— Теперь знаю, — улыбнулся Женя. — Классная вещь. Субару.
— Но через десять лет лучше новые ввести.
— Спасибо. Буду знать.
— Женя, зачем такие? Вам годовых хватит за глаза.
— Для коррекции?
— Да.
— Не знаю. Хотя предположить могу. Понимаете, я же клятву не на два-три года давал. Я отрекся от своей воли. Вообще. Навсегда. Почему моды должны быть краткосрочными?
— Женя, всем исполнителям вводят коррекционные моды?
— Не знаю, — улыбнулся он.
Тем временем компьютер звякнул, высветив результат сто процентов.
— О-кей? — спросил Женя.
— Да. Теперь два часа на картографирование. Лучше остаться здесь.
— Хорошо.
Открывать окно летом в начале шестого вечера было бессмысленно, так что Олег включил кондиционер.
Пациент спать не собирался и с любопытством наблюдал за изображением своего мозга на экране компьютера и процесс образования на нем зеленых пятен.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Олег.
— Отлично.
Температура действительно упала уже до тридцати восьми, а пульс почти нормализовался.
— Со своими пациентами в Психологическом Центре вы были также обходительны? — спросил Женя.
— Пожалуй, чуть строже. В отличие от вас, им было некуда от меня бежать.
— Плохие были карты?
— По-разному. От очень плохих до чистых.
— И что вы делали, когда карта была чистой?
— Писал в заключении, что карта чистая и психокоррекция не требуется. Кстати, чистая карта не означает, что человек святой. Это значит только, что все параметры у него в норме. Например, если вы пару раз перешли дорогу на красный свет или попробовали марихуану, карта у вас будет чистой. Я напишу, что карта чистая, но эти эпизоды в заключении упомяну.
— Если карта чистая, человека отпускают? Ну, если судья нормальный?
— Не всегда, даже если судья нормальный. Бывают идиотские законы. От них иногда больше вреда, чем от бесчестных судей. Хотя на то и судья, чтобы принимать нормальные решения, даже в ситуации законодательного идиотизма. Но таких мало. Увы! Честно говоря, я не помню случая, чтобы человека с чистой картой отпустили. В лучше случае давали условно. И это считалось большой удачей, хоть посткоррекцию не делать.
— Посткоррекцию?
— Не знаете, что это?
— Слышал, но было бы интересно услышать мнение человека, который этим занимался непосредственно.
— Есть предварительная коррекция. Ее делают по приговору суда и на основе психологического заключения до того, как виновного наказать, например, отправить в тюрьму или колонию. Это необходимая вещь. Надо делать обязательно, чтобы заключенные не портили карты друг другу. К сожалению, бывает, что этим успешно занимается администрация. Лучший способ испортить человеку карту — это поступить с ним несправедливо. Тогда приходится делать посткоррекцию.
— Часто?
— К сожалению, да. Хотя если человек пришел с чистой картой, процентов шестьдесят вероятности, что она такой и останется. Откорректированную карту испортить легче.
— А оно нужно вообще наказание, если есть психокоррекция?
— Оно нужно обществу, чтобы предостеречь других. И оно нужно пациенту, поскольку после психокоррекции у него возникает острое чувство вины, даже если до этого его не было. Это нормально. Уже здоровая психика входит в противоречие с прошлыми нездоровыми поступками. Человек начинает осуждать себя и возникает потребность в искуплении.
— А если ее нет?
— Это симптом нездоровой психики. После психокоррекции такого не бывает.
— А если была чистая карта?
— Тогда конечно. Женя, у вас чистой карты не будет. У вас будет терроризм.
— Знаете, у Альбицкого есть программная статья, она на сайте выложена «Почему мы не террористы».
— Да? И как он это аргументирует?
— Если кратко, то террористы запугивают общество и создают в нем напряженность. Лига Свободы и Справедливости — это система правосудия в стране, где правосудия нет. Откуда очевидно, что деятельность ЛСиС снижает напряженность в обществе, поскольку дает ему надежду на защиту и справедливость.
— Вы тоже запугиваете общество.
— Не более, чем закон. И не общество, а только отдельных его представителей. Не самых лучших. Чтобы схлопотать у нас смертный приговор, надо очень постараться.
— В вашем списке есть люди, чья вина — это только коррупция. В законе нет за это смертной казни.
— А они и живы. Ни одному пока приговор не привели в исполнение.
— За осуждение заведомо невиновного тоже нет смертной казни. До десяти лет, по-моему.
— Вот, вы даже не знаете точно. Хоть одного такого судью встречали в ПсиЦентре?
— Нет, к сожалению. Статья практически не применяется.
— Угу. Потому что системы правосудия нет. Есть система кривосудия.
— Вы во многом правы, Женя. Но это не оправдание для убийств.
— Посмотрим, что он там нароет, — Женя указал глазами на биопрограммер. — Я, кстати, ему не мешаю своей болтовней?
— Нет, определенные участки нейронной сети всегда нестабильны. Скажем так, процессор и оперативная память.
