Альбицкий выхватывает пистолет. Женя тянется к своему.
Майор целится, лежа на земле, из-под контейнеров с розами.
Гремит выстрел.
Кто-то кричит.
— Ты его подстрелил? — спрашивает Андрей.
— Задел, вроде. Он за памятником.
— Далеко.
— Это смотря из чего стрелять. Похоже у него штурмовая винтовка.
Звучит сирена полиции.
— Ну, прощай, Злата Прага! — говорит Альбицкий.
— Здесь с этим либерально, — бросает Кирилл Иванович. — Хоть два ствола носи.
— Я не о том, Кир. Черт с ней, с полицией! Выследили гады!
— Он уходит.
— Ну, еще бы!
На площадь выезжают белые с желто-голубыми полосами «Шкоды» полицейских. Штук пять, сразу с нескольких сторон.
И плевать им на пешеходную зону.
Воют сирены.
— Оперативно, — хмыкает Альбицкий и поднимается на ноги. — Я думал они тут мышей не ловят, особенно после девяти вечера.
И убирает пистолет.
— Ну, стреляли же, — говорит Кирилл Иванович. — Не телефон стибрили. Обрати внимание на ближайшую «Шкодочку», точнее на эмблему на двери.
— Белый орел на парашюте и скрещенные мечи над ним?
— Да. Группа немедленного реагирования. Местные борцы с терроризмом.
— Кир, ты здесь живешь дольше меня. Насколько чехи безумны?
— Не более, чем русские.
— Понятно. Пойдемте-ка к выходу, что-то у меня нет желания общаться с братским чешским спецназом.
— Жень, пошли к ратуше, — зовет Кир.
У ратуши ждут три машины полиции, полностью перекрыв узкий переулок, и выстраивается оцепление. Полицейские в черной одежде с крупными желтыми номерами на груди, вооружены навороченными автоматами с оптикой и тепловизорами.
— Мать! — тихо говорит Кир.
Альбицкий идет прямо на них, стараясь не смотреть в глаза. Ты их не видишь, и они тебя не видят — частенько прокатывает.
Но за ним слишком крупный майор и Женя, не знающий этих премудростей.
Ближайший полицейский что-то говорит по-чешски. «Престань», что ли. И поднимает руку.
— Просит остановится, — переводит Кир.
— Ок, — кивает Альбицкий.
Чех спрашивает что-то еще, где явно звучит «Россия».
— Да, из России, — отвечает Андрей.
И добавляет по-английски:
— К нам есть претензии?
Полицейский морщит лоб, пытаясь понять, но сдается и загружает на телефоне автопереводчик.
Альбицкий повторяет.
Чех что-то говорит.
— Нет, — переводит Кир. — Но просят подождать инспектора. У него могут быть вопросы.
— Ну, что ж, значит ждем инспектора, — вздыхает Андрей.
Инспектор — высокий поджарый чех, такой же надменный, как все они: от президента до официанта. Английским владеет.
Андрей с друзьями — не первые его собеседники.
— Свидетели утверждают, что отстреливались вы, — говорит он.
— Да, — кивает Альбицкий. — Это самооборона.
— К вам никаких претензий. Более того, наша благодарность. Если бы не вы, жертв было бы больше. Только лицензии на оружие покажите, пожалуйста.
Андрей загружает лицензию на телефон, Кир с Женей следуют его примеру. Здесь лицензию на короткоствол можно получить за один день по интернету, и легче сделать это, чем искать оружие на черном рынке. Госпошлина, конечно. Но это копейки по сравнению с ценой пистолета.
Только хваленые «чешские Кольты» оказались почти бесполезны. От ресторана до памятника Яну Гусу метров восемьдесят, если не сто. Слишком далеко для прицельной стрельбы.
Полицейский сканирует лицензии и остается доволен.
— Вы знаете, кто террорист? — спрашивает инспектор. — У вас есть предположения?
— Его взяли? — интересуется Кир.
— Нет пока. Надеюсь, вы нам поможете.
— Поищите в Российском посольстве, — советует Альбицкий.
Инспектор даже не удивляется.
— Это довольно далеко. На другой стороне Влтавы.
— Не думаю, что он был пешком.
Кир оглядывается на памятник, который огораживают желтыми сигнальными лентами.
— Я его ранил? — спрашивает он.
— Да, но не серьезно. Претензий к вам нет, но вы должны оставить нам ваши паспортные данные и контакты.
Друзья предъявили паспорта, пообещали явиться по первому требованию, и их, наконец, отпустили с миром.
— Как же приятно чувствовать себя законопослушным человеком! — заметил Альбицкий, когда они покинули площадь и углубились в лабиринт узких переулков. — Кир, как ты думаешь, зачем нацлидеру понадобился этот грохот? Как-то не его стиль.
— Заскучал, наверное, — хмыкнул майор. — Захотелось экшен. А то сердечный приступ во время утренней пробежки, укол зонтиком да ДТП. Тоска! А может подчиненные демонстрируют, что не сидят сложа руки.
— Или нас выкуривают из Праги.
— Чем Чехия лучше всего остального?
— Свободное ношение оружия, вольница с наркотой, то есть подбрасывать нет смысла, и не выдает России.
— Да, кто нас выдаст!
— Сваливать придется, тем не менее.
