Эндрю отрезает ломтик сыра и отправляет себе в рот.
– Дети? – произносит он, вскинув бровь. – Мне казалось, речь шла о том, что ты должна родить одного ребенка. Одного.
– Один или несколько, какая разница. Ты ведь понял, о чем я.
Он отправляет в рот еще кусок сыра и запивает пивом:
– Если у нас будет ребенок, ты, разумеется, захочешь проводить все праздники в его обществе. Это естественно.
Во рту у меня появляется горечь. Я знаю, каким будет ответ на мой следующий вопрос, и не хочу его слышать. Несомненно, лучше не задавать этот вопрос. Но я не могу удержаться.
– А ты? У тебя не будет желания проводить праздники в кругу семьи?
– Господи боже! – Эндрю ударяет по столу бутылкой. Пиво начинает пузыриться, словно закипев. Внутри у Эндрю, судя по всему, тоже все кипит. – Я согласился на ребенка, но тебе этого мало. Ты хочешь, чтобы я строил из себя гребаного Клиффа Хакстейбла. – Эндрю встряхивает головой и замолкает, потом произносит более спокойным голосом, явно пытаясь обуздать свое раздражение. – Для того чтобы идиотская сказка, которую ты придумала в детстве, стала явью, я готов изменить всю свою жизнь. А ты еще и недовольна!
– Эндрю, не сердись. Поверь, я очень ценю твою поддержку. Правда! – У меня начинает дрожать подбородок, и я прикрываю его рукой. – Я понимаю, тебе все это не нужно. Ты вынужден исполнять чужие желания.
В комнате повисает неловкое молчание, такое тяжелое, что мне трудно дышать. Эндрю вертит в руках бутылку и внимательно изучает наклейку. Потирает лицо рукой и говорит:
– Слушай, может, обсудим все это в другой раз? Сегодня выдался чертовски тяжелый день.
Я киваю, понимая, что другой раз может наступить очень скоро. Мы с Эндрю оба эгоисты. Я хочу, чтобы он разделял мои мечты, он ждет того же от меня. Прийти к согласию нам будет не просто.
Сегодня пятница. Визит к Питеру я намеренно отложила напоследок, сознавая, что встреча с ним – это серьезная угроза моему душевному равновесию. Отомн, открыв мне дверь, указывает в сторону кухни, где за обшарпанным столом сидит мой ученик. Сегодня он покинул свою комнату без боя, тем не менее его угрюмый вид не предвещает ничего хорошего. Мамочка его тоже держится не слишком приветливо. Она сидит в гостиной, откуда долетают клубы сигаретного дыма и голос Мори Повича.
Я вытаскиваю из сумки учебник алгебры:
– Сегодня, Питер, мы с тобой займемся математикой. В большинстве школ шестиклассникам еще не преподают алгебру. Ты попал в число избранных и должен этим гордиться. – Я открываю главу, посвященную многочленам. – Так, миссис Кифер наказала нам повторить деление многочленов. Начнем с упражнения номер один. Попробуй решить сам.
Питер равнодушно глядит в учебник, сдвигает брови и чешет голову.
– Не, не могу, – цедит он и отодвигает учебник. – Покажите как.
Я догадываюсь, что он валяет дурака. Миссис Кифер заверила меня, что Питер щелкает подобные задания как орешки. Тем не менее я беру лист бумаги и ручку:
– Давненько мне не приходилось решать примеры с многочленами. – Я переписываю пример, мысленно ругая себя за то, что не удосужилась повторить материал перед уроком.
Вскоре мне приходится извлечь из сумки калькулятор. Я погружаюсь в вычисления, записывая результаты на бумаге. Питер наблюдает за мной с довольной ухмылкой на лице.
Проходит не меньше пяти минут, прежде чем мне удается решить пример. Я вытираю пот со лба и с чувством законной гордости предъявляю результат Питеру.
– Решила! Ответ: 3y больше 8x в минус четвертой степени. – Я подвигаю к нему листок. – Сейчас объясню, как я это сделала.
Питер смотрит на листок с надменным выражением профессора.
– А отрицательные числа вы преобразовали? – снисходительно осведомляется он.
Я теряю дар речи. Щеки мои заливает румянец.
– То есть… ты имеешь в виду…
Скрывать свою растерянность более не имеет смысла.
Питер тяжело вздыхает.
– Для того чтобы определить частное у многочлена, отрицательные числа необходимо превратить в положительные, – произносит он усталым голосом. – Отрицательный числитель превращается в положительный знаменатель. Вы же это знаете, верно? Правильный ответ здесь: 3y больше 8x в восьмой степени.
Все, что мне остается, – это жалобно пролепетать:
– Да, конечно. Ты совершенно прав, Питер. Молодец!
Я опускаю голову и потираю виски. Питер, буравя меня взглядом, методично чешет свою левую ногу. Наконец я решаюсь поднять глаза и посмотреть ему в лицо.
– Достала эта чесня, – бурчит он. – Достала эта фигня!
Достала ты меня, дура безграмотная, вот что говорит его взгляд.
Когда я выхожу из дома Питера, уже начинает смеркаться. Проехав несколько кварталов, я останавливаюсь напротив пустующей детской площадки и достаю из сумки телефон:
– Привет, док… то есть Гаррет. Это Бретт.
– Привет. Как раз думал о вас. Как прошел сегодняшний день?
