Дамир молчал.
— Ну, что уже теперь молчать? Сам нам все рассказал. Была с тобой — значит, сообщница. Знаешь, мы думаем, она — идеолог Лиги. Отличница, да?
Даша. Маленькая, хрупкая, со светлым коротким хвостиком. Девочка-эльф. Дамир вспомнил, как они вдвоем жили в Болгарии в квартире, которую отец когда-то купил для бабушки. С балкона с арочным сводом было видно море, во внутреннем дворе с бассейном пышно цвели белым и розовым какие-то кусты, похожие на сирень, а у дальней стены длинного строения под черепичной крышей росли темно-красные штамбовые розы.
А над балконом летали ласточки, свившие под сводом гнездо. А они с Дашей сидели за маленьким круглым столиком, потягивали вино из высоких бокалов о чем-то болтали и смеялись.
Дамир закрыл глаза.
Они могут лгать. Они всегда лгут.
— Она на свободе? — тихо спросил он. — Или уже арестована?
— На свободе, пока, — сказал Александр Филиппович. — И там и останется, если будешь хорошо себя вести.
Дамир молчал. Он им не верил.
— Саш, да что ты с ним церемонишься? — раздался голос Кивалина. — Давай ему устроим «супермаркет». Живо все подпишет. Уж три часа с ним возимся! Надоело!
Три часа! Это число поразило Дамира. Неужели он терпит это три часа!
— Ну, готовь «супермаркет», — сказал Маленький. — Дамир, а ты запомни: не начнешь говорить, с твоей Дашей будет тоже самое.
В руках у Кивалина появился полиэтиленовый пакет, скотч и какой-то пузырек. Дамир не сразу сообразил, зачем все это.
Пакет надели ему на голову и молниеносно замотали скотчем.
Дамир попытался сделать вдох и в нос ворвался резкий запах нашатыря и разлился болью в легких. Он задержал дыхание, но усилий хватило ненадолго. Второй вдох оказался еще мучительнее первого. Он начал задыхаться и сделал попытку втянуть воздух вместе с пакетом, чтобы прокусить его. Но пакет не поддавался. Дамир слишком ослаб, и даже малейшее усилие давалось с трудом.
Он начал терять сознание.
— Ну, будешь говорить? — услышал он чей-то голос откуда-то издалека.
— Да, — еле выговорил он, отключаясь.
Когда он пришел в себя, он увидел, что пакет прорван, и почувствовал, что по его лицу стекает вода.
— Ну, наконец-то, — сказал Маленький. — Давно бы так!
— Она этого не выдержит, — прошептал Дамир, словно оправдываясь.
— Конечно, не выдержит, — кивнул Александр Филиппович. — Этого никто не выдерживает. Но теперь и не придется, если будешь молодцом.
— Можно меня развязать?
— Нет пока. А то возьмешься за старое.
— Ну, хоть джинсы надеть?
— Да ты высохни сначала, — посоветовал Кивалин.
— Посмотрим по поведению, — поддержал Маленький. — Глебчик, ты открой материалы дела. С прокурора Земельченко начнем.
Секретарь — единственный, кто не участвовал в издевательствах, набрал что-то на клавиатуре компьютера.
— Итак, Дамир Ринатович, сейчас вы нам расскажите, как убили прокурора Александра Земельченко, — сказал Маленький.
Дамир умоляюще посмотрел на следователя. Это было бы смешно, если бы не было так страшно. Рашитов совсем не помнил этот эпизод. Ведь наверняка же видел где-нибудь в прессе, но совсем из головы вылетело. Но он панически боялся сказать «не помню», чтобы не получить удар током.
Александр Филиппович с усмешкой смотрел на него и упивался его ужасом.
— Я его застрелил? — осторожно спросил Дамир.
— Нет, — хмыкнул следователь.
Помощь пришла с неожиданной стороны.
— Машина полковника Александра Земельченко протаранила ограждение Краснохолмского моста и упала в воду, — зачитал с экрана компьютера Глебчик.
Дамир благодарно посмотрел на него.
— И ты это выучишь, Дамир, и потом расскажешь нам на камеру, — сказал Маленький.
Дамир прилежно повторил про машину Земельченко.
— Молодец, память хорошая, — похвалил Александр Филиппович.
— Там была взрывчатка? — спросил Рашитов.
Маленький вопросительно посмотрел на Глебчика.
— Нет, — сказал тот. — Следы взрывчатки не были обнаружены. Зато были испорчены тормоза.
— Запомнил, Дамир? — спросил Маленький. — Были испорчены тормоза. Что вы сделали?
— Испортили тормоза, — покорно повторил Дамир.
— Что? Был сообщник?
Рашитов живо представил на своем месте Дашу и тут же поправился:
— Я испортил тормоза. Я один.
Честно говоря, он очень слабо представлял, как устроены тормоза и тем более, как их портить. Свой мерсик он всегда лечил у официального дилера, умея только открывать капот и заливать незамерзайку. Да и все проблемы мерсика сводились к царапинкам по сторонам бампера, нанесенным коварным дачным забором. Но проверить способности Дамира как автомеханика СБшники даже не подумали. А зачем? Дело и так неплохо сшивалось.
От прокурора Земельченко перешли к полковнику СБ Максиму Немирову. Допрос по этому делу мало отличался по форме от предыдущего с той только разницей, что на этот раз Дамир правильно вспомнил, что полковника застрелили. И даже вспомнил, почему: из мести за убийство оппозиционера Ряскина. Дело было еще на слуху.
