— Почти нормально, — сказал Дамир. — Только немного жарко.
— Действие пирогена не прошло, — сказал Яков Борисович. — Встать сможете?
— Конечно.
— Идите сюда, будем расставлять реперные точки.
Дамир подошел, встал рядом. На боковых участках мозга исчезали последние белые крупицы.
— Вот это височные доли? — спросил он, указал на них рукой.
— Угу, в доминантной доле хранится долговременная память, и есть участки, ответственные за убеждения, — сказал Яков. — Мы их обычно не трогаем, однако всякое бывает.
— И когда вы их трогаете?
— Когда они криминальные. Например, если вы считаете, что азиатов надо убивать, чтобы очистить от них улицы Москвы — это криминальное убеждение. Мы его не только имеем право трогать, но даже обязаны. Если же вы убеждены в том, что мир сотворил летающий макаронный монстр в состоянии глубокого опьянения, тут уж, — он развел руками, — ничего сделать не можем. Имеете полное право.
Счетчик над картинкой, наконец, показал 100 %. И под ним возникла надпись: «Подготовка к анализу данных».
Дамир сел за компьютер рядом с Яковом Борисовичем.
— Так, Дамир Ринатович, — сказал психолог. — Вы у нас оправдание терроризма признаете, а членство в Лиге и убийство — нет.
— Не совсем так. Я признаю авторство поста. Но не считаю это оправданием терроризма. Остальное — не признаю.
— Понятно. Сейчас вы должны будете ответить на несколько вопросов.
Дамир кивнул.
— Программка была отравлена? — спросил психолог.
Мозг не отреагировал никак. То есть совсем.
— Какая программка? — спросил Дамир.
Яков Борисович приблизил изображение.
— А вот оно!
На экране вспыхнула небольшая звездочка. Но зеленая.
Психолог вздохнул.
— Вы подменили программку?
— Яков Борисович, вы о чем? Я не понимаю.
На экране возникла еще одна зеленая точка, но поярче.
— Вы были на опере Дон Карлос в Большом?
— Да.
И на экране вспыхнула желтая точка.
— Яков Борисович, почему он так реагирует? Я просто слушал оперу.
— Я вижу. У вас идет эмоциональная реакция, потому что с этого похода в театр начались ваши сегодняшние неприятности.
— Вы понимаете, что я невиновен?
— Дамир… можно по имени да?
Обвиняемый кивнул.
— Дамир, не торопитесь. Опрос не закончен. Пока не вижу вашей связи с убийством, но программа еще не обрабатывала информацию. Я могу ошибаться. Дамир, вы были в театре один?
— Нет, с Дашей.
Мозг отреагировал вспышкой. Но синего цвета.
— На каком ряду сидели?
— На десятом. Это по билетам можно проверить.
Зеленая точка.
— Вы пришли раньше?
— Нет, мы опоздали. После третьего звонка, уже свет выключали.
Мозг отреагировал желтым.
— Яков Борисович, почему? Я же правду говорю.
Психолог кивнул.
— Я вижу. Потому что волновались, когда опаздывали. И перед девушкой было стыдно. Парковку долго искали?
— Да.
— Дамир, вы убили Анжелику Синепал?
— Нет, — улыбнулся обвиняемый.
Картинка на экране отреагировала бледно-желтой вспышкой.
— Ну, да, — вздохнул психолог. — Эмоционально значимо. Обвинение же предъявлено.
— Виновные иначе реагируют?
— Совсем. Да вы сейчас увидите.
Дамир насторожился. Мозг отреагировал оранжевой вспышкой.
— Мы немного сменим тему, — пояснил Яков Борисович. — Дамир, вы состоите в Лиге Свободы и Справедливости?
Картинка зажглась оранжевым.
— Ну, тепло, — отреагировал психолог.
— Нет, — сказал Дамир.
— Угу! Вы планировали туда вступить?
Оранжевый стал гуще, почти красным.
— Ну, как же нет! — сказал Яков Борисович.
— Я об этом думал, — тихо проговорил обвиняемый. — Но я бы не решился.
— Вы хотели бы финансировать Лигу?
На экране зажглась красная точка.
— Ну, вот так реагируют виновные, — прокомментировал психолог. — Вы, кстати, не ответили.
— Да, — сказал Дамир.
— Ну, вот. И вы у меня еще будете от оправдания терроризма отпираться!
— Я их не оправдываю.
Красная вспышка.
— Оправдываете. Как вы считаете, Дамир, народ имеет право на восстание?
Красная вспышка.
— Да, — сказал арестант. — Но мне бы не хотелось такого исхода.
— Ладно, — заключил Яков Борисович. — Мне с вами, более или менее все ясно. Идите, пообедайте. Через полчаса будет предварительный результат. Все! Не расстраивайтесь. В убийстве вы, по-видимому, невиновны.
Когда Дамир ушел, у Якова зазвонил телефон.
Медынцев Алексей Матвеевич. Главный психолог центра.
— Яша, как впечатление от нашего нового подопечного?
— Парень чист. Я снял пока реперные точки. Но вряд ли что-то изменится. Он не знает даже метода преступления. Не врет почти. Молодец.
— Что значит «почти»?
— Когда речь зашла о его посте, немного пытался уходить. Оправдание терроризма есть.
— Хоть это!
