— Эсси! — выкрикивает Беатрис, удивленно вытаращивая глаза. — Ты пришла! Поверить не могу! Пришла!
Я срываюсь с места, но останавливаюсь и оглядываюсь на маму. Она кивает, и я прохожу еще на пару шагов вперед, но не дальше. Лицо, шея, руки и ладони — практически все видимые части тела Беатрис — покрыты красными волдырями, несколько из которых уже зарубцевались. Подруга так и порывается их почесать, но, опасливо покосившись на маму, убирает руки.
— Жуть, правда? — спрашивает Беатрис, показывая на свое тело. — Тебе не страшно?
— Немного, — честно признаюсь я и улыбаюсь. — Хотя я рада, что болеешь ты, а не я. Чешутся они ужасно.
— Не то слово! — жалобно восклицает Беатрис. — А твоя мама грозилась забинтовать мне руки, если не перестану чесаться. Еще она заставила меня принять ванну из овсянки. Представляешь?! И сказала, что есть ее нельзя. Ну не бред ли?
Мама закатывает глаза.
— Ладно, оставлю вас ненадолго вдвоем. Но не смей чесаться, Беатрис. Иначе останутся шрамы.
— Да мне дела до этого нет, — возражает Беатрис.
Я взглядываю на маму.
— Она правду говорит. Ей нет дела шрамов.
— Не чесаться, — грозно повторяет мама и, вздохнув, выходит из комнаты.
Беатрис тут же принимается яростно скрести кожу ногтями.
— Господи помилуй, Эсси! Хуже не придумаешь!
— Это лучше, чем оспа, — говорю я сурово. — Я думала, ты умрешь.
Беатрис прекращает чесаться и ухмыляется.
— Ну конечно, как же иначе. — Затем лицо у нее делается серьезным. — Так, давай скорее введи меня в курс дела, пока не вернулась твоя мама. Что еще ты узнала о своем отчиме? Он вчера меня навещал. Делал какие-то записи. Я понимаю, почему ты так его боишься. Он выглядит зловеще. А уж этот немецкий акцент!
— Ну, — смущенно говорю я, — я и правда много всего узнала.
— Давай, выкладывай, — нетерпеливо требует Беатрис, приподнимаясь в постели. — Подробности! Как можно больше подробностей!
— Я нашла череп на пляже.
Подруга разевает рот.
— Ну ничего себе! А как он выглядел? Тяжелый? Ты определила, мужской он или женский? Знаешь, есть способы это узнать.
— Выглядел как череп. Не очень тяжелый. Это был череп девочки нашего возраста.
— Вот те на, — завороженно глядя на меня, говорит Беатрис.
— Я еще кое-что узнала, — продолжаю я, пока она не пришла в себя. — Я узнала, что мы ошибались с самого начала.
Услышав это, Беатрис садится прямо и глядит на меня с подозрением.
— Что ты такое говоришь? Все улики… И череп… А как же доктор Франкенштейн?!
— Доктор Блэкрик не тот, кем я его считала, — прямо отвечаю я. — Он хороший человек, добрый. Он ведь пришел и помог тебе, так?
Беатрис кривится.
— И что? Именно так бы и поступил…
— …преступник, чтобы сбить нас со следа, — заканчиваю я фразу, и Беатрис вскидывает голову. — Но поверь: мы всё неправильно поняли. Он потерял свою семью, когда случилась трагедия с пароходом «Генерал Слокам». Поэтому он такой замкнутый и приехал сюда работать. А то, что я считала странным, как он себя ведет… Думаю, это из-за того, что он немец. По-моему, нечестно бояться человека только из-за его национальности, внешности, речи или привычек.
Беатрис обдумывает мои слова.
— Пожалуй, ты права. — Но через мгновение в ее взгляде снова разгорается любопытство. — Значит, сдаешься? Дело закрыто?
— Да. Но если мне понадобится помощь с другим делом, тебя я позову первой. — Я улыбаюсь. — Может, даже позвоню по телефону. Я уже им пользовалась.
Беатрис ахает.
— Ты? Пользовалась телефоном? Не могу представить. Правда, что ли?
— Это ты еще мой список не видела, — гордо говорю я. — Теперь я даже дружу с кошками.
Мама тихонько стучится в дверь, и мы поворачиваемся.
— Простите, девочки. Эсси, ты можешь потом еще навестить Беатрис. Но сейчас ей нужно отдыхать.
Беатрис вскидывает руки.
— Я даже ни разу не почесалась!
— Охотно верю, — состроив гримасу, говорит мама и переводит взгляд на меня. — Эсси, разве ты не хотела?..
Спохватившись, я выхожу в коридор, где оставила маленькую корзинку, затем приближаюсь к прикроватному столику Беатрис на расстоянии вытянутой руки и ставлю на него подарок.
— С днем рождения! — улыбаясь, говорю я. — Мне жаль, что ты вся чешешься, но я рада, что удалось повидаться. — Через пару секунд добавляю: — И я рада, что ты не умираешь.
Мы смеемся и прощаемся. Подруга берет корзинку и любуется красивыми стеклышками, а мы с мамой выходим из палаты.
— Ты поступила очень смело, — говорит мама.
— Теперь, когда я здесь побывала, я знаю, что это не так уж страшно. Как думаешь, завтра можно опять прийти? Я могу принести Беатрис книгу и почитать вслух, как читали мы с папой. — Мама бросает на меня взгляд, и я понимаю: ее удивило, что я так легко произнесла это слово. — Кажется, у доктора Блэкрика в кабинете есть книги Артура Конана Дойла — надеюсь, на английском. Беатрис и правда нужно изучать более хитроумные дела.
— Прекрасная мысль, — поддерживает меня мама.
