Он гладит меня по волосам, взгляд его печален.
– Не сомневаюсь, ты и без меня справилась бы. Но если мне удалось хоть чем-то тебе помочь, я очень этому рад.
Неожиданно он наклоняется и целует меня в губы. Этот медленный, многозначительный поцелуй не похож на его обычные дружеские чмоки. У меня перехватывает дыхание. Брэд слишком много выпил, мы оба чувствуем себя одинокими и покинутыми. Это опасно, очень опасно! Мы выходим в холл, я снимаю с вешалки куртку Брэда.
– Счастливого Рождества! – говорю я, стараясь не выдать своего волнения. – Обещай, если получишь новости о моем отце, сообщишь мне в ту же минуту!
– Обещаю.
Вместо того чтобы взять куртку, Брэд смотрит на меня долгим пристальным взглядом. Ласково касается моей щеки костяшками пальцев. Глаза его светятся такой нежностью, что я, подчиняясь внезапному импульсу, целую его в щеку.
– Желаю тебе счастья.
– А я тебе, – шепчет он, придвигаясь ко мне еще ближе.
В животе у меня начинают порхать бабочки, но я стараюсь не обращать на это внимания. Я ведь прекрасно знаю, что он любит свою Дженну. Он гладит меня по волосам и смотрит мне в лицо так внимательно, словно видит в первый раз.
– Иди ко мне, – шепчет он охрипшим голосом.
Сердце мое колотится, как пойманная птица. Не надо разрушать нашу дружбу, говорю я себе. Он тоскует по Дженне. И хочет заглушить свою тоску.
Отбросив все доводы разума, я прижимаюсь к нему.
Он сжимает меня в объятиях и глубоко вдыхает, словно втягивает меня внутрь своего существа. Я ощущаю тепло его тела, его силу, его твердость. Закрыв глаза, я прижимаюсь лицом к его груди. От него исходит легкий хвойный запах, и я слышу, как бьется его сердце. Прижимаюсь к нему теснее, ощущая, как внутри меня поднимается горячая волна желания. Его пальцы плутают в моих волосах, его губы касаются моих ушей, моей шеи. Я открываю глаза и смотрю на него. Его глаза затуманены страстью, его губы тянутся навстречу моим. Теплые, вкусные, соблазнительные губы.
Призвав на помощь всю свою волю, я слегка отталкиваю его.
– Брэд, не надо, – шепчу я, в глубине души надеясь, что он меня не услышит.
Я хочу быть с ним, но понимаю, что сейчас – неподходящий момент для этого. Они с Дженной расстались совсем недавно. Прежде чем вступать в новые отношения, он должен до конца изжить прежние.
Брэд наконец выпутывает пальцы из моих волос, отступает на шаг и трет лицо руками. Отважившись взглянуть на него, я вижу, что лицо его покрыто красными пятнами – то ли от страсти, то ли от смущения.
– Не сейчас, – говорю я еле слышно. – Не сейчас.
В глазах его плещется разочарование, на лице играет жалкая улыбка. Он прижимает мою руку к губам и целует меня в лоб.
– Почему, почему ты такая чертовски разумная? – спрашивает он.
Голос его дрожит, и это кажется мне невероятно трогательным.
Сердце мое сжимается от боли, но я улыбаюсь:
– Спокойной ночи, Брэд.
Стоя на крыльце, я наблюдаю, как его одинокий силуэт исчезает за углом. Да, решение, которое я приняла, далось мне с трудом. Но я не сомневаюсь: оно было верным. Брэд еще не готов для новых отношений.
Я вхожу в дом и запираю дверь. Когда я оставалась одна в квартире Эндрю, мной неизменно овладевали грусть и уныние. Но здесь, в мамином доме, в душе моей светится огонек надежды. Может, Брэд и не готов к новой любви, но я вполне готова. Буря эмоций, которую я пережила только что, служит тому лучшим подтверждением. Взгляд мой падает на Руди, который сладко спит на коврике у камина. Теперь у меня есть собака. А следующее Рождество я встречу вместе со своим ребенком. Я смотрю на свой плоский живот и представляю, как через пару месяцев буду выбирать одежду для беременных. Сердце мое наполняется такой радостью, что кажется, вот-вот лопнет.
Рождественским утром я просыпаюсь оттого, что Руди тычется мне в лицо своим влажным носом. Я почесываю его за ухом:
– Счастливого Рождества, Руди, малыш.
Мысленно припоминаю, что еще предстоит сделать для приготовления семейного обеда. Список впечатляющий.
– Руди, у нас куча дел! Не будем терять времени! – говорю я и морщусь, ощутив, как низ живота сжимает боль.
Мгновение спустя боль отступает, я встаю на ноги и накидываю халат. Бросаю взгляд на смятую постель и вижу это…
Ярко-красное пятно.
Глава 17
Какое-то время рассудок мой отказывается верить в реальность увиденного. Я тупо смотрю на пятно. Ребра мои сжимаются, не давая воздуху проникать в грудь. Я падаю на колени и закрываю лицо ладонями. Руди удивленно лает, потом принимается лизать мне руки. Но я никак не реагирую. Внутри у меня зияющая пустота.
Минут десять я, парализованная горем, пребываю в полной прострации. Потом медленно встаю на ноги и стаскиваю с кровати простыню. Слезы ручьями текут у меня по лицу, с губ срывается подобие заунывного воя. Я засовываю проклятую простыню в корзину для грязного белья и раздвигаю шторы на окнах. Рождественское утро прекрасно, как на картинах Нормана Роквелла. Но мне плевать на эту красоту. На душе у меня так же холодно и пусто, как и в моей матке.
