Вскоре мы пришли к еще большему скоплению башен, сотни их сгрудились вместе, словно город. Когда Занор направился в просвет между ними, я стащил капюшон и утер с ресниц капли дождя, чтобы лучше видеть. Башни были всех форм и размеров. Одни были высокими, как в цитадели Комигора, другие казались просто нагромождением камней; некоторые гладкими спиралями взмывали к низким тучам, другие приземисто распластались осыпью гравия или мусорной кучей. Большая часть была изваяна из зеленоватого камня, прочерченного грязно-розовыми прожилками, хотя нашлось и несколько темного или неопределенно-серого цвета. В тусклом свете я не различал ни окон, ни дверей, ни каких-либо других отверстий. Их обитатели проникали внутрь и наружу с тихим хлопком.
Дождь наконец унялся, небо сделалось пятнистым, пурпурно-черным, и угольные тучи проплывали под сверкающими зелеными звездами. Ветер потеплел и стих с последним негромким вздохом.
Я на миг остановился, чтобы взглянуть на исполинскую башню, самую высокую во всем скоплении, узловатую и раздутую у основания, но гладко взлетающую ввысь, где ее увенчивало навершие в форме луковицы. Цвет камня, казалось, менялся: то здесь было больше зеленого, а там — розового, то наоборот, то все вместе приобретало темно-пурпурный оттенок. Я не мог сказать с уверенностью, был ли изменчивый цвет свойством камня или же просто игрой колеблющегося света.
— Это — башня Живущего долго, того одинока, который научил нас собирать таппу и использовать ее…
Громкий треск у нас над головами прервал Вроуна. Кто-то в одной из башен испуганно завопил. А потом мир распался на части.
Оглушительные взрывы гремели сзади, сверху и со всех сторон от меня. Зазубренные обжигающе-белые трещины раскололи небо и землю на сотни осколков. Огромную башню перерезало посередине, расплывчатый ливень красок хлынул с развалин в сияющую щель, разверстую между ее половинками. Три — нет, четыре искаженных ужасом лица мелькнули в воздухе и канули в белом пламени с пронзительным, леденящим душу криком, а затем каменный остов затрещал и обрушился следом за ними.
— Величество! Берегитесь! — завизжал Вроун, отдергивая меня в сторону, пока я глупо таращился на изломанную белую линию, зазмеившуюся по черной дороге и грозящую пройти у меня под ногами.
Мой сон повторялся. Каждая вспышка белого пламени, рассекающая этот мир, вонзала раскаленное копье боли прямо мне в голову.
Новая трещина пробежала под молодым человеком с искривленным плечом, который бежал по дороге прямо к нам. С воплем он протянул ко мне руки, на миг зависнув над пылающей бездной. Но я не мог сдвинуться с места. Его крики еще долго отдавались у меня в голове после того, как он рухнул в разлом, — или, быть может, это кричал я сам, вцепившись в голову и пытаясь помешать ей расколоться вместе с этим миром.
— Проснись, проснись! — вопил я себе, как обычно, когда ночные кошмары становились невыносимыми, — но на этот раз я не проснулся.
Следующий разлом отрезал от меня Вроуна и Оба, но чья-то сильная рука отдернула меня от края зияющей белой трещины.
— Демоны глубин, да очнись же ты!
Паоло.
Еще трижды он оттаскивал меня от рушащихся башен и пылающих трещин. Наш темный островок все таял. Обломки камня градом сыпались вокруг. Пыль и пепел клубились и разъедали мне глаза. Я должен был это остановить. Даже если на нас не обрушится башня и трещина не разверзнется под нашими ногами, если этот мир рассыпется на куски… если я не смогу успокоить боль в своей голове… я все равно не мог больше сдерживаться. Лорды найдут меня… заберут обратно.
Во сне я мог погасить огонь, но здесь… Мне нужна была тьма. Не пустая, холодная тьма — мертвая, бесчувственная сила лордов, которую я так старался удержать запертой, но мягкая и обволакивающая, как сон без сновидений, как отцовский плащ, в который утыкаешься лицом, как полет сквозь прохладную полночь в седле Ясира. Я знал лишь одно достаточно темное место, даже в таком сумрачном мире, как Пропасть.
Не позволяя легким перестать дышать, я упал на подогнувшиеся колени, зажмурился и обратился внутрь себя. Внутри, как я и полагал, бушевала та же огненная буря, что и снаружи, паутина пылающей белизны прожигала черный холст моего сознания. Но здесь я мог ее сдержать.
«Притуши свет. Закрась следы. Проследи каждую линию и сотри ее. Снова сделай мир серым — темным и безопасным. Сомкни трещины. Позволь белому пламени пылать, как хочет, за твоими темными стенами. Боль ничего не значит для того, кто рос в Зев'На. Она уйдет, когда погаснет огонь. Когда минет нужда. А пока просто сделай все темным…»
— Не трогайте его. Дайте ему дышать, — донесся из неописуемой дали голос Паоло. — Проклятье, да оставьте же его!
Я открыл глаза. Я лежал, распростершись, на твердой, сырой земле, пара острых камней терзала мою спину. Паоло стоял надо мной, вытянув длинные руки в обе стороны от моего тела, заслоняя меня от толпы, подбиравшейся все ближе. Приподняв голову, я увидел Вроуна, Оба и Занора, которые тоже вытягивали руки, замкнув вокруг меня кольцо.