Ночью Андрей залез в интернет и заказал на всех билеты до Вены на ближайший вылет.
— Оповести всех, что Чехия больше небезопасна, — кинул он Кириллу Ивановичу.
В Вене они обосновались неподалеку от Вестбанхофа. Место не самое дорогое, но все-таки относительно центральное. Правда много иммигрантов, борделей и мелкого криминала.
Зато Альбицкий снял двухкомнатные апартаменты. Это было не так, чтобы очень круто. Апартаменты состояли из гостиной-кухни в одном помещении и малюсенькой спальни с эркером. Квартира была на последнем этаже и имела мансардные окна, в которые норовили залезть ветви деревьев, если отрыть створки.
Обилие остекления не нравилось Кириллу Ивановичу: стрелять по ним хорошо. Зато нравилось Альбицкому: воздух и небо.
Для Жени и майора нашлись маленькие студии в том же районе.
В третий день процесса Женя, Кирилл Иванович и Андрей собрались у Андрея смотреть видео из суда.
— Мы заявляем ходатайство о приобщении к делу видеоролика с признанием Евгения Соболева в убийстве судьи Беленького и Анжелики Синепал, — сказал Константинов.
— Почему не на стадии предварительного следствия?
— На стадии предварительного следствия нам было отказано.
— Значит, ваш ролик не имеет отношения к делу.
— Как не имеет? — хмыкнул Левиев. — Там человек признается в убийствах, в которых обвинят нашего подзащитного.
— Какой-то парень в чем-то признается, — пожал плечами судья. — И что?
— Давайте хотя бы посмотрим, — предложил Константинов.
— Нечего там смотреть. Отказано!
— Ну, зачем смотреть? — прокомментировал Альбицкий. — Все уже видели.
— Мы просим тогда приобщить адвокатский опрос Евгения Соболева, — не сдавался Константинов.
— Адвокатский опрос не является официальным документом.
— Как не является?
— Отказать, — прошипел судья.
Судебные заседания проходили каждый день по восемь-десять часов. По десять не совсем законно, но судьи работали на износ, часто продолжая заседания до девяти вечера. А начало в десять.
На заседание ехать несколько часов в душном переполненном автозаке на узенькой скамеечке, на которой невозможно усидеть.
Эта чудо-машина была изобретена примерно четверть века назад и даже выставлялась Россией на одной международной выставке как национальная гордость. Правда, никто не купил. У Запада были другие интересы.
С тех пор на нее навесили электродвигатель, ибо бензоколонки закрылись. И больше ничего изменить не почесались. Даже допотопный дизель зачем-то оставили.
Ну, спасибо, что не на дровах, как когда-то в Северной Корее.
В те давние времена, когда Россия еще была в Совете Европы, правозащитники и адвокаты периодически возмущались, а когда любимую Родину оттуда турнули, всем стало совсем по фигу.
Уставал Дамир страшно. Десять часов заседание, четыре часа на дорогу до него и четыре после. На сон теоретически шесть часов. Но получается не больше четырех-пяти.
Почему четыре часа езды до Лесного городка, куда даже с пробками ехать не больше часа? А потому, что ты, Дамир, не один. Надо собрать всех арестантов из Психологического центра, у которых в этот день суды, а в Москве еще подобрать кого-нибудь из СИЗО. А потом также на обратном пути.
Тоже национальная скрепа. И этой скрепе уже полвека, как минимум.
И все эти мучения для того, чтобы послушать, как бубнит прокурор, зачитывая показания, данные на следствии. И это восемьдесят процентов заседаний.
Был пятый день этого мучения. Дамир уже с трудом держался на ногах. Голова болела, не переставая. Наручники натерли раны на запястьях. Их не сняли, конечно! Особо опасен.
Пятый день, значит пятница. Может, выспаться удастся в субботу и воскресенье. И поесть что-нибудь, кроме печенья и воды. По выходным нет заседаний.
Началось с обычного бубнежа прокурорши Бондарь.
Дамир уж надеялся немного поспать, привалившись к стене, хотя на узкой жесткой скамье это казалось невозможным.
Но после обеда его разбудил гнусавый голос судьи Кабанова.
— Сегодня у нас намечены допросы экспертов, — объявил он. — Пригласите в зал Медынцева Алексея Матвеевича.
Дамир сделал над собой усилие, встал, подошел к стеклу «аквариума» и оперся на него рукой.
Вот он, один из тех, по чьей милости он здесь. Главный психолог Лесногородского Центра. Автор поддельного заключения. Немолодой серый человек, которого он видел один раз по телевизору, когда тот врал, что Дамир — убийца. Идет, опустив глаза. Подходит к кафедре свидетеля.
Дамиру казалось, что он сверлит психолога взглядом. Но Медынцев ничего не замечал, уставившись в кафедру.
Дамир сжал в руку в кулак. Благополучный студент элитного университета, который за всю жизнь кошки не обидел, никого пальцем не тронул, да и драться не умел. Чуть не впервые ему хотелось убить человека. До зубовного скрежета, до боли, до дрожи. Был бы пистолет — выстрелил бы, не раздумывая и не помня о последствиях.
— Что можете показать о психологическом заключении Дамира Рашитова, которое вы подписывали как психолог? — спросил судья.