Взяв наши чемоданы и уложив их в глубокую нишу сзади автомобиля, он открывает маленькую дверцу и жестом приглашает нас залезть внутрь.
— Доктор Блэкрик передает свои извинения, — продолжает шофер, помогая маме устроиться. — Он собирался сам вас встретить, но его вызвали в больницу к кому-то из пациентов. Я как раз его отвозил. Ну и погодка разыгралась, да?
Он протягивает мне руку, помогая забраться в салон автомобиля, и я замечаю его взгляд: он смотрит на пирс, на котором стоят полицейские, ехавшие с нами на пароме. Но обдумать это наблюдение как следует я не успеваю: внутри салона меня оглушает рев мотора.
Я готовлюсь испугаться. Автомобиль очень громкий: в нем что-то рычит, щелкает и жужжит, пока он стоит на месте. Я слышала немало жутких историй о таких вот штуковинах: они едут, потом врезаются во что-нибудь на полном ходу, переворачиваются вверх тормашками, а пассажиры внутри погибают. Сколько еще потрясений меня ждет? Впервые в жизни плыть на пароме и ехать в автомобиле, и всё это за один день!
Я готовлюсь испугаться, но вскоре мне не до страхов и переживаний — автомобиль меня завораживает. Я глажу онемевшими пальцами глянцевитые пружинистые сиденья и разглядываю переднюю часть салона. Руль прикреплен к длинной палке, внизу под ним — три ножных педали, слева — рукоятка ручного тормоза. Справа расположена круглая стеклянная панель с цифрами. Когда шофер закрывает нашу дверцу и садится на переднее сиденье, я откидываюсь на спинку, и мама щиплет меня за руку.
— Разве не здорово?
Я едва не киваю в ответ и тут же зарываюсь лицом в воротник пальто, чтобы скрыть оплошность.
Ехать до нашего нового дома недалеко, шофер всю дорогу беседует с нами через разделяющую нас стеклянную перегородку. Его зовут Фрэнк, и он смотритель поместья, а по совместительству шофер и еще кто угодно — на усмотрение доктора Блэкрика. Фрэнк говорит, что провел на острове шесть лет, как и его хозяин, — они вместе перебрались на Норт-Бразер. До того как доктор Блэкрик заступил на должность заведующего больницей Риверсайда, Фрэнк работал на него на Манхэттене.
— Всегда он был славным малым, — говорит нам Фрэнк, перекрикивая шум двигателя. — Честный человек. Хорошо ко мне относится.
Шофер продолжает болтать, а я прижимаюсь носом к окошку и слушаю рокот мотора и перестукивание. Смотрю на расплывчатое красное кирпичное здание, мимо которого едет автомобиль. Дождь все еще льет, но туман постепенно рассеивается, и становится видна громадная труба, из которой валят клубы жирного черного дыма.
Когда автомобиль въезжает на круговую дорогу, мама шепчет мне на ухо:
— Ой, Эсси, смотри.
Заметив, что ее голос дрожит, будто она вот-вот заплачет, я подаюсь вперед и вглядываюсь.
— Это одна из самых старых построек на острове, — объясняет Фрэнк, потянув на себя ручной тормоз и вжимая ногу в педаль, чтобы автомобиль остановился. — Но вы не волнуйтесь. Его недавно полностью обновили. Всё в соответствии с современными удобствами. Газовое отопление. Электрический свет в нескольких комнатах. Еще водопровод. А на втором этаже есть самый настоящий унитаз! Телефонную линию пока не провели, но скоро и до этого дойдет. — Фрэнк оборачивается к нам и улыбается. — Вы, миссис Блэкрик, вышли замуж за человека прогрессивного ума.
В другое время я бы пришла в ужас при мысли о доме, в котором опасности поджидают на каждом шагу, — электрический свет, ну и ну! — но сейчас я лишь разеваю рот от изумления.
Старый трехэтажный особняк похож на спящее чудовище, окутанное плотной пеленой тумана. Он угловатый, с высокими торчащими башнями. Наверху несколько темных мансардных окошек под провисшими козырьками, света в них нет; только два фонаря по обе стороны парадной двери мерцают огоньками.
Я наваливаюсь на маму и, подняв голову, пытаюсь рассмотреть верх дома. Сквозь туман смутно видно покатую черепичную крышу, но спустя несколько секунд я замечаю чей-то силуэт в чердачном окне.
— Ой! — Резко отпрянув, я откидываюсь на сиденье.
Ненавижу чердаки. Если слишком долго на них смотреть, оттуда наверняка выглянет кто-нибудь страшный. Подвалы я не люблю по этой же причине. Нельзя не испугаться, глядя вниз уходящей в темноту лестницы. Кладовки ничуть не лучше. Или затхлое пространство под рукомойником. В общем, любое место, где полно теней и паутины, пугает меня до жути.
Мама бросает на меня взгляд, но Фрэнк уже распахнул дверцу с ее стороны и раскрыл зонт. Наш шофер помогает маме выйти, и, пока они идут по дорожке, она настаивает, что сама донесет чемодан до дома. С минуту я наблюдаю за ними, а потом сворачиваюсь калачиком на сиденье и закрываю глаза, чувствуя, как меня наполняет страх. И хотя я замерзла, и устала, и боюсь простудиться и умереть на этом богом забытом острове, мне невыносимо думать о том, чтобы переступить порог этого дома.
Кто может жить в таком мрачном месте в полном одиночестве?
За кого моя мама вышла замуж?
