Кровь застучала у нее в ушах. Это смешно. Совершенно безумная мысль.
Пейзаж, казалось, пульсировал у нее перед глазами, Неужели Ричард и Туссен — один и тот же человек?
И тотчас десятки случайных эпизодов, которым она в свое время не придавала значения, соединились у нее в голове, словно части головоломки. Сложенные воедино, они явили собой поразительно цельную картину.
Боже милостивый! Конечно, Теперь все обрело смысл. Его приверженность к поздним сеансам. Отказ показать ей свое лицо. Его нарочитый, неестественно звучащий акцент, не говоря уже о том, что временами он о нем забывал. Вероятно, он даже не умел как следует говорить по-французски.
Мало того, один и тот же мальчишка-посыльный приносил ей послания от двух мужчин. Замечания Ричарда о тяжелой жизни художников. Его слишком глубокое знание искусства. Подмеченное Эммой сходство между живописью Туссена и работами, которые когда-то делал Ричард. Когда-то? Ха!
И слабый запах скипидара после первой ночи, проведенной ими вместе!
Почему она не замечала этого прежде? Неужели потому, что глупа? Или потому, что была так увлечена Ричардом? Нет, сказала она себе, нетерпеливо тряхнув головой. Просто ей и за сотню прожитых жизней даже в шутку не пришла бы в голову мысль о том, что граф Шелбрук и есть Этьен Луи Туссен.
Но почему он ничего не сказал ей об этом? Она никогда не осудила бы его за занятия живописью…
А что может быть более интригующим, чем мужчина, у которого есть тайны? Или мужчина, чье лицо скрыто?
Неужели все было только ради этого? Неужели он воспользовался обличьем Туссена для того, чтобы пробудить ее чувства и добиться таким образом выполнения единственного поставленного им условия? Если так, то это не сработало. Вовсе не объятия Туссена решили дело. И не в его объятиях она хотела быть.
У Джиллиан перехватило дыхание, когда она осознала все до конца. Никакая она не распутница! Когда ее целовал Туссен, она испытывала те же ощущения, как при поцелуях Ричарда, потому что это был один и тот же человек — мужчина, которого она полюбила. Это не было вожделением. Вернее, не только вожделением. В конце концов, ее ведь целовали другие мужчины, скажем, совсем недавно Роберт — и весьма пылко! — а она ничего не почувствовала, ровным счетом ничего!
Так почему же он не сказал ей правду?
Возможно, он тоже не может разобраться в себе и ощущает неуверенность и смятение?
Так ли это? Неужели он полюбил ее? Неизъяснимая радость забурлила в Джиллиан, ей хотелось громко, во весь голос расхохотаться. Конечно же! Это единственный ответ. И чего еще она могла ожидать? Есть ли на свете что-либо, сильнее внушающее неуверенность, чем любовь? Разве она сама не говорила Пандоре, что мужчины не имеют представления о том, что творится у них в душе, когда дело доходит до любви? Если бы Ричарду нужно было только ее наследство, он уже вступил бы с нею в брак. Но если вмешалось сердце…
Ей бы стоило разозлиться на него до безумия. Захотеть пристрелить его или по меньшей мере проткнуть шпагой. А вместо этого она широко улыбалась — как полная идиотка!
Джиллиан встала и отряхнула платье от пыли. Бедный дорогой Ричард. Влюблен и смущен. Он воистину достоин жалости! И она сжалится над ним. Непременно. Но не сейчас. Она не может оставить безнаказанным его маленький обман. Без этого дурно было бы начинать их совместный жизненный путь. Этому негоднику еще не известно, что такое чувствовать себя растерянным и смущенным по-настоящему.
Если нет ничего более загадочного и интригующего, чем мужчина, у которого есть тайны, то для Ричарда настало время узнать, что нет ничего более опасного, чем женщина, которая эти тайны разгадала.
Все до одной.
Глава 18
Почему же, в конце концов, все вышло именно так?
Ричард смотрел на холст и пытался работать, но при этом никак не мог выбросить из головы разговор с Джиллиан. Он явился к ней в дом с наилучшими намерениями, собираясь поведать обо всем. Рассказать о Туссене и признаться ей в любви. А вместо этого какая-то нелепая ревность к ее покойному мужу смутила его разум. До сих пор Ричард даже не сознавал, что его гордость уязвлена мыслями о ее первой любви.
Да, он злился, что не был первым мужчиной в жизни Джиллиан. Первым мужчиной в ее постели. Первым, кто спас прекрасную принцессу от дракона.
Что она с ним сделала? Он мог бы жениться на ней сразу, на ее условиях, разделить с ней наследство и жить собственной жизнью, будучи женатым лишь номинально. Но его самолюбие не приняло такого решения с самого начала. А сердце не принимает сейчас.
Послышался стук в дверь, а вслед за этим женский голос произнес:
— Мсье Туссен?
Джиллиан?
— Мадам? — Он вскочил и быстро подошел к двери. — Что вы здесь делаете?
— Мне очень нужно договорить с вами. — Она помолчала. — Могу я войти?
— Тысяча извинений, но я не готов к сеансу сегодня вечером.
Он не может ее впустить…
— Я подожду. — Еще секунда молчания. — Мсье, я уже отпустила своего кучера.
