И, плеснув себе еще бренди, Николсон без всякого стеснения засунул руку в штаны.
— Я бы и сейчас не прочь заняться таким спортом. Удовлетворить потребность, знаете ли. Ха-ха! Наступает момент, когда этого о-ч-чень хочется, и плевать на все приличия!
Николсон подмигнул Спарксу.
Мысль о том, что утонченная и хрупкая леди Николсон в качестве супруги была близка с этим развращенным дегенератом, вызвала в душе Дойла приступ ярости. Если за этим нравственным уродом гоняются какие-то призраки, подумалось ему, то он с удовольствием помог бы им разделаться с лордом. Дойл невольно потянулся к кочерге, лежащей возле камина.
— А что ваш отец, лорд Николсон? — спросил Спаркс как ни в чем не бывало.
— Представляете, он все еще жив! — вскричал Николсон-младший, словно это было самой нелепой вещью, какую только можно себе вообразить. — Цепляется за жизнь из последних сил, жадный негодяй! И что остается бедному Чарлзу, у которого ни титула, ни денег, кроме как влачить жалкое существование и зависеть от тех жалких подачек, которые ему перепадают? И не думайте, что старому негодяю это нравится. Не думайте, что у него не болит сердце по ночам, когда ангел смерти склоняется над ним. Папаша отлично знает, что я собираю последние крохи, лишь бы содержать дом в порядке. Дело в том, что этот злобный завистник просто сбрендил! Да-да, сбрендил окончательно. И вместо крови у него моча в жилах течет, а он все не умирает и не умирает! Почему, скажите мне, пожалуйста? Почему? Почему?!
В припадке гнева Николсон швырнул бокал в камин и затопал ногами, брызгая слюной и выкрикивая что-то нечленораздельное.
Дойл и Спаркс согласно переглянулись, решив, что этот сумасшедший явно опасен для окружающих. Между тем лорд Николсон успокоился так же мгновенно, как и начал бушевать. Весело напевая какую-то мелодию из последней постановки Гилберта и Салливана, он взял с каминной полки другой бокал и вновь плеснул в него бренди.
— А как поживает ваша жена, Чарлз? — спросил вдруг Спаркс.
Стоя к ним спиной, Николсон перестал напевать.
— Леди Николсон. Как она? — повторил свой вопрос Джек.
— Моя жена? — ледяным голосом переспросил Николсон.
— Совершенно верно. Я видел ее недавно в Лондоне.
— Видели ее?
— Да, видел. И выглядела она не самым лучшим образом.
— Не самым лучшим?
— Нет, не самым. Она была очень бледна.
«Что все это значит?» — лихорадочно пытался сообразить Дойл.
— Была бледна? — бубнил Николсон, по-прежнему не оборачиваясь к ним. Правую руку он опустил в карман халата.
— Очень бледна и выглядела совсем больной, если хотите знать мое мнение. Может быть, она переживает из-за сына? Как ваш сын? — В голосе Спаркса отчетливо зазвучали враждебные ноты.
— Мой сын?
— Послушайте, — холодно проговорил Спаркс. — Вы всегда все повторяете, как попугай, или ваш отец просто не научил вас, как следует разговаривать с людьми?
Николсон обернулся. У него в руке был револьвер. Губы лорда искривила злобная усмешка.
— Скажите-ка лучше, кто вы такой, уважаемый, и что вам здесь надо? — спросил он, с ненавистью глядя на Спаркса.
— Итак, вы не скажете…
— Это она послала вас, не так ли?
— Вы что-то путаете.
— Моя жена послала вас, а вы ее любовник, не так ли? Грязная шлюха…
— Выбирайте, пожалуйста, выражения, лорд.
— Вы спите с ней, а? И не пытайтесь отрицать это!
— Опустите револьвер, глупый мальчишка! — рявкнул вдруг Спаркс; ни один мускул на его лице не дрогнул. — Опустите немедленно!
Николсон застыл на месте, словно собака, услышавшая издалека свист хозяина. Злобная ухмылка исчезла с его лица, сменившись выражением обиженного ребенка. Он покорно опустил револьвер.
— А теперь, молодой человек, вы будете отвечать. Будете отвечать, когда вас будут спрашивать, — жестко произнес Спаркс.
— Простите… — захныкал Николсон.
Резко поднявшись с кресла, Спаркс выхватил револьвер из руки Николсона и, размахнувшись, влепил лорду пощечину. Николсон повалился на колени и зарыдал. Спаркс высыпал патроны из барабана, положил их в карман и отшвырнул револьвер. Потом, не церемонясь, схватил Николсона за отвороты халата и поднял его на ноги.
— Если вы когда-нибудь заговорите со мной в грубом тоне или в моем присутствии дурно отзоветесь о своей жене, равно как и о ком-либо другом, вы будете сурово наказаны. Вам понятно, юноша?
— Вы не имеете права так со мной разговаривать! — всхлипнул Николсон.
Спаркс подтолкнул его к стулу, и Николсон плюхнулся на него, испуганно вскрикнув. Он, не отрываясь, смотрел на Спаркса покрасневшими, заплаканными глазами. Джек поднял с пола свою трость и придвинулся к лорду.
— Вы жадный, испорченный мальчишка…
— Я не жадный и не испорченный!
— Вытяните руки ладонями вверх, Чарлз.
— Вы не можете заставить меня…
— Немедленно!
Громко всхлипнув, Чарлз вытянул перед собой дрожащие руки.
