— Мы делаем все, что в наших силах, — сказал Андрей. — Я связался с его отцом. Он может стать гарантом сделки, то есть ты сдашься сначала ему, но на нейтральной территории, и потом они выпустят его сына.
— Я согласен.
— Не сомневаюсь. Ринат Ильясович тоже согласен. Только они полностью нас игнорируют.
— Андрей! Ну, как минимум, я много знаю!
— Немного. Когда ты будешь в Москве, я буду уже не в Праге. Остальную значимую информацию сотрем. Извини. И они это прекрасно понимают. Ринат пытался поднять вопрос по своим каналам, но, увы, решается все на самом верху, одним всем известным человеком, и он ничего слышать не хочет об обмене.
— А если я сдамся так, без условий?
Андрей закатил глаза и тяжело вздохнул.
— Женя, мы это уже обсуждали! Бессмысленных жертв даже Ринат не хочет, он-то прекрасно знает своих старых друзей.
— Но что-то нужно делать! Может, устроить ему побег?
Альбицкий вздохнул еще глубже.
— Женя, наша система на это не настроена. Дорого, трудоемко, сложно. Кто попался из пропагандистов — сидит, из исполнителей пока никто не попался, но попадется — умрет. И каждый на это подписывается.
— Но он не подписывался! Может быть стоит изменить систему?
— Понимаешь, его охраняют люди далеко не героические. Очень конформные, другие в систему не попадают. Да, если бы это было рядовое дело, мы бы их подкупили. Не проблема! Но дело курируют на самом верху. И все это прекрасно понимают. Помогая нам, они тоже будут рисковать жизнью, как и мы.
— А отбить где-то по дороге? Например, в суд. Когда высаживают из автозака?
— Риск для наших людей. Слишком большой. И ради парня не из Лиги.
— Какая разница!
Андрей усмехнулся.
— Ладно, разницы никакой. Но нашим ребятам придется стрелять в людей не из списка, которым не вынесены приговоры. Это убийство.
— Андрей! Мне сдаться легче, чем вот так сидеть и ждать, когда они его расстреляют!
— Женя, запомни: убийца — тот, кто убивает. Твое чувство вины надумано и не имеет отношения к реальности. Да, ты убил двух ублюдков, на которых пробы было негде ставить, но не думаю, что раскаиваешься. А в том, что случилось или случится с Дамиром Рашитовым, ты невиновен. Никак! Ни в малейшей степени.
Женя сжал кулаки.
— Знаешь, у меня для тебя предложение, — сказал Альбицкий. — Есть одно место, где я снимаю стресс. Просто классная психотерапия. Поехали?
Глава 16
Женя посмотрел на Альбицкого с безграничным удивлением.
— Поехали, поехали! — повторил тот. — Тебе точно понравится.
Через полчаса они стояли в отдаленном от центра квартале Праги у дверей с надписью «Strelnice» с изящной галочкой над «r».
Женя хмыкнул.
— А ты что подумал? — усмехнулся Альбицкий.
Они спустились в подвал по узкой лестнице, Андрей поздоровался с администратором как со старым знакомым и оплатил сотню выстрелов.
— Они что круглосуточно работают? — спросил Женя.
— До последнего посетителя.
Деревянные панели на стенах, увешенные разного вида винтовками и карабинами, крупная плитка на полу и бумажные мишени у дальней стены.
Андрей протянул Жене пистолет.
— Ну, ты первый.
Они надели наушники, и Женя взял оружие. В правую руку, поддерживая второй. Стреляли в цель с двадцати пяти метров. Прогремели первые десять выстрелов. Пошли смотреть результат.
В десятку было половина, еще четыре — девять и даже один восемь.
Андрей вздохнул.
— С двух рук! — заметил он. — Кто-то мне писал в резюме, что он КМС.
— Я давно не тренировался, — оправдывался Женя. — Ты же мне сам запретил!
— Потому что не планировались акции с огнестрелом. А теперь планируются. Так что давай-ка каждый день сюда. И тренируй руку!
Андрей отошел к столу и взял пистолет. В правую руку, вторую положил в карман брюк. Отстрелял десять раз с вытянутой руки, почти не целясь.
— Вторая рука тебе может понадобится, — заметил он.
— С двух рук точнее, — сказал Женя. — И быстрее.
— Ну, давай посмотрим.
Все в десятку. В яблочко.
— Ладно, затыкаюсь, — сказал Женя.
— Ну, почему? — спросил Андрей, перекладывая пистолет в левую руку. — Сейчас ты сможешь надо мной посмеяться.
Смеяться было особо не над чем. С левой руки в яблочко было девять из десяти. Последний выстрел угодил в девятку.
— Правая рука тоже может понадобиться, — прокомментировал Андрей. — В свое оправдание могу сказать, что у нас не очень мелкие цели. К тому же мы не такие паладины милосердия, чтобы стремиться непременно к мгновенной смерти тех, кого казним.
— У нас движущиеся цели.
— Да, сейчас потренируемся. Здесь есть и движущиеся цели. И с пятидесяти метров. Не всегда удается на двадцать пять метров подойти.
— У нас через полтора месяца планируется тренировочный лагерь в лесу. Здесь недалеко, под Прагой, — сказал Андрей, когда они покидали тир. — Буду рад тебя там видеть.
— Ну, если меня еще не обменяют на Дамира.
— Можешь не надеяться.
— Олег, у меня к тебе просьба.
