Кэрри протягивает мне пачку бумажных салфеток, и я вытираю слезы.
– Какая она красивая, – шепчу я, но если приглядеться, видно, что в ее прекрасных глазах стоит печаль. – Откуда у вас эта пленка?
– Я снял эти кадры, когда мы все жили на Босворт-авеню.
– Босворт? Вы хотите сказать, на Артур-стрит?
– Да нет. Мы познакомились с твоей мамой еще раньше. Представь себе, мы с Мэри были ее первыми клиентами.
Волосы у меня на загривке встают дыбом. Я медленно поворачиваюсь к Дэвиду:
– Прошу вас, припомните точно, когда вы познакомились с мамой.
– Мы переехали на Пасху… Значит, дело было весной… но какой же это был год… – Он вопросительно смотрит на жену.
– Семьдесят восьмой, – подсказывает Мэри.
Ошеломленная, я с трудом перевожу дух. Вопрос, который мне необходимо задать, застревает у меня в горле.
– Джонни Мэннс, – наконец выдавливаю я из себя. – Вы его знали?
– Джонни? Еще бы! – восклицает Дэвид. – Он играл на гитаре в баре «У Джастина».
– Классный был музыкант, – подхватывает Мэри. – И чертовски хорош собой! Все женщины в нашем квартале были в него немного влюблены.
Здесь, в этой комнате, рядом со мной сидят два человека, которые знали моего отца.
Глава 15
Прошу вас, расскажите о нем! – умоляю я. – Расскажите все, что о нем знаете.
– Могу предложить тебе кое-что получше рассказа, – говорит Дэвид, встает и принимается перебирать диски. Читает надпись на пластиковой коробке и возвращается к телевизору. – Я как-то раз снял его выступление в баре. Мы все были уверены, что он далеко пойдет.
Он нажимает «плей». Сердце мое готово разорваться. Маленький, скудно освещенный бар, набитый посетителями, в основном молодыми. Камера выхватывает музыканта, который сидит на высоком табурете с гитарой в руках. Я вглядываюсь в него так пристально, что у меня начинает ломить глаза. Шапка непослушных темных волос, густая борода и усы. Темно-карие глаза, кажется, смотрят прямо на меня. Эти глаза хорошо мне знакомы. Я вижу их всякий раз, как подхожу к зеркалу. С губ моих невольно срывается стон, и я зажимаю рот рукой.
– Следующая композиция – из альбома «Битлз», который сами они назвали «Белым», – объявляет Джонни. – Пол Маккартни написал эту песню в Шотландии весной шестьдесят восьмого года. По его словам, песня стала его откликом на конфликты между белыми и цветными, участившиеся в Соединенных Штатах. – Музыкант касается струн. – В английском сленге слово «птица» означает также женщина.
Он играет вступление и начинает петь. Его голос кажется мне ангельским. Не в силах сдержаться, я начинаю всхлипывать. Джонни поет о черной птице с перебитыми крыльями, которая тоскует о небесах, тоскует о свободе. О том, что всю свою жизнь эта птица ждет одного упоительного мгновения полета.
Я думаю о маме, обремененной двумя маленькими детьми, накрепко связанной с мужем, которого она не любила. Наверное, она тоже тосковала об утраченных крыльях.
А я сама? Разве я не жду упоительного момента, когда, взглянув в глаза незнакомого человека, узнаю в нем отца, о котором тосковала всю жизнь?
По моим щекам текут слезы. Песня заканчивается. Джонни уходит, его сменяет какая-то певица. Не спрашивая, я нажимаю на кнопку «повтор» и смотрю кадры с Джонни еще и еще раз. Я слушаю голос своего отца, касаюсь пальцами экрана и глажу его прекрасное лицо, его изящные руки.
Просмотрев видео четыре раза, я погружаюсь в молчание. Мэри и Дэвид сидят рядом со мной на полу. Он протягивает мне диск:
– Теперь это твое.
Я киваю и глажу диск:
– Это мой отец.
– Дети, а не поиграть ли нам в «Уно»? – восклицает Стелла. – Кто первый добежит до кухонного стола, будет раздавать карты!
– Ты давно об этом знаешь? – спрашивает Мэри, удостоверившись, что дети нас не услышат.
– Да нет. Узнала уже после маминой смерти. Она оставила мне свой дневник. – Я перевожу взгляд с лица Мэри на лицо Дэвида. – А вы знали об этом?
– Нет, что ты, – качает головой Дэвид. – Твоя мама была не из болтливых. Но, конечно, мы догадывались, что он влюблен в нее по уши.
Я снова начинаю всхлипывать, то ли от радости, то ли от потрясения. Мэри гладит меня по спине, успокаивая.
– А… какой он был? – спрашиваю я.
– Замечательный. Лучше не бывает.
– Да, Джонни был отличным парнем, – кивает Дэвид.
– Вам… вам известно, где он сейчас? – выдыхаю я.
– В последний раз, когда мы получили от него весточку, он жил на Западе, – отвечает Мэри. – Но это было пятнадцать лет назад.
– Где именно на Западе? В Лос-Анджелесе?
– Нет, в Сан-Франциско. Но мы давно потеряли с ним связь. Он мог переехать куда угодно.
– И все-таки теперь в руках у меня нить, которая может к нему привести. Несколько месяцев назад я наняла детектива, но пока поиски были безрезультатны. Вы не представляете, сколько в этой стране Джонни Мэннсов.
