Хотя до захода солнца оставалось еще несколько часов, Анри решил не подниматься в свою спальню на чердаке и направился прямиком в крипту. Он чувствовал себя чучелом, на котором распороли швы, и только волшебство может их починить.
Он зашел в Озеро Омаров, не раздеваясь, и погрузился в горячую лечащую воду. Вокруг его головы клубился пар, приятно туманя его зрение. Он сделал глубокий вдох, пытаясь разобраться в своих чувствах, завязавшихся в один тугой, тяжелый узел, который давил на его грудь изнутри, так что ему было трудно дышать. Но он не смог бы точно объяснить суть этих чувств, даже самому себе.
Стелла никогда не притворялась, что она его мать. Она смотрела на него через призму того, что он мог сделать для «Сплендора». Анри всегда ясно понимал, какую роль он играет в ее жизни и в жизни Тео. Но тогда почему ее слова так ранили его – это было что-то вроде пореза от бумаги на его сердце. Такие порезы не сразу начинают кровоточить, но заживают не скоро.
Наверное, дело в том, что она вела себя с ним так, что он мог чувствовать себя особенным. Незаменимым. Ее вера в него была чем-то вроде хранимых им у самого сердца сложенных страниц, на которых был записан его заветный секрет и которые истрепались оттого, что он так часто разворачивал их и читал. Услышать, как она говорит о нем так безразлично… это было все равно, как если бы она выхватила из его рук заветные страницы и со смехом зачитала их вслух. Он чувствовал себя униженным, маленьким и наивным, как будто он и впрямь был всего-навсего одиноким сиротой, которого никто не любил.
Впервые после того, как он поселился в этом отеле, будучи ребенком, он попытался представить себе, каково это – покинуть «Сплендор», уехать. Он повидал немалую часть света, заглядывая в сознание других, и имел кое-какое представление о том, как может выглядеть земной рай. Он часто грезил о прохладном и свежем воздухе гор, о тамошних соснах и журчащих горных потоках, о лугах, полных цветов, о безмятежных озерах, в которых кишит рыба. Но и это бы ничему не помогло, потому что, будь то в «Сплендоре», или в горах, Анри все равно был бы совсем один.
Он провел мокрой рукой по лицу. Надо перестать жалеть себя и начать решать проблемы.
В детстве он часто жаловался, что окружающий его мир слишком уж мал. Почему мы не можем куда-нибудь поехать? – как-то спросил он Стеллу.
Она укоризненно посмотрела на него. Не каждому сироте удается обрести крышу над головой – тем более такую, как «Сплендор». А владея таким потрясающим волшебством, как твое, ты можешь отправиться куда угодно. Тебе следовало бы быть более благодарным, Анри.
Стелла была права. Ему повезло, у него была сказочная жизнь, и, с его стороны, было просто наглостью хотеть чего-то большего.
Она всегда была права. Ее слова звучали в его сознании опять и опять, отдаваясь болью. Я уже не уверена, что Анри может справиться с этой проблемой… Он слаб и уязвим.
И тут он вспомнил остальную часть ее разговора с Кэли – о том, что Джульетта может стать источником проблем. И о том, что тогда придется принять более радикальные меры. Что Стелла имела в виду.
Анри торопливо вылез из воды. Как бы ему ни хотелось угодить Стелле, он не хотел, чтобы Джульетту вынудили покинуть отель. Должен же быть какой-то способ все это исправить. Возможно, он мог бы использовать ее сны, чтобы переиначить ее воспоминания о том, что происходило в Зале Воспоминаний. Подсознание – мощное оружие, и, если он подарит ей целительные сны – в которых она увидит Клэр в новом свете, – она, быть может, погорюет о предательстве своей сестры, но затем оставит его в прошлом и перейдет к чему-нибудь такому, что принесет ей радость.
Но прежде чем он доберется до номера Джульетты, ему надо сделать кое-какую работу.
Первое за эту ночь Неповторимое Переживание было из разряда таких, которые Анри считал своими любимыми. Номер 153 – мужчина по имени Леон, самым большим желанием которого было освежить в памяти свое прошлое, прожить его снова. Он не хотел ни славы, не богатства, ни острых ощущений, но готов был отдать все за еще один день с теми, кого он любил и потерял.
Хотя Анри не был знаком с Леоном и даже никогда не видел его, он сразу же ощутил свое духовное родство с этим человеком. Анри надеялся, что к тому времени, когда его волосы поседеют, а кожу покроют морщины, он проживет такую счастливую жизнь, что у него возникнет желание возвращаться к ней опять и опять. Он касался пальцами холодной каменной стены, идя по потайному коридору, пока не остановился перед номером 153. На сей раз ему был не нужен стеклянный сосуд. Ему надо было только отыскать те самые поблекшие, но драгоценные воспоминания Леона и, придав им яркость, вынести их на передний план его сознания.
Анри направил на Леона свое волшебство и сделал так, что оно проникло в его сознание подобно воде, которая медленно впитывается в песок.
На первый взгляд воспоминания Леона показались Анри размытыми, неясными. Они были полны списков провизии, которую ему надо было когда-то купить, и давно позабытых имен. На мгновение Анри забеспокоился, что ему не удастся найти в них ничего стоящего.
