Раздается двойной звонок, и мелодичный голос произносит: «Двери закрываются». Я прибавляю скорость, хотя, казалось, это уже невозможно.
Проклятая дверь закрывается перед самым моим носом. Я отчаянно стучу по стеклу.
– Подождите!
Поезд как ни в чем не бывало трогается. В окно я вижу мистера Барберри. По-моему, он тоже видит меня. Да-да, конечно! Он поднимает руку и машет.
Интересно, что он хочет сказать: «привет» или «прощай»? Узнать это мне не суждено, остается только помахать в ответ.
Мысли о загадочном мистере Барберри не оставляют меня по дороге к Джею и Шелли. А что, если сейчас вдруг выяснится, что герой моих сладких грез – не кто иной, как Герберт Мойер? В этом мире возможно все. Разве не удивительно, что через пару недель я встречусь с отцом и сестрой, о существовании которых еще недавно не подозревала? Вдруг сегодня произойдет еще одно чудо? Размечталась, дурочка, одергиваю я себя. И все же, подъезжая к дому, я чувствую, что в животе у меня порхают бабочки. Я так давно не была на свидании. О чем мы с ним будем говорить? Вдруг я его разочарую?
Сердце мое колотится так сильно, что даже пальто на груди начинает трепетать. И зачем я только на это согласилась? Впрочем, ответ мне прекрасно известен. Я согласилась познакомиться с этим Гербертом, потому что в ближайшие полгода мне необходимо влюбиться и завести детей. Тяжело вздохнув, я звоню в колокольчик.
– Есть кто-нибудь дома? – кричу я, открывая дверь.
– Привет! – Джей выбегает в коридор и окидывает меня взглядом. – Вау! Классно выглядишь! Не будь ты моей сестрой, я бы в тебя влюбился.
На мне узкая черная юбка, черные колготки, джемпер в обтяжку и черные лодочки, в которых я чувствую себя настоящей мазохисткой. Целую Джея в щеку и шепчу:
– И все эти усилия ради неведомого Герберта. Надеюсь, он того стоит.
До меня доносятся шаги. Я поворачиваюсь, и предо мной предстает сошедший с Олимпа греческий бог.
– Доктор Мойер, познакомьтесь с моей сестрой Бретт, – говорит Джей.
Герберт подходит и протягивает руку. Крупную мужскую руку, сильную и нежную одновременно. Его ясные голубые глаза устремлены прямо на меня. Все мысли о мистере Барберри улетучиваются без остатка.
– Добрый вечер, Бретт! – Он улыбается, его безупречно правильные черты полны приветливости и симпатии.
– Добрый вечер, Герберт! – бормочу я и таращусь на него, позабыв о приличиях.
Неужели мой брат считает, что я достойна подобного экземпляра? Чувствую себя польщенной.
Манеры доктора Мойера столь же безупречны, как и его спортивный пиджак от «Армани». Я с восхищением наблюдаю, как после обеда он потягивает бренди, изящно зажав ножку хрустального бокала между средним и указательным пальцем. Каждое его движение дышит благородством и изысканностью. Да, это, конечно, породистый грейхаунд, а не дворняжка вроде моего Руди.
Не пытаясь даже вникнуть в разговор о Древней Греции, я попиваю бренди и размышляю о том, до какой степени вульгарное имя Герберт не подходит этому греческому богу.
– Герберт, – забывшись, бормочу я вслух.
Три пары глаз устремляются на меня.
Два бокала вина и бренди сделали свое дело, позволив мне отбросить застенчивость.
– Почему вас назвали Гербертом? – неожиданно для самой себя спрашиваю я.
У Джея глаза лезут на лоб. Он никак не ожидал, что я способна на подобную бестактность. Шелли делает вид, что читает наклейку на бутылке бренди. Один Герберт ничуть не смущен.
– Это имя передается в нашей семье из поколения в поколение, – отвечает он со смехом. – Меня назвали в честь дедушки. Время от времени я пытался пользоваться уменьшительными именами, но Герб звучит как-то слишком ботанически, а вариант Берт тоже не вызвал у меня энтузиазма. К тому же моим лучшим другом все школьные годы был парень по имени Эрнст Уокер, и, честно призна́юсь, мы с ним не были самыми крутыми ребятами в классе. Страшно подумать, какая лавина шуток насчет Берта и Эрни обрушилась бы на наши бедные головы, вздумай я только называться Бертом.
Я покатываюсь со смеху. Кто бы мог подумать? Греческие боги тоже обладают чувством юмора.
– Значит, вы называли себя только полными именами, и ни одному идиоту не пришло в голову, что вы тезки героев «Улицы Сезам»? – спрашивает Джей.
– Ни одному, на наше счастье. – Герберт поднимает указательный палец, словно стоит на профессорской кафедре. – Хотя, если быть справедливым, наши одноклассники были не идиотами, а обыкновенными придурками. Тут есть некоторая разница. По умственному развитию идиот соответствует трехлетнему ребенку, а придурки застревают между семью и двенадцатью годами.
Все мы таращимся на него, на несколько мгновений лишившись дара речи. Наконец Джей разражается смехом и хлопает Герберта по плечу:
– Сразу видно матерого препода! – Он протягивает руку к бутылке бренди. – Еще по одной, старый зануда?
После полуночи мы прощаемся с Джеем и Шелли. Герберт провожает меня до машины. Мы стоим под небом, усеянным звездами, я прячу замерзшие руки в карманы пальто.
