Скоро ей надо будет объявить работницам о закрытии мастерской. Она знает, что сделать это придется ей: ни на сестер, ни на мать она не может рассчитывать. Эти женщины для нее больше, чем просто сослуживицы, это – друзья, и вот ей предстоит их уволить. И ничем она не сможет помочь их горю, разве что поплакать вместе с ними горькими слезами. Она знает, что значит мастерская для каждой из них. У некоторых в этих стенах прошла вся жизнь. Что станет с нонной? Кто возьмет ее на работу? Алессия, Джина, Альда – им уже по пятьдесят, критический возраст для рынка занятости. А что будет делать Агнезе, которая одна растит детей, после того как ее бросил муж? А Федерика, оставшаяся без родителей? Кто ей поможет?.. Джулия всячески оттягивала этот момент, как откладывают на потом болезненную процедуру. Но пора решаться. Завтра поговорю с ними, думает она. Эта мысль добила ее, окончательно лишив сна.
А около двух часов ночи случилось нечто.
Кто-то среди ночи бросил камень ей в окно.
Джулия вздрогнула и вышла из оцепенения, в которое все же погрузилась. Тут раздался стук второго камня.
Джулия подходит к окну: внизу, на улице, стоит Камал. Смотрит на нее снизу вверх. В руке у него ее письмо. Он зовет ее:
– Джулия! Выйди! Нам надо поговорить!
Джулия зна́ком велит ему замолчать. Она боится, как бы не проснулась мать или соседи – все они спят чутко. Но Камал не двигается с места. Он настаивает, ему нужно с ней поговорить. Делать нечего, Джулия одевается, быстро спускается вниз и выходит к нему на улицу.
– Ты с ума сошел, – говорит она ему. – Зачем ты пришел сюда, сумасшедший?
Тут-то и свершилось чудо.
Сара
Монреаль, Канада
Началось все незаметно. Сначала ее забыли пригласить на совещание. «Мы не хотели тебя беспокоить», – скажет позже ответственный за это сотрудник.
Затем ей ничего не сказали о новом деле. «У тебя и так есть о чем подумать». Такие вот формулировки, даже похоже на сочувствие. Но Саре не нужны знаки внимания, она хочет работать дальше, хочет, чтобы ее уважали, как прежде. Не надо ее оберегать. И тем не менее с некоторых пор она чувствует, что ее стали меньше привлекать к жизни компании, к принятию решений, к разбору дел. Что-то ей забывают сказать, по каким-то вопросам обращаются к другим.
С тех пор как стало известно о ее болезни, Кёрст пошел в гору. Сара все чаще видит, как он обсуждает что-то с Джонсоном, смеется его шуткам, ходит с ним обедать. Инес тоже стала проявлять больше инициативы, позволяет себе больше вольностей в работе с делами, перестала советоваться с Сарой. Когда же Сара указывает ей на это, молодая сотрудница с деланым огорчением отвечает, что той «не было на месте», или что она была «недоступна», что означает «в больнице». Пользуясь ее отсутствием, Инес принимает за нее решения, выступает на совещаниях. В последнее время она очень сблизилась с Кёрстом, даже стала курить, чтобы, как думает Сара, выходить на перекур вместе со своим новым наставником. Может, и выкурит себе какое-нибудь повышение, кто знает?
В больнице у Сары начался курс терапии. Несмотря на советы онколога, она отказывается брать на эти дни отгулы. Отсутствовать на работе – значит уступить кому-то свое место, свою территорию – рискованная игра. Она должна продержаться во что бы то ни стало. Каждое утро она мужественно встает и идет на работу. Она не позволит этому раку отнять у нее то, что она выстраивала годами. Она будет сражаться, драться не на жизнь, а на смерть, чтобы сохранить власть. Только эта мысль и заставляет ее не падать духом, придает ей сил, упорства, энергии, которые ей так сейчас нужны.
Онколог, правда, предупредил ее: лечение будет тяжелым, и не только само по себе, но и из-за побочных эффектов. Он перечислил их все, составив для нее таблицу, где указал, когда именно у нее начнутся приступы тошноты, как скажется терапия на ее волосах, ногтях, бровях, коже, руках и ногах. Все, что ее ждет, день за днем, в течение нескольких месяцев, которые занимает курс лечения. Сара ушла от него с десятком рецептов – по одному на каждый побочный эффект, с которым ей придется помериться силами.
Но вот о чем он не сказал, о чем никто ни разу не заикнулся, так это особый эффект, гораздо более нежелательный, чем синдром «руки-ноги», гораздо более ужасный, чем приступы тошноты или когнитивные нарушения, чем этот туман, в который она иногда погружается. Побочный эффект, к которому она оказалась не готова и который не облегчить никакими рецептами, – исключение из жизни, эффект, идущий рука об руку с болезнью, медленное, болезненное отстранение, которое она испытывает теперь на себе.
Поначалу Саре не хотелось называть своим именем то, что происходит в фирме. Она предпочитала игнорировать «забывчивость» своих коллег, это необычное равнодушие в глазах Джонсона. По правде говоря, «равнодушие» – не совсем то слово, скорее это можно назвать некой отстраненностью, странным охлаждением отношений, которое чувствуется в их разговорах. Понадобилось несколько недель и множество деловых встреч, на которые ее не позвали, совещаний, о которых ее не известили, дел, которых ей не поручили, клиентов, с которыми ее не познакомили, чтобы она смогла наконец с уверенностью сказать: да, ее медленно, но верно отстраняют от дел.