— Ну, сколько ударов заработал этот несносный мальчишка, Гомперц? — суровым голосом спросил Спаркс, помахивая тростью.
— Я бы дал ему шанс, сэр, а уж потом наказывал, — сказал Дойл, даже не пытаясь скрыть отвращение к распустившему нюни Николсону.
— Вы правы. Чарлз, вы слышали, что сказал Гомперц? Он считает, что я должен проявить милосердие. Что вы думаете по этому поводу?
— Да-а-а, сэр.
Спаркс ударил тростью по ладоням Николсона. Лорд завопил.
— Итак, где ваша жена? — спросил Спаркс.
— Я не знаю.
Спаркс ударил его снова.
— А-а-а! В Лондоне. Думаю, что в Лондоне. Я не видел ее почти три месяца.
— А ваш сын?
— Она забрала его с собой, — ответил, рыдая, Николсон, даже не пытаясь утереть слезы, струившиеся по щекам.
— И вы его не видели с тех пор?
— Не видел, клянусь!
— Для чего вы возвели стену вокруг дома, Чарлз? — продолжал сурово вопрошать Спаркс.
— Из-за нее.
— Из-за вашей жены?
— Да.
— Вы построили стену после того, как она уехала?
Николсон утвердительно кивнул.
— Почему?
— Потому что я боюсь ее.
Трость со свистом опустилась на вытянутые руки Николсона.
— Вы упрямый мальчишка, Чарли. Повторяю: почему вы боитесь свою жену?
— Потому что она… обожает Сатану.
— Вот как! Оказывается, леди Николсон обожает Сатану и якшается с чертями.
И Спаркс снова ударил Николсона по рукам.
— Но это правда, правда, клянусь Иисусом, это правда, — разрыдался Николсон, не в силах оказывать сопротивление Спарксу ложью и недоговоренностью.
Спаркс, похоже, почувствовал это и, наклонившись над Николсоном, жестко спросил:
— И что же такое делает ваша жена, которую вы так боитесь?
— Она собирает здесь мерзких тварей.
— Что это за мерзкие твари, Чарлз?
— Они собираются по ночам.
— Поэтому вы и построили стену, Чарлз? Чтобы мерзкие твари не могли проникнуть сюда?
— Да.
— И рассыпали вокруг соль?
— Да-да. От соли им больно.
— Что это за твари, Чарлз?
— Не знаю. Я не видел их.
— Но вы слышали что-то по ночам, так?
— Да. Пожалуйста, не делайте мне больно, умоляю вас, — заскулил Николсон, пытаясь обнять ноги Спаркса.
— Чарли, в прошлом году вы продали участок земли. Очень большой участок. Вы это помните? — спросил Спаркс, отпихивая Николсона. — Отвечайте!
— Нет, я не помню.
— Слушайте меня внимательно: вы продали северный участок земли, принадлежавший вашей семье. Вы унаследовали его. И вы продали его некоему генералу Драммонду.
— Генералу? — переспросил Николсон, как будто услышав знакомое имя.
— Вспомнили, Чарли? Вы помните генерала?
— Да. Генерал приезжал сюда. Вместе с моей женой.
— Генерал и ваша жена — друзья, не так ли?
— О да, да. Они большие друзья. Генерал очень милый человек. Он привозит мне разные сладости и карамель. Однажды он подарил мне пони. Серого в яблоках. Я назвал его Веллингтоном, — бормотал Николсон, снова впадая в истерику. Некоторое мужество, которое сохранял этот человек в течение осады Топпинга, таяло прямо на глазах.
— Генерал заставил вас подписать какие-то бумаги, не так ли, Чарли?
— Да-да, много, очень много бумаг. Они сказали, что я должен подписать или они заберут моего пони.
Николсон вновь зарыдал.
— И как только вы подписали эти бумаги, ваша жена покинула вас, так, Чарли? Она уехала с генералом?
— Да, сэр.
— И забрала с собой сына?
— Да-а, сэр, — всхлипывал Николсон.
— А как давно вы женаты?
— Четыре года.
— И все это время ваша жена была здесь, с вами?
— Нет, сэр. Она приезжала и уезжала.
— Куда она уезжала?
— Она никогда об этом не говорила.
— А чем занималась ваша жена до замужества?
Николсон в растерянности замотал головой, глядя на Спаркса бессмысленными глазами.
— Ваша жена когда-нибудь рассказывала о своей семье?
— Она говорила, что ее семья владеет… издательской компанией.
— В Лондоне? — вырвалось у Дойла.
— Да, в Лондоне, — подобострастно ответил Николсон.
— А где в Лондоне, Чарли? — уже не столь сурово продолжал допрашивать Спаркс.
— Однажды я был там. Это напротив большого музея.
— На улице Рассел?
Николсон кивнул. В этот момент в дверь постучали.
— Посмотрите в окно, — кричал из коридора Барри. Откуда-то снизу послышался звук разбиваемого стекла.
Спаркс кинулся к окну и отодвинул штору. Дойл тоже подбежал к окну.
Человек в черном, которого они видели в таверне в Кембридже, быстрым шагом направлялся через двор к главному входу; его сопровождали с полдюжины «серых капюшонов».
— На этот раз их значительно больше, — спокойно проговорил Спаркс.
— Это она?! — в ужасе вскричал Николсон. — Она, да? Она приехала за мной!
— Мы вынуждены покинуть вас, Чарли, — сочувственно произнес Спаркс. — Зарядите револьвер, заприте за нами дверь и не открывайте ее никому. И счастливого Нового года.