Альбицкий молчал.
Олег обернулся к нему.
— Андрей, карта чистая?
— Нет.
— Понятно. Тогда есть несколько вариантов. Первый и самый лучший. Мы снимаем карту, я пишу заключение и план коррекции. Вы подписываете согласие на коррекцию, остаетесь у меня в клинике, мы делаем коррекцию, а потом вы сдаетесь властям. Если все не совсем уж ужасно, это, скорее всего, освободит вас от реального наказания. Условка может быть. Ну, по гражданским искам надо будет расплатится. Насколько все ужасно?
— С точки зрения властей, боюсь, что хуже некуда, — улыбнулся Альбицкий. — С моей: все иначе.
— Вы так улыбаетесь, что я не могу поверить в то, что вы говорите.
— Я не знаю, как вы все это оцените. Надеюсь, что поймете, хотя, наверное, осудите.
— Если я осужу, точно нужна коррекция. Так. Вариант «все ужасно». В этом случае и наказание будет, к сожалению. Но пройденный курс коррекции — это мощное смягчающее обстоятельство. Приговорят, но не по максимуму точно. Андрей, вы в принципе собираетесь сдаваться властям?
— Не властям России.
— Понятно. Но и в этом случае лучше все делать официально. Они будут переснимать, скорее всего. А может быть и не будут, когда узнают, кто психолог. У меня есть некоторая международная известность в узком кругу специалистов. Давайте так: вы все-таки подпишите согласие, а потом, если вы так решите, оно останется только у вас, я его сотру со всех моих носителей.
— Хорошо, давайте так.
Олег загрузил нужный файл, передал телефон назад.
— Прочитайте текст и подписывайте. Большой палец правой руки к красному квадрату в правом нижнем углу.
— «Я осознаю и соглашаюсь с тем, что карта нейронов моего мозга будет снята, сохранена и исследована», — прочитал Андрей. — «Я понимаю и соглашаюсь с тем, что известная мне конфиденциальная информация может стать известной психологу, проводящему обследование, а также всем лицам, которые могут получить доступ к нейронной карте».
— Не «может стать известной», а станет известной, — заметил Олег. — И не «могут получить», а получат.
Андрей молчал.
— Все-таки я поражаюсь тому, как люди, натворив дел, пугаются всякой ерунды, — заметил Олег Николаевич. — В конце концов, результат можно сохранить только в облаке и молчать о том, что мы снимали карту. И никто до нее не доберется.
— Я подписал, берите! — сказал Альбицкий.
И смарт перекочевал вперед.
Машина свернула на Кутузовский, точнее на очередную коллатераль под ним. Хотелось вынырнуть наверх, к солнцу, под весеннее небо. Но бортовой компьютер докладывал, что Можайка стоит, и эстакада над ней тоже.
— Андрей, я, конечно, все увижу на карте, — сказал Олег. — Но хочется знать, чего ждать. По поводу того, что вы невиновны в убийстве вашего друга, мне понятно. Но под характеристику «все ужасно» это не подпадает.
Альбицкий медлил с ответом.
— Я сейчас начну задавать неприятные вопросы, — раздраженно произнес Олег. — Сколько человек вы убили?
Андрей хмыкнул.
— Лично ни одного.
— «Лично» — роскошная оговорка.
— Олег Николаевич, ну, давайте, я не буду сразу все выкладывать. До Лесного городка, ладно?
— Хорошо. Пусть не все сразу. Вы собирались отстреливаться при задержании?
— Да.
Олег вздохнул.
— Не знаю, насколько это оправдание, но я практически уверен, что меня постараются пристрелить, если найдут, — сказал Андрей.
Машина вынырнула на поверхность в районе Переделкино, и Олег в последний момент успел заметить впереди полицейский кордон. Останавливали выборочно, но густо. Рядом с кордоном уже стояли две желтые машины такси, одна серая каршеринговая и ничем не примечательная легковушка.
— Андрей на пол! — коротко скомандовал Олег.
«Тахион» величаво, как корабль, шел на автопилоте по скоростной полосе. Значит, и полиции послушается на автопилоте. Рука Олега была дернулась, чтобы переключиться в ручной режим, но он сдержал порыв. Так можно только выдать себя.
Глава 10
— Интересно, почему они стоят здесь? — спросил Штерн, когда они миновали кордон.
— Транспортная развязка, — предположил Андрей. — Видимо, кордоны на всех значимых выездах из города.
— Или вдоль всего пути до моего загородного дома. Какова вероятность, что это по вашу душу?
— Не нулевая, прямо скажем.
— Понимаете, мой дом плох только одним: нас там могут уже ждать, — заметил Олег Николаевич. — А проверить это мы не можем. Все-таки в наш век тотальной прозрачности скрываться от властей — совершенно тухлое дело.
У поворота на Внуково стоял очередной кордон. Набор остановленных машин был примерно тот же: такси, каршеринг и недорогие легковушки. Роскошное серебристое чудо за три миллиона евро никого не заинтересовало. То есть его, конечно, проводили восторженными взглядами, но остановить не подумали.
— Еще один кордон на пути к моему дому, — заметил Олег.
— Еще одна транспортная развязка, — ответил Андрей.
— Вы, как я посмотрю, оптимист.
— Стараюсь им быть. С переменным успехом.