– Приятный получился вечер, – говорю я.
– Да, очень. Мне бы хотелось увидеться с вами снова. На следующей неделе у вас будет свободный вечер?
Я жду, что сердце мое вновь начнет вытворять акробатические прыжки, но оно, как ни странно, продолжает биться спокойно и ровно.
– Да, в среду вечером я свободна.
– Что, если мы встретимся часов в семь и поужинаем вместе?
– Звучит заманчиво.
Он целует меня в щеку и открывает дверцу моей машины:
– В понедельник непременно позвоню вам, и мы обо всем договоримся. Будьте осторожны за рулем.
Я киваю и трогаюсь с места. Любопытно, какое впечатление Герберт произвел бы на маму? Сочла бы она, что он достоин стать моим мужем и отцом моих детей? Думаю, да. И в том, что мы с Гербертом встретились, есть немалая мамина заслуга. На перекрестке я озираюсь по сторонам и замечаю на пассажирском сиденье бутылку «Мальбека», за которой сегодня ездила в город. Поездка оказалась совершенно бессмысленной, если не считать того, что я снова встретила мистера Барберри.
Следующие три недели тают так же быстро, как последние островки снега. В среду вечером мы с Гербертом выполняем свое намерение и ужинаем вместе. За этим ужином следует десяток телефонных звонков и пять-шесть свиданий, причем каждое оказывается чуточку увлекательнее предыдущего. У Герберта бездна качеств, которые приводят меня в восторг. Когда я рассказываю что-нибудь смешное, он начинает улыбаться прежде, чем дело доходит до кульминации, и я нахожу это страшно милым. Вечером, разговаривая со мной по телефону, он сообщает, что больше никому звонить не будет, так как хочет отойти ко сну с моим голосом, звучащим в ушах. Это тоже невероятно трогательно.
Но есть кое-какие вещи – мелкие, незначительные, ерундовые, – которые меня слегка коробят. Например, он абсолютно всем представляется доктором Мойером, словно официантки и метрдотели обязаны знать, что перед ними не простой смертный. Все они, разумеется, воображают, что перед ними врач, а не обладатель докторской степени по истории, но он предпочитает оставить их в этом заблуждении.
Но разве я сама не разъясняла Меган и Шелли, что совершенство и реальная жизнь – две вещи несовместные? Что, проходя свой жизненный путь, мы неизбежно должны идти на компромиссы? К тому же понятие «компромисс» вряд ли можно применить к Герберту. Если быть объективной, мне с ним крупно повезло.
Вчера мы отмечали День Святого Патрика, который в Чикаго празднуется особенно бурно. С Эндрю мы обычно накачивались зеленым пивом на берегу реки, а с Гербертом ужинали при свечах, причем ели ирландское фондю, которое он приготовил собственноручно. Это было невероятно изысканно и аристократично. Покончив с едой, мы смотрели «Однажды», романтический музыкальный фильм, действие которого происходит в Дублине. Потом вышли на балкон его дома и любовались залитым лунным светом озером Мичиган. С озера дул прохладный ветерок, и Герберт набросил мне на плечи свой пиджак. Прижав меня к груди, он указал на звезды:
– Большой Ковш обычно считают созвездием, но на самом деле это астеризм, который входит в состав крупного созвездия Большая Медведица.
– Угу, – пробормотала я, глядя на звездную россыпь. – Подумать только, в следующий четверг я буду лететь по небу, направляясь в Сиэтл.
– Я буду по тебе скучать, – сказал он, касаясь щекой моих волос. – С каждым днем я привязываюсь к тебе все сильнее.
Выражение показалось мне настолько идиотским, что я не сумела сдержать ухмылку.
– Привязываешься все сильнее? Хорошо сказано! Так и вижу бедного козлика, накрепко привязанного к колышку!
У него глаза полезли на лоб, и я поняла, что зашла слишком далеко. Но мгновение спустя лицо его просияло, и он расплылся в ослепительной белозубой улыбке:
– Согласен, моя милая насмешница, я выражаюсь несколько старомодно. Ты уж прости меня, замшелого ботаника. Впрочем, у нас, ботаников, есть бездна всяких достоинств.
– Каких же? – с улыбкой спросила я.
– Ну, во-первых, мы редко бываем остолопами и знаем, как добиться успеха. Во-вторых, мы не привыкли бросать слов на ветер. Мы надежны и ценим хорошее отношение. – Он устремил взгляд вдаль. – В общем, лучших кандидатов в законные мужья трудно отыскать.
Четыре года я ждала, когда Эндрю пожелает стать моим законным мужем, но так и не дождалась. А Герберт выразил это желание после шести свиданий.
Я теснее прижалась к нему.
– Вижу, что ботаники – это настоящий клад, – прошептала я, ничуть не кривя душой.
Яркие лучи утреннего солнца проникают в окно моего офиса, и я тихонько напеваю себе под нос, складывая в портфель книги и бумаги. Ищу коробку с акварельными красками, предназначенными для моего нового ученика, когда раздается телефонный звонок. Это Гаррет.
– Как я рад, что застал вас. Вчера вечером у Питера был очередной приступ буйства. Отомн, его мать, не могла с ним справиться. К счастью, соседи услышали шум и прибежали на помощь. Боюсь даже думать о том, что вытворял Питер.