Сплендор — страница 16 из 50

– Мне бы хотелось, чтобы это была ложь, – сказал он. – Но это правда.

– Покажи мне.

Он вопросительно поднял брови.

– Покажи мне те воспоминания, которые ты забрал у Клэр.

Это была разумная просьба, но от нее Анри стало не по себе. Он собирался только мельком показать ей этот зал и на этом закончить. Очень может быть, что, увидев предательство Клэр вблизи, она только испытает еще большую боль.

Но ему так надоело прятать от нее правду. Он пообещал рассказать ей правду, так как же он может отказаться открыть ее всю до конца?

Даже если это разобьет ее сердце.

Глава одиннадцать. Джульетта

Джульетта ощутила на своем языке вкус соли.

Только когда капля влаги достигла уголка ее рта и проникла между губами, до нее дошло, что она плачет. Ее руки и ноги онемели, разум отупел.

Она стояла перед целым рядом цветных стеклянных сосудов – их тут были десятки – и на полке, которую они занимали, аккуратными печатными буквами было выведено имя ее сестры, как будто не было ничего необычного в том, чтобы снабдить человека этикеткой и поместить его в красивые склянки.

Она смутно чувствовала, что стоящий рядом с нею Анри нервничает. Потому ли это, что он опасается ее реакции? Или потому, что он лжет?

Он лжет – как же иначе? Клэр бы никогда… но что, если она все же сделала это?

В ее груди разверзлась бездна. Она провела пальцем по бледно-розовому сосуду, имеющему форму витой ракушки. Стекло его было теплым. Значит ли это, что та Клэр, которую она знала, заключена здесь? Можно ли выпустить ее, как джинна в детской сказке?

– Я хочу увидеть то, что содержится внутри.

Анри вздрогнул, словно удивившись тому, что она заговорила, и Джульетта подумала, что она, наверное, долго стояла между стеллажами, молча плача.

– Вряд ли… – Он вытер ладони о пиджак. – Ты уверена, что это хорошая мысль?

– Нет, – бесцветным голосом ответила она, – не уверена. Но я все равно хочу увидеть, что там.

Анри кивнул, видимо, поняв, что она не уйдет, пока он не удовлетворит ее просьбу, какой бы неразумной та ни была. Он взял сосуд и вынул из него пробку.

– Подставь руки.

Она вытянула руки, Анри наклонил сосуд, и вытекшее оттуда молочно-белое облачко обвилось вокруг ее пальцев.

И она погрузилась в воспоминания Клэр.



Мама сидела у окна на кресле-качалке, и на ее колени падал бледный свет. Ее темные волосы были стянуты сзади в неопрятный узел, и она была одета в простую желтую хлопчатобумажную сорочку. Она была молода – наверное, чуть за двадцать – и держала на руках младенца. Во всяком случае, Клэр предполагала, что это младенец – хотя точно сказать, так ли это, было нельзя, поскольку он был полностью закутан в тонкое одеяло цвета слоновой кости, на котором были вышиты шмели.

– Клэр, детка, – сказала она, – подойди и познакомься со своей сестрой.

Но Клэр осталась стоять на месте. Ей не хотелось подходить. Она все еще не пришла в себя после событий вчерашнего вечера и минувшей ночи. Какая-то незнакомая женщина, намного старше, чем ее мать, явилась в их дом под вечер, неся под мышкой корзинку. Мама представила эту женщину просто как «повитуху», как будто ту назвали так при рождении, вместо того чтобы дать ей настоящее имя. У женщины была добрая улыбка и пухлое одутловатое лицо. Она подарила Клэр новую тряпичную куклу и набор кубиков и строго велела ей отнести их в свою спальню и оставаться там, что бы она ни услышала. Клэр пообещала ей так и сделать только потому, что повитуха держала игрушки так, что до них нельзя было дотянуться, и требовала от Клэр согласия, прежде чем отдать их ей.

Поначалу оставаться в спальне было легко. Клэр рассеянно слушала доносящиеся сверху невнятные разговоры, тяжелые шаги, плеск воды. Но потом ее мама начала стонать.

А затем она услышала крик.

Клэр тихонько поднялась по лестнице и заглянула в щелку между дверью и косяком. Ее мама лежала на кровати, выгнув спину от боли и скомкав простыню в кулаках. Ее ночная рубашка была мокрой и прилипла к ее телу, жилы на висках вздулись. Лицо у нее было красное и блестело от пота.

Сердце Клэр сдавил страх. Она сбежала по лестнице вниз и остаток дня пролежала, прижав колени к груди, гадая, не умирает ли ее мать. Может, тряпичная кукла и кубики были предназначены в качестве утешения, как пироги, которые соседи приносят на поминки?

Но ее мать не умерла. Наутро повитуха спустилась, напевая веселый мотив и неся охапку окровавленных простыней.

Когда она увидела Клэр, ее губы тронула ласковая улыбка.

– Все хорошо, дорогая. Теперь у тебя есть сестра.

После того, что творилось вечером и минувшей ночью, Клэр была совершенно уверена, что ей не хочется иметь сестру.

Но теперь ее мать была больше похожа на саму себя – хотя вид у нее был усталый. Она снова поманила к себе Клэр, глядя на нее с надеждой.

– Подойди, солнышко, и посмотри на нее.

