Ферн высокомерно смеется:
– Я учусь в одиннадцатом классе, Эбби. Зачем мне идти на вечеринку десятиклассников?
Ферн корчит рожицу подругам, и они тоже начинают смеяться.
А Эбби внезапно становится жарко. Она разматывает шарф:
– Хорошо. Не важно. Я решила спросить из любезности.
Уходя, Эбби закусывает губу, чтобы не сказать лишнего – Ферн и ее подруг никогда не пригласят на вечеринку не только одиннадцатиклассников, но и десятиклассников. Вместо этого она подтягивает до колен сползшие носки.
Сара не сразу смогла отыскать свой старый велосипед. Она обнаруживает его в дальнем углу гаража под пыльной простыней в цветочек, которую папа использует, когда сгребает листья. В колесо между спиц вставлена игральная карта, и, увидев ее, Сара вспоминает свою последнюю поездку – то, как она, едва сдерживая слезы из-за тех безобидных вещей, которые должна была знать, но не знала, уезжала от девчонок, протусовавшихся с ней весь девятый класс. «Почему тебе так трудно быть нормальной?» – в замешательстве громко спросили ее эти «подруги», когда она прикатила на вечеринку на велосипеде, от чего стала липкой и потной. Будто они не катались вместе все лето! Не в первый раз девчонки, с которыми она тусовалась, говорили нечто подобное. С тех пор как Сара перешла в старшую школу, она не раз слышала, что все ее действия были неправильными.
Она не вытаскивает игральную карту – ей нравится, как та шелестит, – и выруливает с подъездной дорожки к остановке, где несколько детей дожидаются автобуса. Выписывая педалями неровные круги, Сара переваливается с бока на бок. Металлические зубцы на педалях протыкают подошвы ее изношенных кроссовок. Швы ее черных джинсов выжигают огненные полосы на внутренних сторонах бедер, натирая кожу при каждом движении. Сара откашливается и сплевывает на дорогу.
Чертовы сигареты!
Старый велосипед оказался в худшем состоянии, чем она думала. Рама слишком короткая, поэтому колени бьют по рулю, с которого свисает непрочно закрепленная гибкая бахрома, напоминающая лингуине[4]. Цепь нуждается в смазке, заднее колесо виляет, а тормоза почти не работают.
Но до конца недели она не собирается ездить в Старшую школу Маунт-Вашингтона на школьном автобусе. Она разработала план, гениальный дьявольский план. Умники Маунт-Вашингтона наконец-то поняли, что она не собирается становиться красивой. Но что произойдет, если она станет уродливой, как написано в списке? Настолько уродливой, что они не смогут отвести от нее взглядов?
Стоит поблагодарить за эту идею директора Колби.
Когда та остановила ее в коридоре и дала ей записку, в которой говорилось о собрании после уроков, Сара уже позабыла о слове, написанном на ее лбу. Но директор Колби сразу же его заметила и потянулась, чтобы откинуть волосы с лица Сары, но потом передумала и убрала руки за спину:
– Кто написал это на твоем лбу, Сара? – Ее голос был озадаченным, обеспокоенным и грустным.
Сара скорчила гримасу. Директор Колби и вправду думала, что кто-то удерживал ее руки и ноги, чтобы сделать это без ее согласия? Она не шутит?
– Я, – гордо ответила Сара.
На лице директора Колби появилась натянутая улыбка, будто Сара говорила на другом языке:
– Люди не такой тебя видят.
Сара прочитала записку о собрании, протянутую ей директором Колби:
– Может, вы не заметили, но все здесь действуют одинаково. Это как культ. Они бы все выпили «Кулэйд»[5].
Директор Колби вздохнула:
– Пожалуйста, перед собранием смой это слово с лба.
– Это несмываемый маркер, – сказала Сара. – Поэтому ничего не получится.
– Ты должна обязательно прийти на собрание, Сара. А там все станут смотреть на твой лоб. К тому же я не согласна с тем, что там написано.
Сара прищурилась. Директор Колби чересчур сильно наседала. Словно за лето прочитала кучу книг в духе: «Как стать успешным директором». На мгновение Сара пожалела, что директор Вэйланд в конце прошлого года ушел на пенсию. Ему был миллиард лет, и он управлял школой как диктатор. Он был лопухом, но никогда не пытался стать тебе другом. Те, кто назначил директора Колби на эту должность, явно были не в себе. Наверное, она получила эту работу потому, что заигрывала с Вэйландом. Директор Колби красива в каком-то общем, скучном смысле – все девчонки Старшей школы Маунт-Вашингтона стремятся стать такими. Сара уверена, что та соврала и уж точно не считала привлекательными цепочки, пирсинг в носу и ее странную стрижку.
Сара прикрыла волосами лицо:
– Вот. И никто ничего не увидит.
Директор Колби склонила голову набок и попыталась еще раз:
– Я знаю, ты расстроена, Сара, и это вполне…
– Я не расстроена.
Директор Колби начала раздражаться. Даже под всем этим макияжем Сара видела, как покраснели ее щеки.