Голос Медынцева был чуть не заискивающим. Давненько он не звонил. С тех самых пор, как Олегу Николаевичу пришлось уволиться из Лесногородского центра.
— Я слушаю, — сказал Штерн.
— У нас тут проблема. Дамир Рашитов, ну, который террорист, может быть, ты слышал…
— Про террориста не слышал. Про невиновного, которому вы сфальсифицировали заключение — да, конечно.
— Он отказывается от еды и ни с кем не общается, вообще не говорит ни слова.
— Неудивительно. Заявление о голодовке писал?
— Нет, просто не ест.
— И вам-то что? Если умрет, по шапке дадут?
— Могут вообще закрыть Центр.
— А кому вы нужны с такими заключениями? Их можно и в СБ штамповать.
— Нас заставили.
— Били электрошокером, надевали на голову пакеты, руки выкручивали, иглы по ногти загоняли?
— Обещали уголовное дело. Так что не иронизируй. Близко.
— И теперь я должен разгребать ваше дерьмо?
— Ну, да, допустим, мы — гады. А ты, Олег? Если сейчас откажешься.
Олег вздохнул.
— Облегчить страдания, да? Поработать врачом из хосписа для молодого, здорового парня?
— Да. Ну, ты же волшебник!
— Что-то ты об этом не помнил, когда выгонял меня с работы.
— Олег, берешься?
— У него адвокат давно был?
— Три недели назад.
— А что так?
— Нам запретили его пускать. План «крепость». Он взял этого, Константинова.
— Понятно. Сколько дней он не ест?
— Десять.
— Ну, это еще ничего. Не смертельно.
— Он не пьет третий день.
— Ясно. Значит, пожар. Ладно, я подумаю.
— Мы тебе полставки дадим!
— Да не нужны мне ваши полставки!
Олег Николаевич положил трубку.
Решение он принял на первой минуте разговора, но надо было связаться с еще одним человеком.
Илью Львовича Константинова он знал давно, еще по работе в Психологическом центре. Адвокат ответил сразу, видимо, увидев знакомый номер.
У Дамира Олег Николаевич был уже вечером.
За окном, здесь вполне прозрачном, давно темно. Камеру освещает тусклая лампа под потолком. Здесь камеры называют «палаты». Как-то уже отвык. У него в частном кабинете, да, палаты. Целых четыре.
Дамир лежит головой к окну, лицом к стене, на визитера не отреагировал никак. Даже не шелохнулся. Маленький телевизор в ногах выключен, пульт в пыли. На столе полный чайник с водой и алюминиевая кружка. Тарелка с кашей. Нетронутой.
Штерн опустился на стул напротив кровати.
— Дамир, меня зовут Олег Николаевич. Я психолог.
Ноль реакции.
— Встать! — гаркнул охранник.
Дамир не пошевелился.
— Помолчите, — сказал Штерн. — Я сам разберусь. Оставьте нас. Мне надо поговорить с пациентом наедине.
— Он террорист.
— Да какой он террорист! — хмыкнул Олег Николаевич. — У меня тридцать лет стажа, и работать приходилось, уверяю вас с людьми, куда боле опасными.
— Но я вас запру.
— Да, естественно. Вы обязаны.
Тюремщик ретировался, и ключ в замке проскрежетал два раза.
— Дамир, надо жить, — начал Штерн. — Надо бороться. Если вы сдадитесь сейчас — шансов нет. Будете бороться, и шанс появится. Маленький, не спорю, но это лучше, чем ничего. Я видел вашу карту. Настоящую. Я знаю, что все убийства, которые вам приписывают, совершили другие люди. Местные психологи тоже об этом знают. Они не злодеи, Дамир, просто запуганные слабые люди.
Дамир сел на кровати. Бледен, худ, нос заострился, синяки под глазами, сухие губы.
— Но вы же тоже из них? — спросил он.
— Я частный психолог, Дамир. Раньше работал в ПЦ, но меня выгнали, потому что я отказался творить то, что они творят. Медынцев позвонил мне и уговорил взяться за ваше лечение, потому что ни с кем из них вы не хотели идти на контакт. Я такой добрый волшебник по вызову, соломинка, скорая помощь, последний шанс.
— Я болен?
— Несомненно. Видно невооруженным глазом. Посттравматическое расстройство и, возможно, клиническая депрессия.
— Вам мой отец платит?
— Нет. Сначала я отказался от денег. Но, чтобы меня к вам пустили, пришлось подписать договор с Центром. Так что, видимо, будут перечислять. Как ни странно, государство.
— А что Илья Львович? Почему его нет?
— Его к вам не пускают. Он не забыл про вас, ни в коем случае! Просто не может пробиться. Теперь я буду вашим связным.
— Вы его видели?
— Час назад.
— Как Даша?
— Илья Львович уговаривал ее уехать, но там родители не хотят. Она же учится, ей надо окончить курс. Мне кажется, они просто не осознают опасности. Тем более, что ее не трогают. Ни на один допрос пока не вызывали. Но я с ними поговорю. Она вам не пишет, потому что вы ей запретили. Через Константинова передавала, что уедет. Постарается, как можно быстрее.
— А этот парень из Лиги? Соболев?
— Женя — хороший парень, — Олег перешел на шепот. — Я его знаю. Но он понимает добро, как крестоносец. Добро должно быть с мечом. Карающим и потяжелее. А можно и с бронетранспортером. И Альбицкий такой же.