Больше кордонов не попадалось до самого Лесного городка. За ним свернули направо к Психологическому Центру. Погода испортилась, небо потемнело, собрались тучи, зато стало прохладнее.
Олег снялся с автопилота. Конечный пункт их пути слегка отличался от забитого в программу.
Слева проплыли туи у входа в ПсиЦентр. Справа — дома сотрудников. Впереди показался лес.
— У леса большая парковка, — сказал Олег. — Насколько я знаю, в дальней ее части камер нет, правда, парковаться приходится на траве. Вы там останетесь в машине, а я схожу домой.
— Хорошо, — кивнул Андрей.
— Ключи я оставляю, мало ли что, — сказал Олег, заглушая мотор. — Ждите.
Олег вернулся примерно через полчаса.
— Все чисто, — сказал он. — Никаких нежеланных визитеров не было.
Они сели в машину, и через пять минут «Тахион» уже вполз в гараж под домом Олега и встал рядом с Фольксвагеном его жены.
Поднялись в дом.
В холле их встретили Дима — ассистент психолога, долговязый улыбчивый парень, и жена Олега Марина, миловидная блондинка лет сорока.
— Это Андрей Альбицкий, — сказал Олег. — Тот самый. Я говорил.
Дима кивнул.
— Все уже готово.
— Может быть чаю? — спросил Олег. — Или не будем терять времени?
— Не будем терять времени, — сказал Альбицкий. — Если можно…
— Можно, — вздохнул Олег. — У нас потом будет время на обед.
— Чтобы корректировать память нужны коррекционные моды? — спросил Андрей.
— Вы хотите редактировать память? — поинтересовался Штерн.
— Да, стереть кое-что.
— Понятно. Это незаконно, и я этого делать не буду.
— Ладно, тогда диагностические.
Андрей выбрал моды М-100. Выводятся из организма за 48 часов. Штука одноразовая, дешевле и крупнее коррекционных, зато и температуру приходится поднимать выше 40 градусов, чтобы они преодолели гемато-энцефалический барьер и проникли в мозг.
Но ставить сразу коррекционные моды казалось очень радикальным, да и требовало каких-то реалистичных объяснений.
Пришлось выпить «Кондактин-С» — довольно сильный препарат для повышения температуры.
Жар был ужасный: Альбицкий метался по изголовью и несколько раз просил пить.
Наконец, Марина открыла окно, и в кабинет ворвался влажный воздух, пахнущий нарциссами и грозой.
И Андрей задышал ровнее.
— Я мог бы быть и терпеливее, — заметил он. — Извините.
— Да, ладно! Вполне прилично на общем фоне. Вы же не в Гестапо, чтобы геройствовать.
На улице подул шквалистый ветер. Стало совсем темно, сверкнула молния, раздались раскаты грома, и на сад обрушился ливень.
Наконец карта была снята, и на компьютере появилось трехмерное изображение мозга.
— Андрей, берите стул, — сказал Штерн. — Вон, у окна, садитесь к компьютеру. У нас будет примерно час совместной работы, потом начнется анализ результатов.
Все сели к монитору. Андрей в центре, Олег и Дмитрий — по бокам.
Изображение мозга на экране стало совсем светлым, только черные контуры.
— Так, Андрей, я сейчас буду задавать вопросы, делать какие-то предположения. Лучше, чтобы это был диалог, а не монолог, но, если где-то вам тяжело отвечать — в общем-то ничего страшного.
Альбицкий кивнул.
— Мы, к сожалению, с вами так и не успели толком поговорить. Все время куда-то бежали. Но сказали вы довольно много. По крайней мере, есть, о чем спрашивать. Вас преследует СБ?
— Да.
На картинке в области височной доли вспыхнуло красное пятнышко.
Андрей уставился на экран.
— Почему он так реагирует, я же не вру.
— Конечно не врете. Я вижу. Просто эмоциональная реакция. Если бы вы сказали «нет», была бы явная ложь. Да не смотрите вы туда!
— Это сложно, — улыбнулся Альбицкий.
— Дело связано с политикой?
— В какой-то степени… — проговорил Альбицкий.
На экране появилась еще одна красная точка.
— Андрей, ну, не увиливайте! «Да» есть да, «Нет» — это нет, а все, что сверх того, то от Лукавого.
— Я не увиливаю, Олег Николаевич. Действительно не понимаю, можно ли это считать политикой. Это становится политикой только в несвободных странах.
Рядом с красной точкой зажглось несколько оранжевых.
— У нас несвободная страна?
— Последняя диктатура Европы! Вы, о чем? Какая она свободная!
Картинка отреагировала россыпью оранжевых огней.
— Мы не так уж плохо живем при этой диктатуре, — заметил Олег.
— Ну, да! Вы неплохо живете. А почему в Лесногородском Центре больше не работаете, Олег Николаевич?
— Вы знаете ответ, — сказал Олег, изучая очередную красную вспышку.
— Конечно. Потому что вас заставляли фальсифицировать психологические заключения, а вы отказались. И потому вы там больше не работаете.
— Да, вы правы. Но я нашел себя. Выход есть. Можно не участвовать в подлости.
— Не всем этого достаточно.
— Андрей, но насилие — не выход! Есть вещи недопустимые!