И эти действия имеют название, которое ей трудно произнести: дискриминация. Термин, который она сотни раз слышала в ходе судебных разбирательств и который ее саму не касался, по крайней мере, она так думала. Тем не менее она наизусть знает его определение: «Любое различие, проводимое между людьми ввиду их происхождения, пола, семейного положения, беременности, внешности, имени, состояния здоровья, инвалидности, генетических характеристик, нравов, сексуальной ориентации или идентичности, возраста, политических взглядов, профсоюзной деятельности, принадлежности или непринадлежности к той или иной этнической группе, нации, расе или определенной религии». Этот термин связан с термином «клеймо», в том смысле, как определяет его социолог Ирвинг Гоффман: «Признак, делающий индивида отличным от категории, к которой его можно было бы отнести». Индивид, являющийся носителем такого признака, носит на себе некое «клеймо» и таким образом отличается от других, которых Гоффман называет «нормальными».
Вот так и Сара: теперь на ней «клеймо». Она поняла, что в обществе, где превалирующими качествами считаются молодость и здоровье, больным и слабым нет места. Она, принадлежавшая некогда миру сильных, вдруг пошатнулась и оказалась в противоположном лагере.
Как этому помочь? Как бороться с болезнью, она знает, у нее есть оружие, терапия, на ее стороне врачи. А от исключения из жизни какие могут быть лекарства? Ее медленно оттесняют к выходу, запирают в шкафу; что ей делать, чтобы изменить ситуацию?
Драться, да, конечно, но как? Подать на «Джонсона и Локвуда» в суд за дискриминацию? Это значит, что ей придется уволиться. Но если она уйдет, ни о какой помощи, ни о какой социальной защите не может быть и речи. Искать новое место? Да кто ее возьмет на работу с раком? Открыть собственное дело? Перспектива соблазнительная, но требующая больших денежных вложений. Банки дают кредиты только здоровым, это ей известно. Кроме того, пойдут ли за ней клиенты? Она же ничего не сможет им обещать, даже того, что через год будет в силах защитить их интересы.
Ей вспомнилось то ужасное дело, несколько лет назад, женщина, которую защищал один из ее коллег. Она работала секретаршей у одного частного врача. Ее мучили головные боли, и она обратилась к своему работодателю. Тот осмотрел ее, направил на дополнительное обследование, и вечером того же дня вызвал к себе, чтобы объявить ей об увольнении: у нее оказался рак. Он, естественно, сослался на причины экономического характера, но все было ясно как день. Процесс длился три года, женщина в конце концов вышла победительницей. А немного позже умерла.
Насилие, применяемое в отношении Сары, не так очевидно. Оно не имеет названия. Оно коварно, а потому труднодоказуемо. И все же оно вполне реально.
Однажды, январским утром Джонсон вызывает ее к себе в офис, наверх. С наигранной заботой интересуется ее делами.
– В порядке, спасибо. Да, прохожу химиотерапию.
Он рассказывает о каком-то дальнем родственнике, который двадцать лет назад тоже лечился от рака, а теперь находится в прекрасной форме. Саре плевать на все эти истории чудесных исцелений, которыми ее пичкают со всех сторон, – кидают, словно кость собаке. Для нее это ничего не изменит. Ей хочется ответить, что у нее от того же самого умерла мать, что сама она больна и чувствует себя хуже некуда, и пусть он засунет свое фальшивое сочувствие куда подальше. Он не знает, что это такое, когда весь рот у тебя обметан язвами так, что ты не можешь есть, когда к концу рабочего дня ноги так болят, что тебе не ступить и шага, когда ты так измотана, что любая лестница кажется непреодолимым препятствием. Вся его жалость – сплошная фальшь, на самом же деле ему нет никакого дела до того, что через несколько недель на голове у нее не останется ни волоса, что она так похудела, что ей страшно смотреть на себя в зеркало, что она все время боится – боится боли, смерти, что она не спит ночами, что ее рвет по три раза в день, что иногда, просыпаясь утром, она не знает, сможет ли удержаться на ногах. Да пошел он со своим участием! И его родственник тоже.
Но, как всегда, Сара сохраняет корректность.
Джонсон переходит к главной теме разговора: он хочет дать ей помощника для дела Бильгувара. Сара раскрыла рот от удивления и даже не сразу нашлась, что ответить. Бильгувар – ее давний клиент, она много лет ведет его дела, и ей для этого не нужны никакие помощники. Джонсон вздыхает, напоминает ей о том совещании, на которое она опоздала, – единственный раз в жизни. Ей тогда пришлось встать ни свет ни заря, чтобы до начала рабочего дня пройти очередную томографию в больнице, а томограф вдруг возьми и выйди из строя, – ну, не повезло, такое случается раз в три года, сокрушался тогда техник. Сара летела на работу со всех ног, примчалась вся запыхавшаяся, когда совещание только-только началось. Но Джонсону, конечно, все эти объяснения совершенно ни к чему, Сара может оставить их при себе. На их счастье, Инес была на месте. Эта никогда не опаздывает, отметил он, ведет себя безупречно. А еще был случай, напомнил он, когда Саре стало дурно прямо во время судебного разбирательства, заседание суда пришлось тогда перенести на другой день. Тут в голосе его зазвучали медовые нотки, которые Сара ненавидит больше всего, и он заговорил о том, что понимает-что-у-нее-курс-лечения, что все-здесь-желают-ей-полного-и-скорейшего-выздоровления. Джонсон большой мастер на готовые и ничего не значащие, пустые фразы. Он считает, что Саре-нужна-поддержка, в этом суть-и-предназначение-компании, работа-в-команде. И вот, чтобы-поддержать-ее-в-этот-трудный-для-нее-период-он-назначает-ей-в-подмогу… Гэри Кёрста.