Вернувшись к автомобилю, Фрэнк протягивает руку и, улыбаясь, кивком показывает на дом.
— Дух захватывает, верно?
Я покрепче сплетаю пальцы и, потупившись, не отвечаю.
— Что-то случилось, мисс? — спрашивает он обеспокоенно.
Я быстро трясу головой, собираюсь с духом и вылезаю из автомобиля. Но как только я ступаю на землю, по двору проносится ветер, и туман будто расходится в стороны, расчищая мне путь к поместью по мощеной булыжником дорожке.
Увидев здание целиком, я резко втягиваю носом воздух.
Дом доктора Блэкрика наводит на меня немыслимый страх и манит войти внутрь.
Глава 4
Мы входим, и Фрэнк закрывает за нами дверь. Мама сразу же принимается беседовать о хозяйстве с какой-то женщиной — опрятной, в черном платье и белом фартуке.
— Я знала, что поместье большое, но оно… оно просто громадное! — говорит мама, обводя рукой широкую парадную лестницу и сводчатый потолок. Она явно опешила. — Неужели в таком огромном доме хозяйство ведет одна-единственная горничная? Просто немыслимо! Вы, должно быть, работаете не покладая рук, чтобы держать тут все в чистоте и порядке!
Горничная заливается румянцем. Она выглядит моложе мамы на несколько лет, у нее невзрачное круглое лицо и острый нос. Темные волосы заколоты на макушке в пучок.
— Не так уж это и сложно, — отвечает она, и по ее акценту я понимаю, что в Америку она приехала из Германии, как и мой отчим. — Гостей у нас не бывает. Да и доктор Блэкрик не следит в холле. Я и не замечаю, что в доме кто-то есть.
Я опускаю взгляд на цепочку своих грязных следов, которая тянется через весь холл, и прикусываю губу.
— Всё равно это чересчур для одного человека, — с серьезным видом говорит мама.
Уж она-то знает. Да и я тоже. Вскоре после того, как папы не стало, мама лишилась места приходящей сиделки и с тех пор зарабатывала нам на пропитание тем, что мыла роскошные уборные у всяких богачей или ухаживала за их престарелыми больными родственниками. Если я не была в школе, то ходила в богатые дома с мамой и мы вместе натирали полы в таких же особняках.
Тут Фрэнк открыл входную дверь — снаружи к дому подъехал экипаж с нашим оставшимся багажом, и порывом ветра в холл занесло ледяные капли дождя. Я отхожу подальше от сквозняка и продвигаюсь вглубь дома.
Холл огромный: пол устилают толстые ковры, на окнах висят тяжелые портьеры, а на стенах горят изогнутые газовые светильники. До самого потолка тянутся исполинские тени от яркого пламени. На столах и полках стоят дорогие с виду, необычных форм декоративные вазы и чаши. Я заглядываю в одну такую посудину рядом со мной: она до самых краев наполнена причудливыми разноцветными стеклышками. Недоумевая, я иду дальше и сворачиваю к парадной лестнице, такой широкой, что по ней можно свободно спускаться втроем. У лестницы резные, глянцевито блестящие перила из темного дерева. Справа — гостиная с потрескивающим камином. Раздвижные двери открыты. Эта комнатка так и манит войти — прямо как вампирское логово из страшных романов, которые читает Беатрис.
Коридор за гостиной, кажется, ведет в столовую — я чувствую запах чего-то копченого и приправленного перцем, значит, где-то там и кухня. Слева от лестницы другой коридор, но он заворачивает за угол, и не видно, куда он ведет. Ближайшая ко мне дверь закрыта, но я все равно шагаю к ней.
Золоченая шарообразная дверная ручка отполирована до блеска. Толстая рама деревянной двери резная, в цветах и виноградных лозах. Мое лицо отражается в ручке, и я хочу за нее взяться, но замираю. По спине пробегают мурашки.
На меня смотрит не мое отражение.
Форма глаз другая, они слишком круглые. А нос меньше моего. Утром я оставила свои темно-рыжие волосы распущенными. В отражении я вижу черную косу, завязанную на конце лентой. Дрожащими пальцами я дотрагиваюсь до головы.
— Эсси, — зовет меня мама. — Иди познакомься с фрейлейн Гретхен.
Вздрогнув от неожиданности, я вскидываю голову, а потом снова перевожу взгляд на дверную ручку. И хлопаю глазами. Ясно как день, что в отражении я. Мои глаза, мой нос, мои волосы. Мама и горничная продолжают беседовать.
— Раз уж вы об этом заговорили, миссис Блэкрик…
— Зовите меня Айлин, — с улыбкой просит мама.
— Да, конечно. — Горничная неуверенно улыбается в ответ и продолжает: — Раз уж вы об этом заговорили, нам и правда стоит дать объявления в газету о найме новой прислуги. Вам будет нужна камеристка. А у Эсси должна быть гувернантка, так ведь?
Я вижу, как в отражении мои брови ползут на лоб, и наконец оборачиваюсь. Никто из моих знакомых не знает хотя бы одного ребенка, у которого есть гувернантка. В нашем квартале в Мотт-Хейвене было заведено так, что если родителям некогда заботиться о своих детях, то дети заботятся о себе сами.
— Боже, — мама усмехается, — я знала, что здесь всё будет иначе, чем я привыкла, но вряд ли я не смогу одеваться без посторонней помощи.
Пройдя через холл, я встаю рядом с мамой.
— А мне не нужна гувернантка.