Близился вечер. Солнце клонилось к закату, окрашивая оранжевым кромку облаков. Вскоре стало прохладнее, и Олег выключил кондиционер и открыл окно.
Изображение мозга на мониторе неуклонно заполнялось зеленым.
— Минут десять осталось, — сказал Олег. — Сейчас он доснимет, потом мы еще немного с вами поболтаем.
На экране под изображением мозга появились красные цифры процентов, начиная с девяносто пяти. Они быстро росли, пока не превратились в сотню. Возникла надпись: «Подготовка к анализу данных», и изображение мозга стало почти белым, очерченным тонким черным контуром.
— Пересядьте сюда, — Олег показал на место рядом с компьютером.
Женя послушался.
— У нас ситуация хорошая, — начал Олег. — Два дня беседовали, очень хорошо подготовились. Я, в общем, знаю, что здесь должно быть, но надо понять, где что записано. Вы должны мне немного помочь. В принципе, можете не отвечать на мои вопросы, но будет лучше, если ответите.
— Хорошо, — кивнул Женя.
— Что вас побудило добиваться вступления в Лигу?
На изображении мозга появилась красная точка.
— Ситуация в обществе, — сказал Женя.
Жирная красная точка в префронтальной каре.
— Вы хотели ее исправить?
— Да, очень.
— Вы употребляли наркотики?
Красная точка в области долговременной памяти.
— Не ожидал, честно говоря, — прокомментировал Олег Николаевич.
— Дважды по приказу Лиги, — сказал Женя.
Долговременная память среагировала несколькими красными точками.
— Нейрос-д не считается, — заметил Олег.
Монитор показал острую реакцию на словосочетание «нейрос-д».
— Ну, еще бы, — прокомментировал Олег.
— Я и не считал. Это другие два раза. Я не упомянул об этом, потому что не счел достаточно важным. Ну, еще два укола по приказу. Зачем? Не знаю.
— Героин?
— Не знаю. Но, видимо, что-то тяжелое. Были классные глюки и долгий сон.
— Узнаем, — сказал Олег, глядя на биопрограммер. — Он вычислит. Давно было?
— До акции. Но после нейроса.
— Вычислит, — повторил Олег. — Судья Беленький мертв?
Изображение мозга ответило россыпью красных точек.
— Не знаю, — ответил Женя.
— Не важно. Вот на этом вас и поймают, — Олег указал на красные точки. — Вы так бурно реагируете, что уже совершенно не важно, знаете ли вы, жив он или мертв. Передайте Альбицкому, что его методика не работает. Пусть разрешит вам смотреть новости.
— Может быть лучше вы?
— Ладно, о-кей. Передам.
— Мы сейчас реперные точки снимаем?
— Вас проинструктировали?
— Да, конечно.
— Уже сняли. Будем предварительный анализ делать?
— Давайте.
Олег нажал на зеленое «да» под возникшей надписью «Сделать предварительный анализ».
— Ну, пойдемте чай пить.
На кухне на первом этаже, где накрыт стол для чаепития, окно широко распахнуто. В саду цветут гладиолусы и первые осенние хризантемы. За давно отцветшим кустом сирени возвышается здание ПсиЦентра.
Марина и Дмитрий занимаются другими пациентами, так что Олег Николаевич и Женя остались одни.
Олег разлил чай. Выложил на широкое блюдо в центре стола несколько круассанов.
— Хотели бы туда вернуться на работу? — спросил Женя, указывая глазами на ПсиЦентр.
— Я сейчас зарабатываю больше, — сказал Олег. — Но тогда было больше смысла. Сейчас я в основном ерундой какой-то занимаюсь.
— Вы не ответили.
— Сейчас не хочу. Я не могу работать там, где мне нужно постоянно идти на сделки с совестью. Раньше, когда я делал человеку коррекцию и мне нужно было отправить его в менее приятное место, я его напутствовал: «Теперь надо ответить за то, что вы сделали. Необходимо. Будьте мужественны. Если будут злоупотребления со стороны администрации — я на связи». Были, конечно, сфабрикованные дела, политические дела, слишком суровые приговоры, банальные судебные ошибки. Ну, процентов пятнадцать-двадцать. Тогда от моей напутственной фразы оставалась только вторая часть: «Будьте мужественны. Если будут злоупотребления со стороны администрации — я на связи». И я боролся за каждого, писал жалобы, консультировал адвокатов, помогал, чем мог. Иногда были успехи. Двоих начальников колоний удалось снять. А потом ушли меня. И, знаете, слава Богу! Я устал бороться.
— А что бы вы сказали мне?
— Женя, вы берите круассаны. Мне бы не пришлось вам ничего говорить. Осужденным на смерть не делают психокоррекцию. Так что в расстрельный подвал вас бы напутствовал не я.
— И как вы относитесь к существованию расстрельных подвалов в нашей замечательной стране?
— Ужасно. Равно как и к вашей замечательной деятельности. Я принципиальный противник смертной казни. А ведь несколько десятилетий ее не было! И небо не упало на землю.
— Но в ответ на очередные санкции Запада наши восстановили смертную казнь, — заметил Женя.
— Угу! Это была страшная месть, нечего сказать.