— Только что там корректировать по этому составу!
— Мы по закону действуем. Найдем, что корректировать. Человек несовершенен. Когда будет результат отзвонишься.
— Хорошо.
В столовой, официально именовавшейся «Кафе Лесногородского Психологического Центра», Дамир взял рис с кусочками курицы и яблочный сок. Сел за стол у высокого окна. Точнее застекленной стены внутреннего двора. Там, за стеклом, стояли под снегом деревья и сияли из-под снежных шапок красные ягоды рябины — единственный яркий мазок в этом белом пейзаже под пасмурным февральским небом.
Видимо, он здесь надолго. С другой стороны, хорошо, что здесь. Это не расстрельный подвал. Это даже не ИВС.
Когда рис был уничтожен, в зале появился Яков Борисович и подсел к Дамиру с чашкой кофе и планшетом в руке.
— Дамир, у вас все в порядке.
— Да? Я уже смирился с этим прекрасным местом.
— Это хорошо. Задержаться придется. Месяца на два, навскидку.
— А что тогда в порядке?
— Результат готов. Сейчас увидите.
Он открыл планшет. На экране была таблица с именем и фамилией Дамира и датой рождения наверху.
Под именем светилась надпись: «Все параметры в норме. Необходимость психокоррекции: 5 %».
— Пять процентов?.. — проговорил Дамир.
— Это вы где-то пару раз на красный свет проехали, — усмехнулся психолог. — Было?
— Было. Не заметил, — сказал Дамир. — Прошляпил.
— Ну, вот видите. Программа отловила.
— А оправдание терроризма?
— Есть у вас оправдание терроризма. Просто программа американская. Она этого не ловит. У них же первая поправка к конституции.
— Свобода слова?
— Она самая. В результате по Чикаго ходят нео-нацистские марши с факелами и свастиками прямо по еврейским кварталам и кричат: «Хайль!» Это по поводу первой поправки.
— Считаете, что за это надо сажать?
— Сажать перебор. В Европе сейчас решают вопрос более изобретательно. Например, приговаривают к экскурсиям по концлагерям. Вот! Самое оно! Плюс психокоррекция.
— У нас, по-моему, такого не предусмотрено.
— Для вас сделаем. В рамках психокоррекции. И фото жертв Лиги после их «акций», и выступления родственников. Так что морально готовьтесь.
Дамир вздохнул.
— Кстати, еще один момент, на котором вы прокололись, — продолжил психолог. — Его тоже программа не ловит в силу ее пиндосской сущности.
— Какой?
— Право на восстание. Это вторая поправка к конституции США. Ибо, по мнению авторов программы, каждый добропорядочный американец и должен одобрять право на восстание, ибо для того ему и товарищ кольт по конституции разрешен, чтобы власти не зарывались. А что у нас в России получается с правом на восстание, мы уже наблюдали в семнадцатом году прошлого века. Так что товарищ кольт не для русского человека. И даже товарищ маузер.
— И что теперь? — спросил Дамир.
— Вечером будет подробный анализ, уже с учетом специфики европейского и нашего законодательства. И с расшифровкой долговременной памяти. Ситуация может немного ухудшится, но не думаю, что радикально. Я вас позову.
Подробный анализ был готов около половины седьмого. Яков набросал психологическое заключение и отзвонился Медынцеву.
Алексей Матвеевич был еще на месте.
— Анализ и заключение по Рашитову готово. Карта чистая.
— Понятно, — вздохнул Алексей Матвеевич. — Сбрось материалы и заходи ко мне.
Когда Анисенко зашел в кабинет, Медынцев уже сидел за компьютером и пробегал глазами заключение.
— СБшники будут недовольны, — наконец, сказал он.
— Зачем им невиновный? По оправданию терроризма я положительное написал. Даже есть план психокоррекции, правда там мало.
— Угу! На три копейки. Как на полтора месяца растянул, кудесник!
— Чтобы они ему больше ничего не припаяли, если им покажется очень мало.
— Все равно покажется. Все равно припаяют. По этой статье нет условно, к сожалению. Хотя парня жалко, конечно.
— Лишь бы обвинение в убийстве сняли.
— Попробую договориться. А невиновный им для отчетности, Яша. Чтобы начальству оперативно доложить и получить премии, поощрения, погоны.
— А невиновному — пулю в затылок.
— Яша, не драматизируй. Это совсем не обязательно. Одно же убийство, хотя и терроризм. Могут лет двадцать дать.
— Какие двадцать лет, Алексей Матвеевич! Он невиновен.
— Постараюсь договориться, постараюсь.
— Мне его в коррекционное отделение переводить?
— Подожди пока. Поглядим.
— У него согласие.
— Я помню. Подожди.
Перед уходом с работы Яков еще успел заглянуть к Дамиру. Рашитов сидел на кровати и читал книгу.
— Дела такие, если кратко, — сказал психолог. — В общем, все по-прежнему. По убийству карта чистая. По оправданию терроризма будет коррекция. Завтра-послезавтра переведем в коррекционное отделение. Это не страшно. Там все тоже самое. Не волнуйтесь. Спите.
На следующий день Алексей Матвеевич вызвал Якова к себе.
— Надо подписать ПЗ Рашитова, — сказал он, когда Анисенко вошел. — Садись. Я тебе кинул на планшет. Толь