– Хорошо. Ну… очевидно, ты переживаешь из-за списка. И я ценю, что ты пытаешься заявить о себе. Меня шокирует, что директор Вэйланд не пресек это раньше.
Последнее удивило Сару. Насколько она знала, директора не критиковали своих коллег.
– И я буду рада, если ты поможешь побудить других высказаться, чтобы в следующем году такое грустное событие не произошло с другими девушками.
Сара старалась не засмеяться. Директор Колби явно не в себе, раз думает, что может положить конец этой традиции или что Саре захочется помочь ей.
– Мне плевать на других девчонок из списка. Мне плевать, будет ли это продолжаться вечность. На самом деле я надеюсь, что будет! То, что люди вкладывают в это столько смысла, безумие. Как и то, что они слепо верят в то, что видят в списке.
Директор Колби нахмурилась:
– Пожалуйста, иди и вымой лоб прямо сейчас, Сара. Я не стану тебя просить дважды.
После этого Сара побежала в уборную, схватила бумажное полотенце и засунула под кран. Эта женщина говорила серьезно? В чем различие между списком и школьными танцами? Оба этих события были дурацким конкурсом красоты, но один из них одобрялся школой.
Сара протерла лоб размякшим комком. И конечно, черная краска лишь слегка посветлела. Дешевое мыло из диспенсера не помогло, но мыльная пена затекла в глаза, и их начало щипать. Замечательно. Просто замечательно. Девушка опустилась на пол и принялась тереть глаза. Если бы кто-то увидел ее в тот момент, то подумал бы, что она плачет.
Придется смыть эту надпись дома. Чтобы завтра вернуться в школу и притвориться, что всего этого не было.
И тогда Саре пришла в голову идея. Она придумала, как вывести ее протест на новый уровень. Как показать всем в школе, что ей плевать на мнения ребят и установленные здесь правила. Она стала слишком тихой, слишком незаметной и позволила им избежать наказания. Но самое замечательное, что если все пойдет по плану, то одной ее хулиганской выходки будет достаточно, чтобы испортить танцы.
Отвлекшись от своих мыслей, Сара берет влево и тормозит у подножия холма, которого никогда раньше не замечала. Или, вероятно, из окна автобуса он не казался таким огромным. Она даже не видит Старшую школу Маунт-Вашингтона, расположенную на вершине, только бесконечную асфальтовую дорогу, ведущую в небо.
Сара крутит педали быстрее, перекидывая вес с ноги на ногу, чтобы набрать скорость. Но, преодолев половину пути, девушка понимает, что ей едва хватает сил оставаться в вертикальном положении. Ее вихляющий велосипед сносит на середину улицы. Позади Сары начинают скапливаться машины и школьные автобусы, кто-то даже объезжает ее по тротуару.
Но Сара полна решимости. Осенний воздух покусывает кончики ее ушей. Опавшие листья взлетают в воздух из-под колес. Она поднимается в седле, чтобы было легче крутить педали, и чувствует, как пот затекает под футболку.
Футболку Майло.
Не важно. Она же просто надела вчерашнюю футболку.
Майло добрался до их скамейки первым.
– Привет! – удивленно кричит он. – Крутой велик! – Его взгляд скользит по лицу Сары. – Думаю… эм… не зря этот маркер называют несмываемым, да?
– Думаю, да.
Сара так тяжело дышит, что едва может говорить. Она приподнимает край футболки и слегка промокает пот на лбу, стараясь не потревожить надпись. Она до сих пор красуется там, хоть и стала чуть светлее, чем вчера.
– Это моя футболка? Опять?
– Кто ты? Полиция моды?
Девушка шарит по карманам в поисках сигарет, но передумывает. Курение скроет ее запах. Она не станет курить на этой неделе.
– Да, это твоя футболка.
Сара присаживается на краешек скамьи и подтягивает ноги к груди. Они уже болят – ноют после поездки.
На лице Майло отражается любопытство. И за очками видно, как он прищуривается.
– Почему ты носишь ее, если всем своим видом показываешь, что я бешу тебя? – Он роется в своем рюкзаке и достает сложенный квадратик черной ткани. – Кстати, вот твоя. Я постирал ее.
Забавно, насколько прямолинейным может быть Майло. Будто мужиковатость берет верх над стеснительностью.
Сара так вчера и не сказала Майло, что хочет с ним расстаться. День и без того был сумасшедшим. Да и вообще, почему это она должна с ним расставаться? Почему она должна делать грязную работу, хотя именно он во всем виноват? Почему должна избавлять его от мучений?
Девушка слегка поднимает голову:
– Я решила целую неделю не принимать душ.
– Серьезно? – недоумевает Майло.
– Ага, – усмехается Сара, выделив последнюю букву «а». – Я не стану принимать душ. Не буду чистить зубы и использовать дезодорант, ничего не буду делать. Я решила ходить в одной и той же одежде, не только в футболке, но и джинсах, носках, трусах и лифчике. В последний раз я принимала душ вечером в воскресенье, перед тем как прийти к тебе. – Она скрещивает руки на груди. – Я не собираюсь поддерживать гигиену до вечера субботы.
Сару радует, что она делится с кем-то своим планом. Теперь пути назад нет.