К третьему эпизоду СБшникам надоело над ним измываться, и они сами написали его показания, скопипастив их из материалов дела и даже не позаботившись исправить ошибки.
С остальными убийствами расправились часа за два тем же способом.
Наконец, Дамира развязали, разрешили одеться и позвали подписывать бумаги. Он подписал все, не читая, и не считая листы.
После этого его милостиво проводили в туалет и даже налили стакан воды. Он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера.
За окном было уже темно.
— Ну все, Дамир, — сказал Маленький. — В Психологический Центр мы тебя вернуть, к сожалению, не успеваем. Ну, сам виноват, надо было сразу все подписывать. Предлагали же по-хорошему. Так что переночуешь у нас.
Душная и одновременно холодная сводчатая камера Лефортова, похожая на сундук или гроб. И снова одиночка.
Ну, и хорошо. Пусть лучше никто не видит его слезы и его отчаяние.
Дамир не мог спать. Когда он ложился, начинал задыхаться, когда садился на кровать спиной к стене, начинала кружиться голова и неумолимо хотелось лечь. Он пытался успокаивать себя: все это просто клаустрофобия, нервы, стресс, страх. Место, как место. И дышать вполне есть чем. Но помогало слабо.
Он слишком хорошо понимал, что произошло. Он слишком много читал о подобных делах в интернете. Даже, если он откажется от своих показаний, это вряд ли что-то изменит. Суд обычно смотрит на первую версию показаний и игнорирует жалобы на пытки. А это значит, что можно взять любого человека с улицы, обвинить его, в чем угодно, выбить признание, судить и расстрелять.
Сто лет назад осужденных по знаменитой пятьдесят восьмой называли «анекдотчики». Но от анекдотчика до японского шпиона и расстрельного подвала один шаг. И он такой же анекдотчик, никогда не готовивший себя ни к какому героическому пути, просто попавший под каток. Не ему повторять заклинание о пепле Клааса, не ему заставлять свою мать молчать с колеса. Он не выбирал этот путь, он слишком слаб для этого, слишком любит себя, семью, друзей, жизнь, комфорт и удовольствия. Он был только зрителем в этом спектакле, вздыхал, аплодировал, сочувствовал героям. Вот эти, например, «настоящие смелые парни».
А тут его, не спросив, неожиданно вытолкнули на сцену в самый опасный момент.
Дамир думал о том, было бы ему легче, если бы он действительно был исполнителем Лиги и совершил все шесть убийств, в которых его заставили признаться. И ему казалось, да, легче. Он бы не зря погиб.
А сейчас он казался себе героем фильма ужасов, где какая-нибудь акула целенаправленно жрет людей. И ужас ситуации не только в боли, крови и смерти, а еще в ее перевернутости, неправильности. Не по статусу акуле есть людей, это люди едят акул.
На следующее утро его действительно перевели в Психологический Центр.
Он уже не знал, хочет ли этого. Да, окно в камере, приличный матрас, нормальная еда, прогулки во дворе, а не под крышей. Но эти люди… Как они могли? А казались добрыми и сочувствующими. Теперь будут новое ПЗ писать? С шестью убийствами?
Дамир бросился на кровать в «палате» и отвернулся к стене.
Так и пролежал, не шевелясь, и не притронувшись к еде, пока в камеру не зашел Сергей Юрьевич Волков.
Дамир никак не отреагировал ни на лязг замка, ни на звук открываемой двери, ни на шаги. Услышал, как визитер придвигает стул и садится, но так и не повернулся к нему.
— Дамир, я знаю, что вас пытали, — сказал Волков.
— Они уже не стесняются хвастаться этим, — прошептал Дамир стене.
— Только друг перед другом. Говорят, даже видео снимают. Но нам не докладывают.
— И откуда вы знаете? — спросил Дамир, нехотя повернувшись.
— У вас карта под мониторингом. Все видно.
— И как?
— Ужасно.
— И вы все знаете и молчите.
— Я не подписывал ваше ПЗ, Дамир.
— Анисенко подписывал? Такой замечательный добрый парень, — усмехнулся Дамир. — Вежливый. Обходительный.
— Он отказался подписывать и потерял работу. Медынцев подписал, главный психолог Центра. На него очень сильно надавили, сам бы он никогда не стал.
— Знаете, Сергей Юрьевич, мне это совершенно не интересно: надавили или сам побежал подбирать тридцать серебряников. Ваше ПЗ дало им зеленый свет. После него со мной можно было делать, что угодно и быть уверенным, что вы все покроете и проштампуете. Когда ждать нового ПЗ с шестью убийствами? Меня ведь за ним сюда перевели, не так ли?
— Дамир, вы поешьте. От того, что вы уморите себя голодом, никому лучше не будет. Понимаете, мы не может против них открыто бунтовать, но мы что-нибудь придумаем.
Дамир хмыкнул и снова демонстративно отвернулся к стене.
— Я хотел бы видеть моего адвоката, — тихо сказал он.
— Константинова? Вы от него отказались.
Дамир сел на кровати и в упор посмотрел на Волкова.
— Как отказался?
— Подписали отказ. Все протоколы ваших допросов подписаны назначенным государственным адвокатом. Вы читали бумаги, которые Вас заставили подписать?