Клэр медленно подошла, встала на цыпочки и посмотрела на сверток. У младенца было сморщенное личико, а головку покрывал редкий пушок, то ли белокурый, то ли рыжий. С минуту Клэр смотрела, затем опустила пятки на пол и сложила руки на груди.

– Она выглядит не очень…

Глаза ее матери широко раскрылись, и она прикрыла рот рукой, словно подавляя смех. А затем сказала:

– Ну, у всех младенцев лица немного напоминают…

– Кашу? – подсказала Клэр.

На сей раз ее мать все-таки рассмеялась – это был звонкий смех, похожий на звук колокольчика. Она нежно тронула Клэр за кончик носа.

– Да, кашу, это подходящее описание. Но она вырастет настоящей красавицей, вот увидишь. А теперь садись ко мне на колени, дорогая. У меня хватит места для вас обеих.



Воспоминание рассеялось, и зал снова приобрел четкие очертания. Сердце Джульетты неистово стучало в ее груди. Она помнила этот дом. Он был маленьким, там было полно сквозняков, а ковры на скрипучих половицах были вытерты. И ее мать. Она выглядела моложе, чем в неясных воспоминаниях Джульетты, но у нее были те же самые темные глаза. И тот же самый нос пуговкой. И чуть заметные складки вокруг ее губ, когда она улыбалась.

Джульетта не знала, как Анри это сделал – как он сумел так точно воспроизвести детали, – но это была всего лишь иллюзия. Ее накрыло облегчение.

– Это не воспоминание Клэр, – сказала она ему.

На лице Анри мелькнула тревога и быстро исчезла. Когда он заговорил, его голос звучал сдержанно. Осторожно.

– Почему ты так решила?

– Не пойми меня неправильно, это хорошая имитация. Но, когда родилась я, Клэр было всего четыре года. А ты сделал ее мысли такими сложными. Она никак не могла думать, используя такие слова, как в качестве утешения.

– Вероятно. Но память работает не так. – Глаза Анри были полны сожаления. В нем было нечто такое, что внушало ей доверие. Но, возможно, она видит только то, что он сам хочет ей показать.

Она сглотнула.

– Я не понимаю. Это воспоминание Клэр или нет?

– Воспоминания не заслуживают большого доверия, это известно. И они, к тому же, изменчивы… – Анри сжал свой затылок. – Поэтому-то мое волшебство и действует так эффективно. Всякий раз, когда мы что-то вспоминаем, наш разум немного изменяет это воспоминание – добавляет новые детали, удаляет старые – даже когда мы не осознаем, что это происходит. Вероятно, Клэр потом не раз думала о том дне. Но, вспоминая его, она каждый раз была уже другим человеком – у нее появлялись новые впечатления, менялись ее восприятие самой себя, ее чувства к тебе. Так что всякий раз, думая о нем, она вспоминала его в новом контексте, и детали становились немного иными. Возможно, четырехлетняя Клэр и не знала таких слов, как в качестве утешения, но в двадцать лет она знала их наверняка.

Джульетта обхватила себя руками. От мысли, что ее собственные воспоминания могут не заслуживать доверия, она чувствовала себя так, будто земля уходит у нее из-под ног. Как будто она стоит не на камне, а на зыбучем песке. Она не могла этого принять.

– Это не имеет никакого смысла, – сказала она, имея в виду и его объяснение работы памяти, и его утверждение, что Клэр хотела избавиться от своих воспоминаний.

Он вздохнул.

– Я знаю. Но это не значит, что это неправда.

Джульетта смотрела, как сожаление на его лице сменилось покорностью судьбе, на смену которой опять приходит сожаление. И было ясно, что и то и другое искренне.

Все в душе Джульетты смолкло, и там воцарилась глухая тишина. Как после взрыва.

Она всегда знала правду. Она знала ее, когда украла деньги, отложенные на черный день, знала, когда садилась в карету, знала, когда входила в двери «Сплендора». Клэр оставила ее, бросила, и она всегда знала, что когда-нибудь это случится.

Она всегда понимала, что так и будет. Все бросали ее. Ее отец, который ушел еще до того, как она смогла запомнить его лицо. Ее мать, которая пообещала вернуться, но так и не вернулась.

И вот теперь Клэр.

Все свое детство Джульетта отворачивалась от уродливой реальности, как отворачиваются от рычащей собаки в надежде на то, что она пойдет своей дорогой, не став нападать, но ее все равно продолжал грызть страх: что, если ее бросит и Клэр?

И теперь ее худшие страхи сбылись. Она осталась совершенно одна.

У нее зазвенело в ушах.

– Я хочу пойти в номер. – Ее голос звучал безжизненно, глухо.

– Да, конечно. – Анри сжал ее локоть, словно опасаясь, что она лишится чувств. Возможно, так и будет.

Весь обратный путь она прошла как в тумане, спотыкаясь и ничего не видя. Чудеса «Сплендора» не привлекали ее, она с трудом переставляла ноги. Несколько раз Анри прочищал горло, будто желая что-то сказать, но так ничего и не говорил.

Ее мысли блуждали, она чувствовала себя будто отделенной от своего собственного тела, и ей казалось, что, возможно, когда Анри отпустит ее локоть, она воспарит и улетит.

Но, когда они наконец дошли до двери ее номера и он отпустил ее, разочарованная Джульетта обнаружила, что ее ноги, словно налитые свинцом, так и остались стоять