Дэвид вскидывает голову:
– Детка, но его фамилия вовсе не Мэннс, а Мэнсон. Мэннс – это его сценический псевдоним. Он не хотел выступать под своей настоящей фамилией, потому что она вызывала мрачные ассоциации. В семидесятых все еще слишком хорошо помнили серийного убийцу Чарльза Мэнсона.
Смысл его слов доходит до меня с трудом.
– Джонни Мэнсон. Господи боже! Как же я вам благодарна! Теперь я точно его найду. – Я поочередно сжимаю Дэвида и Мэри в объятиях.
– Твоя мама, скорее всего, даже не знала его настоящей фамилии. Мне-то она известна только потому, что в то лето я подрабатывал барменом и составлял платежные ведомости.
– Если бы не встреча с вами, я искала бы его до скончания веков!
По моей спине пробегает дрожь. Цель номер девять привела меня к Кэрри, Кэрри привела меня к отцу. Неужели мама знала, что все выйдет именно так? Я убила двух зайцев одним выстрелом.
Пока Кэрри загружает в мою машину пакеты, полные всяких вкусностей, я звоню Брэду.
– Не возражаешь, если я пару секунд поговорю по телефону? – спрашиваю я у Кэрри.
– Конечно нет, – откликается она, устраивая в багажнике огромную банку домашнего черничного варенья.
– Я включу громкую связь, и ты тоже пообщаешься с Брэдом. Он невероятно милый.
– Не сомневаюсь, – вскидывает бровь Кэрри.
В трубке раздается голос Брэда, и я машу рукой.
– Выяснилось, что моего отца зовут Джон Мэнсон, а не Мэннс, – говорю я, не тратя времени на приветствия. – Срочно сообщи об этом Полонски. Я только что смотрела видео, где снят отец. Он невероятно красивый.
– Б. Б., где ты? Мне казалось, ты собиралась в Висконсин.
– Именно там я сейчас и нахожусь. В гостях у родителей Кэрри. Она сама стоит рядом. У меня работает громкая связь, так что можешь с ней поздороваться.
– Привет, Кэрри.
– Привет, Брэд, – смеется Кэрри.
– Послушай, Брэд. Оказывается, родители Кэрри тоже жили на Босворт-авеню. И они знали Джонни Мэннса! – Я выкладываю сокращенную версию сегодняшнего судьбоносного разговора. – Представляешь, если бы я не возобновила дружбу с Кэрри, мне никогда не удалось бы найти отца. Кэрри – это настоящий подарок судьбы! – восклицаю я, глядя на свою подругу.
– Как только повешу трубку, свяжусь с Полонски, – обещает Брэд. – Уверен, теперь поиски выйдут из тупика.
– Как ты думаешь, сколько времени потребуется, чтобы найти отца?
– Я же не ясновидящий. Но давай не будем рассчитывать, что он отыщется завтра. Даже учитывая новую информацию, на поиски может уйти несколько месяцев.
– Попроси своего Полонски действовать поэнергичнее! – молю я.
– Конечно попрошу. Но он и так старается. Послушай, Бретт, не хочешь сходить со мной в кино, когда вернешься домой? А то, может, пообедаем вместе? Или просто заезжай ко мне. Я приготовлю что-нибудь вкусное.
Сердце мое рвется ему навстречу. Я знаю на собственном опыте, как бесконечно долго тянутся одинокие выходные.
– Предложение номер три звучит соблазнительно, – говорю я. – Кстати, я получила сообщение из приюта для животных. Они решили, что я достойна взять на воспитание щенка. Так что на следующей неделе мы с тобой можем сходить туда и выбрать мне питомца.
– Отличная новость! Будь осторожна за рулем.
Когда я заканчиваю разговор, Кэрри бросает на меня любопытный взгляд:
– Я так понимаю, он за тобой ухаживает?
– И не думает, – качаю я головой, ставя на пассажирское сиденье пластиковый контейнер с печеньем. – Мы просто друзья. И меня это вполне устраивает.
– Бретт, меня не обманешь. По-моему, этот парень имеет на тебя виды.
Я беру у нее из рук очередной пакет:
– Ошибаешься. У него есть девушка.
– Тогда дорожи его дружбой, – улыбается она. – Когда ты с ним разговариваешь, ты просто светишься от счастья.
– Да, дружба – это великое благо, – откликаюсь я. – Сегодня я снова в этом убедилась.
После долгого утомительного пути приятно оказаться в уютном доме Брэда на Норт-Окли. Из динамиков доносится приглушенный голос Евы Кэссиди, я сижу на кухонном табурете и наблюдаю, как Брэд трет сыр для салата «Цезарь». Почему-то он избегает смотреть мне в глаза. Слушая мои рассказы про Кэрри и ее семейство, он смеется, но смех его кажется мне напряженным и неестественным. Наконец я встаю и забираю у него терку:
– Мидар, что происходит? Тебя что-то тревожит, это и слепому видно.
Он потирает шею и громко выдыхает:
– Дженна решила, что нам лучше расстаться.
Стыдно признаться, но часть моей души хочет завопить: «Ура!» Теперь мы оба свободны, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И возможностями… Но, взглянув на Брэда, я замечаю, что в его глазах плещется боль. Он, несомненно, влюблен, и, увы, не в меня.
– Мне очень жаль, – говорю я, поглаживая его по руке. – Знаешь, Брэд, если ты хочешь ее вернуть, надо совершить какой-нибудь из ряда вон выходящий поступок. Пусть она увидит, как ты ей предан. Убедится, что у тебя серьезные намерения.
– Иными словами, я должен сделать ей предложение? – спрашивает он, пристально глядя на меня.