– Послушай, государь, ещё один мой совет. У вас будет большое войско, но состоящее не из кадровых военных, а из народа; народ же, знаете, колеблется, как ковылинка на ветру. Войско могут и разбить. А потому не следует казнить офицеров, которые добровольно согласятся перейти к вам на службу!
– Штой-то я не вразумляю, об чём бормочешь, Егор? – сказал Пугачёв.
– Надо убеждать пленных офицеров в том, что вы истинный царь, а не палач! – продолжил Флоран. – Вы же казните их направо и налево, даже не пытаясь переманить к себе на службу.
– Дык вороги они все проклятущие! – воскликнул Пугачёв удивлённо. – Они же Катьке-лярве уже присягнули?
– Как присягнули, так и отмахнутся от присяги той, если в вас настоящего царя увидят.
– Да ты что, ошалел что ль, Егор? – вспылил Пугачёв. – Апосля жди от них предательства али удара в спину? Я что, хороших полковников средь казаков не сыщу?
– Государь, прав Егор, – вступился за Флорана Анжели.
– Слухай ты, советчик, – вскочил Иван Зарубин-Чика, – ежели твой паршивый язык ещё эдак болтать будет, я тебе и Егорке зараз сдавлю бошки так, што мозги сами наружу вытекут! Офицеров щадить… Да разве можно верить этим гавнюкам в париках с косичками? Подите вы к чертям на рога, советчики хреновы!
Анжели, побледнев, пожал плечами и промолчал. В шатёр вбежал замешкавшийся Андрей Овчинников.
– Государь, пушки подвезли! – выпалил он, сорвав с головы шапку.
– Вот это ужо по-нашенски! – воскликнул Пугачёв, вскакивая. – Теперь за дело, господа. Сейчас покажем пердуну старому Елагину, на чьей стороне сила и правда!
Защитники крепости пришли в смятение. Намерения бунтовщиков, устанавливающих пушки, были слишком красноречивы. Ни у кого не оставалось сомнений, что скоро начнётся штурм.
– Сдаваться надо! – вопили одни в отчаянии. – У царя-то вон войско какое. Вооружённое с ног до головы! А у нас какое оружие? И помощи ждать нам неоткуда.
– Молчать, ироды! – загремел Елагин, выбегая из дома.
Он успел переодеться в свой парадный мундир с боевыми наградами и шагал к воротам твёрдой походкой уверенного в себе человека. Бодрые возгласы со всех сторон поддержали его боевой настрой.
Но и сторонники «сдаться» не остались без поддержки, причём значительной. Многие из тех, на чью храбрость уповал комендант, оказались трусами и паникёрами.
– Не слухайте его, люди! – орал кто-то из толпы, прячась за спинами других. – Всех, кто сдастся, государь всенепременно пощадит! Разве вы желаете, чтоб ваши избы пожгли, а вас перевешали?
– Пусть жгут, пусть вешают! – гремел Елагин. – Но живым я не сдамся! Лучше пусть меня убьют, чем я самозванцу в ноги буду кланяться!
В крепости поднялся невообразимый шум. Люди спорили и кричали. Все были так возбуждены, шум и гам был такой, что никто не слышал упреждающих возгласов караульных.
Вдруг раздался оглушительный выстрел, и голоса разом стихли. Следом за первым выстрелом грохнул другой, третий… По степи прокатился грохот пушечной пальбы. Белые дымки выстрелов, клубясь, сползали на землю.
Возле орудий сотнями выстраивались казаки. Пока прильнувшие к бойницам защитники, поражённые и растерянные, смотрели на построение бунтовщиков, комендант подбежал к бригадиру Билову, который с побелевшим лицом осматривал свои пистолеты.
– Ну, и вы ещё собираетесь воевать? – крикнул взволнованно барон, указывая на готовящихся к штурму пугачёвцев.
– Я собираюсь подороже продать свою жизнь и жизни моих близких! – закричал в ответ Елагин. – И тебе советую того же. Хватит труса праздновать, и все те, кто ещё верен присяге, за мной!