— Ну дела, я уж думал, ты никогда в себя не придешь, — выдохнул Паоло, перехватывая костлявого юнца с пятнистой кожей, который прокрался за живой заслон и теперь тянул к себе мой плащ.
— Жаль, что тут нет Ясира и Молли, — прохрипел я в ответ и перекатился на бок. — Я бы прокатился, как обычно.
У меня во рту пересохло, словно сено в сентябрьском поле, и вдобавок я трясся, как осиновый лист.
— Они бы копыта откинули от страха, — ответил Паоло. — Я и сам едва удержался.
Пинок его длинной ноги помешал какой-то лысой женщине стащить один из моих башмаков.
— Выходит, это был твой сон — оживший здесь, как и все остальное?
— Да.
Я завернулся в плащ и поднялся на ноги, оглядывая разрушения. Около четверти башен в этом скоплении были стерты в порошок или просто разом исчезли. Дорога, по которой мы шли, была уничтожена — на самом деле вся местность была в беспорядке, словно кто-то перемешал осколки битых горшков и в спешке сгреб их в кучу. Гребни и ущелья, рытвины и груды булыжников появились там, где прежде ничего не было.
— Идем, — сказал я.
Паоло построил моих защитников, и мы двинулись дальше, прежде чем нам помешали тревога, любопытство и благоговейный трепет окружающих.
— Не стоит удивляться, что ты будил весь дом, когда видел сны.
— Так долго это не длилось ни разу, — ответил я, потирая лицо — щеки, нос и губы совершенно онемели. — Что тут произошло?
— Ты остановил это. Как только ты упал на колени, все трещины ринулись к тебе. Но вскоре они перестали появляться. Закрылись. Землетрясение, чем бы оно ни было, унялось, словно и не начиналось вовсе. Все закончилось. Весь этот треклятый мир почернел как деготь, так что я даже подумал, что мы все умерли. Но потом то ли мир опять появился, то ли я проснулся, то ли еще что. Только тебя мы никак не могли разбудить. Ты лежал там, как мертвый. Около часа.
— Не могу этого объяснить.
Звезды мягким зеленым светом озаряли дорогу. Занор трусил впереди, Вроун и Об — по обе стороны от нас. Вскоре Паоло ткнул меня локтем.
— Ты заметил? Там, позади нас.
Я оглянулся. Вдаль, насколько в темноте хватало моего зрения, простиралась разрозненная толпа увечных обитателей Пропасти. Только сейчас, увидев их, я заметил несмолкающее шарканье ног и взволнованный шепот. Сумрачный воздух был теплым и сухим, и звезды озаряли это причудливое море. Все как один затаили дыхание, когда я повернулся, чтобы лучше их разглядеть, и разом выдохнули, когда я, пожав плечами, отвернулся, чтобы идти дальше за Занором. Если только я не ошибаюсь, они последовали бы за мной, даже шагни я с утеса.
Глава 12
Жестами и криками напуганный Вроун пытался разогнать разномастную толпу по домам.
— Прочь, прочь! Охранители увидят!
Однако странный народ лишь качал головами, не двигаясь с места, а когда мы шли дальше, тянулся вслед за нами.
— Наказание страшное грозит им за то, что оставили они свои оплоты, — пояснил Вроун. — Страж не давал им позволения поступать так.
Я, конечно, и понятия не имел, что с ними делать. Если у них были такие законы, лишь их самих касалось, повиноваться им или отвечать за проступки.
— Расскажи нам про башни, — попросил я. — Эти люди живут в них?
Кажется, огненная буря несколько смягчила наших спутников, и они согласились ответить, по крайней мере, на некоторые наши вопросы. В каждой башне жило по одному существу — одиноку, как называл их Вроун. Чем крупнее или замысловатее была башня, тем дольше и успешнее одинок был настоящим. Ни Вроун, ни его друзья не могли объяснить, как одиноки стали настоящими или какими они были до этого. Если я верно его понял — а с Вроуном никогда нельзя было на это положиться, — башни на самом деле были частью самой страны, и мысли и поступки обитателей придавали им форму в не меньшей степени, чем тяжкий труд. То есть они росли.
После этого я увидел башни в новом свете. Пока мы шли по темной, влажной, искореженной земле, я гадал, смогу ли увидеть собственными глазами, как они меняются. Конечно, ничего подобного я не заметил. Я решил, что это похоже на взросление человека. Вы никогда не замечаете, как происходят перемены. Только их результат.
Одиноки не имеют имен, сказали мне. Имя было величайшим даром, какой только можно обрести, это было вершиной таинственного процесса определения. Но одиноки не могли давать имена друг другу. Я так понял, с тем же успехом один пекущийся каравай хлеба мог бы сказать другому, что тот готов.
Нехотя троица признала, что, странствуя в поисках короля по миру за лунной дверью, они встречались с людьми, которые походили на одиноков и вели себя как одиноки, и поэтому они приводили их в Пределье, хотя им этого не было велено. Они пообещали познакомить меня с некоторыми из этих чужаков, как только мы поговорим со Стражем.
Обо всем прочем, что они делали в моем мире, они говорить не хотели. Вроун сказал, что они пойдут на это, лишь подчиняясь моему «царственному повелению». Поскольку я совершенно не намеревался поддерживать их глупую уверенность в вопросах моей царственности, я позволил беседе увянуть.