего боялась, как я?
— Все люди чего-то боятся. Но ты не этим мне ее напоминаешь, а разными мелочами: звуком шагов в коридоре, школьными тетрадками и учебниками, оставленными на столе. Благодаря тебе я снова чувствую себя отцом — пусть и не очень хорошим.
Я сжимаю губы — меня буквально распирает от желания сказать ему, что́ я на самом деле чувствую, и не только сейчас, а уже довольно долго.
Но тут доктор Блэкрик спрашивает:
— Почему ты пыталась выбросить в реку свой чудный колокольчик?
Грудь сжимает. Я страдальчески морщусь.
— Он папин, да? Он привез его из Ирландии?
Я киваю.
Я уверена, что не смогу сказать ни слова. Уверена, что еще не готова. И все же раскрываю ладонь. Сквозь облака проглядывает солнце, и серебро тускло поблескивает.
— Колокольчик напоминал папе о его матери, — говорю я. — Когда он болел или ему снился кошмар, он звонил в колокольчик, и мама всегда приходила. Он был очень дорог папе.
— У нас тоже такой был, — говорит отчим. — Кэтрин постоянно брала его поиграть. — Он вскидывает голову. — Но для меня это приятные воспоминания. Почему ты хочешь их забыть?
— Потому что… — Я запинаюсь, а когда продолжаю, голос звучит тихо и жалобно. — Потому что он напоминает и о плохом. В тот день, когда папа умирал, он звонил в колокольчик не переставая. Я до сих пор иногда его слышу. Даже в этом доме. — Я поднимаю голову и смотрю на отчима. — Кэтрин… Кэтрин звонила в колокольчик. По ночам.
Доктор Блэкрик замирает.
— Я правду говорила. Это она открыла мне чердак, она показала мне кофр. Она приходила ко мне все это время, что мы здесь. Поначалу я думала, она хочет меня запугать или предостеречь насчет… ну, насчет вас.
— Да? — Теперь голос отчима звучит тихо и жалобно.
— Но теперь я знаю, что она не хотела меня пугать. Она просто хотела, чтобы я пошла за ней, хотела, чтобы я поняла, почему вам так грустно.
— Ясно.
Непохоже, чтобы его это рассердило.
— Может… — продолжаю я, стараясь говорить уверенно, — может, всё как вы сказали: Кэтрин просто хотела поиграть с колокольчиком. — Не знаю, стоит ли договаривать. Боюсь, я уже зашла слишком далеко. Но не спросить не могу: — Хотите подержать колокольчик? Можете оставить его у себя на какое-то время — вдруг Кэтрин придет?
Доктор Блэкрик не улыбается, но и не хмурится.
— Да, мне бы очень этого хотелось, — мягко отвечает он.
И оттого что сейчас рядом с ним я чувствую себя в безопасности, я говорю шепотом:
— Мои кошмары — это самые худшие воспоминания о том дне, когда умер папа. Мама ушла, я была одна. Я пыталась ему помочь, но… но потом перестала. Не знаю почему. Я просто сидела на полу в кухне, таращилась на дверь и не могла ничего сделать. Даже пошевелиться не могла. И потом мама вернулась и… — Я начинаю плакать. — Я не могла ему помочь, потому что мне было очень страшно. И мне до сих пор страшно, ведь если это я виновата, что…
Отчим придвигается ко мне и накрывает мою ладонь своей.
— Ты не виновата. Это последствия пережитой травмы. Вот что с тобой случилось. И это такое же настоящее заболевание, как и оспа, туберкулез или перелом конечности, только пострадала твоя психика. Ты знала, что папа умирает, и перенесла сильнейшее эмоциональное потрясение. Ничего удивительного, что тебе до сих пор это снится.
Я смотрю на его руку, лежащую на моей. Затем поднимаю голову:
— Я… я была больна?
— В некотором роде. И твое состояние постоянного страха тоже может быть проявлением болезни. Но поскольку теперь я знаю причину, смогу тебе помочь.
Я делаю вдох и уже чувствую, что мне полегчало.
— Надеюсь, что сможете.
— Я знаю, что говорить о таких вещах тяжело. Мне тоже это знакомо. Но обещаю: со временем станет легче. И люди, которым ты дорога, всегда тебя выслушают. — Он улыбается, и его улыбка теплая и искренняя. — Я рядом. Ты не одна.
Глава 32
Мама осталась в больнице допоздна — заботиться о Беатрис. И отчим с ней. Фрейлейн Гретхен весь день суетилась вокруг меня и даже не требовала выполнять домашнее задание. Вместо этого она отправила меня купаться в теплой ванне и испекла немецкий шоколадный пирог. Я помогла ей с делами по дому, и мы вместе читали книгу в гостиной. К вечеру мне немного полегчало.
В постель я отправилась рано, что неудивительно: после сна на чердаке и всех этих переживаний я измотана. Мне по-прежнему не хочется ехать к маме в больницу. Даже если мне хватит духу, все равно меня не пустят к Беатрис. Однако когда я готовлюсь ко сну, домой возвращается доктор Блэкрик и заглядывает ко мне в комнату.
— Твоей подруге намного лучше, — говорит он. — Но температура еще не спала.
— А вы узнали, какой у нее вид оспы? — тихонько спрашиваю я. — Узнали, стоит ли беспокоиться?
— Пока нет, но завтра узнаю. Вообще… — Он запинается. — Не хочу зря тебя обнадеживать, но если мои подозрения верны, то беспокоиться вообще не стоит. Если хочешь — и если готова, — сможешь навестить Беатрис утром.
На мгновение я чувствую облегчение, но потом мои страхи возвращаются.