Я откидываю голову на подголовник:
– Только что проиграла в игре «А ты умнее семиклассника»?
Гаррет смеется:
– Насколько я помню, ваш ученик – всего лишь шестиклассник. Так что вы себе льстите.
Хотя настроение у меня хуже некуда, я невольно улыбаюсь. Засовываю гордость в карман и рассказываю про урок математики, где в роли учителя выступил Питер.
– Когда он поинтересовался, преобразовала ли я отрицательные числа, я уставилась на него как баран на новые ворота и чуть было не спросила: «А что такое преобразовать?»
Гаррет покатывается со смеху:
– Ох, я словно вижу эту сцену собственными глазами. Ничего, всем учителям время от времени попадаются ученики, которые умнее их.
– Боюсь, Питер решил, что на самом деле я официантка или что-нибудь в этом роде. Подумал, меня прислали к нему, потому что школа не может себе позволить нанять настоящую учительницу.
– Знаете, что я вам скажу? Питеру страшно повезло. Насколько я могу судить, лучшей учительницы, чем вы, и желать нельзя.
Мое сердце подпрыгивает от радости.
– А насколько я могу судить, Питеру страшно повезло с психиатром. Хотите услышать вторую часть моей трагической истории?
– Еще бы!
Я рассказываю, как Питер нахально чесался, сидя напротив меня, и сообщал, что эта фигня его достала.
– Всем своим видом он показывал, что имеет в виду меня и наши занятия!
– Ну, это вряд ли. Уверен, вы не способны достать даже такого отпетого типа, как Питер!
– Вы так говорите, потому что меня не знаете!
– Очень надеюсь в самом скором времени исправить этот просчет! – говорит Гаррет. – Уверен, наша встреча оправдает мои радужные предчувствия.
День сегодня выдался вовсе не такой паршивый, как мне казалось. Очень даже неплохой получился день.
– Спасибо. Вы очень любезны.
– Вы так говорите, потому что плохо меня знаете! – парирует Гаррет, и мы оба хохочем. – Ладно, не буду больше злоупотреблять вашим временем, – говорит Гаррет, отсмеявшись. – Ведь трудовая неделя уже закончилась.
Меня охватывает грусть. Хочется сказать, что я готова до бесконечности сидеть в холодной машине и болтать с ним. Что я вовсе не спешу возвращаться в пустую квартиру. Но вместо этого я желаю Гаррету приятных выходных и прощаюсь.
Снежинки танцуют затейливый танец в холодном ноябрьском воздухе. Дубы, стоящие по обеим сторонам Форест-авеню, тянут друг к другу голые ветви, точно разлученные любовники. Ухоженные лужайки скрылись под снегом, но тротуары и подъездные дорожки абсолютно чисты. Совсем недавно кирпичные особняки в стиле Тюдоров вызывали у меня восхищение. Но теперь меня задевает контраст между здешней идиллией и убожеством Южной стороны, где живут мои ученики.
Мы с Шелли сидим за кухонным столом, потягиваем каберне, закусываем сыром бри и посматриваем в окно, наблюдая, как Джей и Тревор лепят на заднем дворе снеговика.
– Офигенный сыр! – изрекаю я, отрезая очередной кусок.
– Это органический продукт, – сообщает Шелл.
– А я думала, все сыры органические.
– Как бы не так! Натуральными считаются только сыры из молока коров, которые питаются исключительно естественными кормами, то есть травой. Это мне разъяснили мои знакомые мамашки.
– Видишь, сколько новых знаний! А ты говорила, что, сидя дома, деградируешь умственно!
Шелли подливает себе вина.
– И все же эти наседки не слишком подходящая для меня компания, – вздыхает она. – Они полностью поглощены своими детьми, это замечательно, и никто их за это не упрекнет! Но это чертовски скучно! Я тут имела глупость спросить одну из них, что она сейчас читает. И она на полном серьезе ответила – доктора Сьюза.
Я прыскаю со смеху:
– О да, «Зеленые яйца и ветчина» – на редкость захватывающее произведение.
– А каковы повороты сюжета в «Сказках про слона Хортона» – закачаешься! – ухмыляется Шелли.
Мы снова хохочем до тех пор, пока Шелли не начинает всхлипывать.
– Я люблю своих детей, – бормочет она, вытирая слезы. – Но…
Задняя дверь открывается, и в кухню вбегает Тревор:
– Снеговик узе готов, тетя Блет!
Шелли резко поворачивается к сыну.
– Бррретт! – поправляет она. – Ррр! Ну-ка повтори!
Улыбка сползает с лица Тревора, и он стремглав выбегает прочь. Я с упреком смотрю на Шелли:
– Ему же всего три года! В этом возрасте практически все дети не выговаривают «р», и ты это прекрасно знаешь. Ты же логопед.
– Я была логопедом, – вздыхает Шелли. – А сейчас я никто.
– Неправда. Ты мать и жена, хозяйка дома, и это важнее всего…
– И мать я тоже хреновая. Сама слышала, как я сейчас рявкнула на Тревора. – Шелли сжимает голову руками. – От такой жизни я с ума сойду. Я знаю, это замечательно, когда у женщины есть возможность сидеть дома с детьми. Но я не способна изо дня в день резвиться на детской площадке! Меня уже воротит от всех этих игр и забав!
– Возвращайся на работу, – говорю я вполголоса.
– В довершение ко всему твой брат потерял ко мне всякий интерес, – хнычет Шелли.