Но потом он погрузился в сознание Леона глубже. Перед ним проносились образы – вот прогулка Леона по парку, где он остановился, чтобы полюбоваться на воробья с серой головкой и черной грудкой; вот идеально поджаренное яйцо на тосте; вот ощущение засыпания под стук дождя по крыше. Анри продолжал искать, и мимо проплыла мелодия колыбельной. Это показалось ему пустяком, который он едва не пропустил, но затем он понял, что это путеводная нить, уходящая в самые потаенные глубины сознания Леона. И Анри последовал за ней. Он находил эту колыбельную опять и опять – вот этот мотив звучит, напеваемый младенцу, вот его играет музыкальная шкатулка в ручках пухлой малышки, вот эта мелодия исполняется на фортепьянном концерте. Складывалось впечатление, что все детство дочери Леона прошло на крыльях мелодии этой песни.
Анри собирался вернуть Леону его дочь – начиная с блестящих черных косичек, которые она носила в три года, и кончая сильной, уверенной в себе женщиной, которой она стала, повзрослев. Такой, которая вызывала у ее отца гордость всякий раз, когда он смотрел на нее. Его старые воспоминания были окрашены сепией и выцвели от времени и его немалого возраста. Но Анри мог их освежить. Наполнить их жизнью и красками. Это было похоже на шлифовку паркета и покрытие его новым лаком, чтобы он стал выглядеть так, как в тот день, когда его положили.
Похоже, та колыбельная была опорной точкой во многих воспоминаниях Леона о – Анри поискал ее имя – Вивьен. И Анри начал с нее, с этой песни. Он проигрывал ее мелодию снова и снова, вплетая ее в сознание Леона. А затем начал делать так, чтобы на поверхность его памяти всплывали остальные воспоминания о Вивьен, Виви, и прикреплял их к звукам мелодии колыбельной. Вот Виви ест свою первую шоколадку, удивленно и восторженно раскрыв глаза. Вот Виви лежит, свернувшись калачиком, рядом со своей матерью, слушая вечернюю сказку. Вот Виви, одетая в белое, с букетом желтых роз в руке. Анри восстанавливал воспоминание за воспоминанием, пока не уверился, что поутру Леон проснется, полный сладко-горькой ностальгии и любви к своей дочери.
Анри мог бы остановиться на этом. Он знал, что Стелла сказала бы, что он должен остановиться. Давай гостю все, за что он заплатил, но не давай ему двух визитов в отель за цену одного.
Леон покинет «Сплендор», в высшей степени удовлетворенный своим Неповторимым Переживанием, и, скорее всего, будет возвращаться сюда опять и опять в поисках возрожденных воспоминаний.
Анри все еще уязвляли замечания Стеллы, и он был совершенно не склонен заботиться о том, удастся ли ей заработать на Леоне хотя бы один дополнительный грош. К тому же ностальгия Леона была как бальзам для его собственного раненого сердца. Он нуждался в ней почти так же, как и сам Леон. И он продолжил разыскивать другие воспоминания, чтобы их возродить.
Он погрузился еще глубже в прошлое Леона. Вот теплый летний вечер, и Леон со своим братом Джеком сидит под куполом звездного неба на прохладной траве с банкой клубничного варенья, которую они стащили из кладовой своей бабушки. Они чувствовали себя мятежниками, лакомясь вареньем прямо из банки, погружая туда ложки и дочиста облизывая их, уверенные в том, что они никогда не ели ничего вкуснее и что эта их тайная трапеза как нельзя лучше воплощает в себе магию лета.
Анри разыскивал нити давным-давно стершихся воспоминаний – касающихся как важных моментов, так и мелочей, – но, сплетенные вместе, они складывались в целую жизнь.
И он восстановил их все.
К тому времени, когда он закончил, от его тревог и опасений не осталось и следа, и он чувствовал в душе такую же ясность и свежесть, какие бывают разлиты в воздухе после весенней грозы. И он сможет внушить Джульетте такое же умиротворенное чувство. Он поднялся до номера 718, запустил в отверстие в его стене струйку волшебства, но оно не проникло в ее сознание. Несмотря на поздний час номер был пуст.
Джульетта исчезла.
Глава пятнадцать. Джульетта
Джульетта спускалась по лестнице, дрожа и ощущая холодный мрамор под подошвами своих босых ног. Она научилась лучше распознавать иллюзии и, проникнув под флер волшебства, видеть скрытую под ним реальность. Она тренировалась весь вечер, пристально глядя на одежду в гардеробном чулане, пока бальные платья не превращались в простые хлопчатобумажные туники, а шикарные, обшитые блестками туфли – в обыкновенные лодочки на низком каблуке. Она опять и опять проводила пальцами по белью на своей кровати, пока не начинала ощущать шершавость и не убеждалась, что это не атлас, а такая же дешевая ткань, как та, на которой она спала в приюте. Она смотрела на себя в зеркало, пока идеальное отражение, задрожав, не становилось таким же обыкновенным, как в тот день, когда она впервые вошла в «Сплендор».
Это вызывало разочарование.