— Одну минутку, пожалуйста.
Проклятие! Что привело Джиллиан сюда? Ричард быстро зажег свечи возле кресла, погасил все остальные, бросился к мольберту и зажег свечу, закрепленную на подрамнике. Провел рукой по волосам, глубоко вздохнул и уселся у мольберта на табурет за ширмой.
— Все в порядке, мадам. Вы можете войти.
Он услышал, как отворилась дверь, и увидел, как она вышла из тени у входа и направилась к ярко освещенному креслу.
— Добрый вечер, мсье.
— Мадам, — осторожно начал он, в то время как Джиллиан сняла плащ и бросила его на стул. — Я не ожидал увидеть вас у себя еще раз.
— Почему же? — Джиллиан присела на шезлонг и сняла туфли. — Разве портрет окончен?
— Не вполне, но для его завершения уже нет необходимости в вашем присутствии. Поэтому, если вы решите уйти, я мог бы послать за каретой.
— Не нужно. — Джиллиан расположилась в кресле в томной и соблазнительной позе. — Я предпочла бы остаться здесь.
— Вот как?
— Да, именно так. — Она рассмеялась гортанным, воркующим смехом, и Ричард ощутил стеснение в груди. — Вы говорите, что уже не нуждаетесь во мне, чтобы закончить портрет?
— Нет.
Впрочем, раз уж она здесь, он мог бы продолжить работу. Ричард взялся за кисть. Долго ли она намерена пробыть у него? Насколько он знал, она всегда оставляла Уилкинса внизу у лестницы дожидаться ее. Где же он нынче вечером?
— Мсье, раз первый портрет почти закончен, так, может, вы бы приняли заказ на другой?
— На другой? — Ричард нахмурился. — Разве одного не достаточно?
— Мне пришло в голову, как хорошо было бы получить другой, в ином стиле. Нечто уникальное.
— Все мои работы уникальны, — пробурчал он.
Ей мало его удивлять, она еще собирается критиковать!
— Я полагаю, это должно быть что-то в классическом стиле.
— Классическом?
Что может быть более классическим, чем изображение женщины в греческом одеянии, полулежащей в кресле?
— Да, в стиле скульптуры. Греческой скульптуры. Это было бы прекрасно! Нечто, достойное украсить, ну, не знаю, предположим, храм.
— Храм? — переспросил он, вознося безмолвные молитвы в надежде, что пейзаж, начатый им после возвращения из имения Эффингтонов и поставленный им у дальней стены, Джиллиан в темноте не разглядела.
Она спустила ноги с кресла и встала, движения ее были грациозными и соблазнительными.
— Это платье как нельзя лучше подходит для такой картины. — Джиллиан подняла руки над головой и стала медленно поворачиваться. Свет свечи играл в ниспадающих складках ткани, подчеркивая каждый изгиб ее тела. — Вы так не считаете, мсье?
Ричард с трудом сглотнул.
— Считаю, но ведь я уже написал вас в этом платье.
— Ах, правда! — Она восхитительно надула губки и скрестила руки на груди — от этого движения прелестные выпуклости над вырезом платья округлились сильнее. — Тогда ничего не поделаешь.
— Видимо, так, — пробормотал он, любуясь отблесками света на ее матово-белой коже.
— Что же нам придумать вместо этого? — сказала Джиллиан, прижав пальчик к нижней губе.
— Не знаю.
Ричард отлично знал, что хотел бы сделать, но это не имело отношения к живописи.
— Мне так хотелось чего-нибудь в классической традиции.
— В классической традиции… — почти машинально повторил он, не сводя глаз с пальчика, прижатого к нижней губе.
— Возможно, даже смелого.
— Смелого?
Ах, эти манящие милые губки!
— Да, может быть, даже не в строго греческом стиле, а больше в манере великих итальянских мастеров. — Ее жесты были такими неторопливыми, словно она двигалась во сне. Или это ему снится сон? Руки Джиллиан коснулись золотого шнура, обвивающего ее талию. — Боттичелли. — Она развязала шнур. — Или Тициан.
— Тициан, — эхом повторил Ричард, завороженный блеском золотой змейки у ее ног.
— Нет, определенно Боттичелли. Нечто вроде «Рождения Венеры»[14].
— Мадам, но ведь Венера…
Платье упало к ногам Джиллиан, накрыв золотую змейку. Глаза Ричарда скользнули снизу вверх по ногам Джиллиан, по изгибам бедер и спины. Тело ее казалось таким теплым и золотистым… Она развязала ленту в волосах, и поток светлых шелковистых кудрей упал ей на спину.
Джиллиан посмотрела на Ричарда через плечо. Он отлично знал, что его нельзя увидеть, и тем не менее ему казалось, что она смотрит ему прямо в глаза.
— Так что Венера?..
— Мадам, вы потеряли платье, — даже не проговорил, а хрипло прокаркал Ричард.
— Ничего подобного, мсье. — Джиллиан наклонилась, подняла платье и присоединила его к плащу на стуле. — Я отлично знаю, где оно находится.
— А знаете ли вы так же хорошо, что делаете?
Он мог только надеяться на это, так как представления не имел, что она затевает.
— Полагаю, что да. Видите ли, мсье… Этьен.
Этьен? С чего это она начала называть его по имени?