Отчим ждет меня во дворе больницы в автомобиле. Маме еще нужно проведать несколько пациентов, прежде чем ехать домой, поэтому она помогает мне снять защитный костюм и вымыть руки хлорным раствором — оказывается, это не так уж и неприятно, — а затем провожает меня к выходу. Я останавливаюсь в дверях.
— Мам, — медленно выговариваю я, — я хочу… хочу извиниться.
— Не нужно. Мы обе в пылу ссоры наговорили лишнего.
— Нет, не за это. — Сконфузившись, я быстро добавляю: — В смысле за это я тоже хочу извиниться, но… — Я обрываю фразу, пытаясь собраться с мыслями. Мама смотрит на меня, вскинув брови. — Так, с самого начала по порядку. Я хочу извиниться за то, как себя вела из-за доктора Блэкрика и вашей женитьбы, а еще из-за острова и пропавших медсестер.
Я не вполне уверена, что хочу произнести вслух дальнейшие слова. Мне больно даже от одной мысли об этом. Но я знаю, что мне полегчает, если скажу. И еще знаю, что маме тоже нужны эти слова.
— С тех пор как умер папа, мне было грустно. И не из-за того, что я по нему скучаю. Я скучаю. Очень сильно. Мне постоянно его не хватает. Но еще мне не хватает… — У меня срывается голос, и приходится перевести дыхание. — Еще мне не хватает себя. Той себя, какой я была до того, как стала всего бояться.
Я хочу смахнуть слезы ладонью, но вспоминаю, что руки в хлорном растворе и глаза будет щипать. Тогда я вытираю их о плечо. Мама не обращает на это внимания. По ее щекам струятся слезы.
— Когда папа заболел, я тоже заболела, — продолжаю я. — Мне это доктор Блэкрик сказал. Это не такое заболевание, как туберкулез или оспа. Болеют мое сердце и разум. — Я поднимаю голову, и мой голос наполняется надеждой. — Но поскольку теперь я понимаю, что случилось, мне уже стало лучше. — Я делаю усилие и улыбаюсь. — И я хотела, чтобы ты знала, что я ошиблась. Доктор Блэкрик хороший. Он любил свою первую жену и дочь, и, думаю, нас он тоже любит. Я счастлива, что вы поженились.
Мама усмехается, не переставая плакать.
— Ты себе не представляешь, как меня обрадовала. Мне очень дорог Алвин. Но если бы ты с ним так и не поладила… — Она качает головой. — Ты мне дороже всего. Нет никого важнее.
Мы не обнимаемся, поскольку мама до сих пор в больничной одежде, но нам достаточно и желания обняться.
— Знаешь, это не навсегда, — серьезно говорит она. — Я имею в виду, наше пребывание на острове Норт-Бразер. Мы с Алвином обсуждали другие больницы, где мы могли бы найти работу. Я понимаю, что жить здесь нелегко. Но пока что я рада, что ты в порядке. Я всегда знала, что ты достаточно смелая. И всегда такой была, даже если и не осознавала этого. Ты гораздо смелее меня.
Я смотрю на маму — она что, бредит?
— Нет, это неправда.
— Правда, — еще серьезнее говорит она. — После всего, что ты пережила и преодолела? Ты самый смелый человек из всех, кого я знаю.
С улицы слышится гудок автомобиля, и я вижу в окно, что доктор Блэкрик нам машет. Я уже хочу пойти к нему, но тут кое-что вспоминаю и поворачиваюсь к маме. Залезаю в карман платья и достаю серебряный колокольчик. Прежде чем отдать его ей, я звоню.
Мама удивленно смотрит.
— Мне он больше не нужен. Правда.
Когда мама берет маленький колокольчик, глаза у нее снова наполняются слезами, а я выхожу на улицу.
Глава 34
— Хочешь прокатиться? — спрашивает отчим, когда я спускаюсь по лестнице.
Я улыбаюсь и, быстро пробежав по подъездной дорожке, забираюсь на переднее сиденье рядом с ним. Отчим нажимает педаль газа, и мы трогаемся с места. Домой мы едем по длинному пути: сначала огибаем южную сторону острова, затем западный берег. На горизонте садится солнце, заливая красным светом реку и баржи. Возле пристани доктор Блэкрик съезжает на обочину и выключает двигатель. Мы тихо сидим, любуясь видом.
— Странно, правда? — спрашивает он. — Как что-то может быть красивым, но одновременно вызывать грусть.
Я киваю: у меня те же чувства.
— Я хочу кое-что тебе рассказать, — говорит отчим. — Вообще это должен быть сюрприз, но я подумал, что тебе, скорее всего, не по душе сюрпризы.
— Совсем не по душе, — с благодарностью соглашаюсь я.
— Я знаю, как сильно ты хотела отметить день рождения Беатрис. Теперь, разумеется, обстоятельства изменились. Но все-таки ты хотела бы навестить ее в городе, когда она поправится? Можем посвятить этому весь день и сходить в зоопарк, как думаешь?
Меня охватывает восторг.
— Это было бы чудесно!
— А еще… Я понимаю, что до этого еще далеко, но твой день рождения в июле, так?
Я поражена, что он знает.
— Да, в июле.
— Часто, когда мы ждем чего-то приятного в будущем, нам проще справляться с трудностями. Так что я решил, что мы можем запланировать, как будем отмечать твой день рождения. Я пытался придумать, чем заняться, и тут твоя мама рассказала, что однажды на твой день рождения вы поехали в луна-парк на Кони-Айленде и вам там очень понравилось. Можем отправиться туда все вместе, и Беатрис тоже, если хочешь. Будем объедаться сладостями и кататься на всех аттракционах.