Рождественский день я проживаю, словно одурманенная наркозом. Эмма и Тревор в восторге от моей новой собачки, мои братья и их жены в восторге от проделок этой троицы. Я смотрю на все невидящим взглядом, не разделяя всеобщей радости и даже не ощущая вкуса еды. Кэтрин, по обыкновению, кладет себе на тарелку микроскопическую порцию каждого блюда, зато все остальные набивают себе желудки с впечатляющим рвением. Я тоже жую и глотаю, не замечая, что именно ем.
Потеря призрачного ребенка оживляет в душе боль от потери мамы. Я с новой силой переживаю свою утрату. Вот уже в третий раз за день я запираюсь в ванной. Брызгаю себе в лицо холодной водой и приказываю успокоиться.
Я так хочу ребенка. Я была уверена, что забеременела. Судьба в очередной раз сыграла со мной злую шутку. Ах мама, мама… Почему ее здесь нет? Она обожала праздники. Почему она не смогла провести с нами еще одно Рождество? Она это заслужила.
В прошлое Рождество мы беззаботно веселились, не ведая, какой удар готовит нам судьба в наступающем году. Если бы я только знала, что это последнее мамино Рождество! Я непременно придумала бы что-нибудь особенное, какой-нибудь подарок, который бы тронул ее до глубины души. Вместо этого я подарила ей гриль для панини из магазина «Уильямс Сонома». Увидев мой подарок, мама просияла, словно мечтала об этом гриле всю жизнь. Она обняла меня и прошептала: «Ты знаешь, чем меня порадовать, милая моя девочка».
Невыплаканные слезы, которые я весь день пытаюсь сдержать, внезапно вырываются наружу. Содрогаясь от рыданий, я опускаюсь на пол в ванной. Сегодня мне особенно нужна мамина любовь. Мне так мучительно хочется рассказать ей о внуке, которого я мечтала ей подарить. Она сумела бы меня утешить. Сумела бы заразить своей верой в то, что мы снова увидим солнце.
– Бретт! – Джоад стучит в дверь ванной. – Эй, Бретт, ты где?
– Здесь, – отвечаю я, сдержав всхлипывания.
– Тебе звонят.
Я поднимаюсь с холодного кафельного пола и сморкаюсь. Кому это я понадобилась в праздники? С Кэрри мы говорили двадцать минут назад. Наверное, это Брэд. Хочет узнать, как у меня настроение, и в очередной раз извиниться за свое «непристойное» поведение. Я открываю дверь ванной и бегу по коридору. Тревор встречает меня на лестнице и протягивает телефон.
– Алло, – говорю я, успев погладить племянника по головке, прежде чем он вприпрыжку пускается вниз по лестнице.
– Бретт? – доносится из трубки незнакомый мужской голос.
– Да.
Повисает молчание, такое долгое, что я уже начинаю думать, что нас разъединили.
– Алло, алло! – повторяю я.
Голос, вновь раздавшийся в трубке, дрожит от волнения.
– Бретт, это Джон Мэнсон.
Глава 18
Я понимаюсь по лестнице в мамину спальню, закрываю за собой дверь и опускаюсь на пол, прижавшись к двери спиной.
– Здравствуйте, Джон, – произношу я, обретя наконец дар речи. – Счастливого Рождества!
Он смеется. Смех у него глубокий и приятный.
– И тебе тоже счастливого Рождества.
– Представляю, как вы были удивлены! – говорю я. – Сама я узнала о вас всего два месяца назад, когда прочла мамин дневник.
– «Удивлен» не то слово. Ошарашен, потрясен и обрадован. Жаль, что Элизабет не сообщила мне… о тебе. Но я понимаю, почему она так поступила.
А я нет, вертится у меня на языке. Если он понимает, какие причины вынудили маму молчать, пусть объяснит мне. Но это слишком серьезный разговор, который лучше отложить до следующего раза. Надеюсь, в следующий раз мы устроимся рядышком на диване и отец обнимет меня за плечи. А может, сядем за стол, соединив руки, и будем смотреть друг другу в глаза.
– Где вы… где ты живешь?
– В Сиэтле. У меня небольшой музыкальный магазин, называется «Мэнсон мьюзик». Пару раз в месяц даю концерты, играю на гитаре.
При мысли, что теперь моим отцом будет замечательный музыкант, я невольно расплываюсь в улыбке:
– Расскажи о себе. Я хочу знать как можно больше.
– Непременно расскажу. Но сейчас я немного занят и…
– Прости! – спохватываюсь я. – Сегодня Рождество. Не буду отнимать у тебя время. Но я бы очень хотела с тобой увидеться. Ты, случайно, не собираешься в Чикаго? Кстати, я в отпуске до Нового года.
– Был бы счастлив с тобой повидаться, но сейчас мне никак не вырваться. Видишь ли, у меня есть дочь, ей двенадцать лет. Ее мама уехала в Аспен, и мы остались вдвоем.
– Так у меня есть сестра? – Странно, что во всех моих фантазиях на тему «папа и дочка» другие дети Джонни никогда не участвовали. – Но это же здорово! Как ее зовут?
– Зои. Сегодня она сильно кашляет, боюсь, подхватила простуду. Во всяком случае, сейчас мы не можем отправиться в путешествие.
– Как жаль! – Меня осеняет мысль, которую я немедленно озвучиваю. – А может, тогда я приеду в Сиэтл? Если Зои сейчас не может путешествовать, я…