Дочь коменданта Елагина, одетая в чёрное вдовье платье, горько плакала в объятиях матери. Из её глаз катились слёзы, а губы вышёптывали молитвы. На улице грянула пушка. Лидия Фёдоровна вздрогнула, изменилась в лице и вскочила. Второй выстрел, третий… Зазвучал церковный колокол. Лидия Фёдоровна задрожала. С улицы, через распахнутое окно, слышались крики и бряцание оружия. В испуге она подбежала к окну и закрыла створки.
В комнату ворвался бледный слуга Гришка.
– Барыня, – закричал он в отчаянии, – мы пропали! Казаки идут стеной на крепость!
– Пусть идут, – воскликнула в гневе комендантша, и глаза её засверкали, – мы будем защищаться!
– Не выдюжить нам, барыня! Не выдюжить! – зарыдал слуга. – Казаки с Тимошкой Падуровым предали нас и к самозванцу переметнулись. А сейчас разбойники уже ворота топорами ломают и, как тараканы, на стены лезут!
– Ничего, этих собак пушками посшибают! – закричала комендантша в остервенении.
– Господин полковник уж этим занят. Но всё напрасно. Ядра летят в толпу бунтовщиков, десяток их падает, а взамен пять десятков лезет.
Громче зазвонил колокол. С улицы в дом просочился запах гари. Это наступающие подожгли намётанные возле крепостных стен большие стога сена. Теперь раздавались выстрелы из ружей; пушки слышались лишь изредка.
Вдруг раздался такой треск и грохот, что казалось, изба подпрыгнула на месте. Крепостные ворота были сломаны, и полная торжества толпа казаков хлынула в крепость. В комнату ворвался бледный, окровавленный сержант Сбруев.
– Спасайтесь, барыни, Бога ради, спасайтесь! – закричал он. – Казаки перебили почти всех солдатушек.
– Нет! – дрожа от гнева, но гордо ответила комендантша. – Нет, никуда я отсюда не пойду! Здеся смерть свою дождуся! А ты, доченька, – она обняла Лидию Фёдоровну и жавшегося к её ногам семилетнего сынишку Коленьку. – А вы, детки мои, уходите. Могёт статься, что Господь пощадит вас, ежели родители уберечь не смогли!
Пожар охватил погибающую крепость. Люди, объятые ужасом, спасались от удушья, срывая с себя одежду и обматывая ею головы. Спасали скот, скудные пожитки. Спасали детей.
Поддавшись панике, жители Татищева умоляли Елагина и преданных ему солдат прекратить сопротивление.
– А я что вам, Господь Бог! – огрызался комендант, страдая от бессилия и невозможности прекратить бойню. – Хотите, ступайте к самозванцу, а кто со мной… Мы сумеем за себя постоять!
Елагин бросился к пушке и поднёс к ней запал. Грянул выстрел.
Душераздирающий крик огласил крепость. Все невольно оглянулись.
Это кричала комендантша, таская воду из колодца и поливая ею дом. Она не плакала, но лицо её было бледно.
К воротам двинулся строй солдат. Впереди шагал барон Билов. Над ним развевалось знамя. Остальные смотрели на них полными ужаса глазами, прислушивались к звукам барабанной дроби.
К Билову подбежал спрыгнувший со стены солдат.
– Плохо дело! – кричал он. – У ворот большое войско бунтовщиков. И если мы откроем их…
Барон истерично всплеснул руками:
– Так что прикажешь, болван? Живыми здесь гореть?
Между тем Елагин суетился у пушек. Он позабыл о семье, о бедственном положении крепости. Комендант видел лишь врага и хрипло отдавал суетящимся рядом офицерам едва разбираемые при грохоте приказы:
– Заряжай… товсь… пли!
А в крепости паника. Женщины со слезами на глазах умоляли мужчин сдаться «царю». И тут же кричали, чтобы мужчины не оставляли их в огненном аду, а взяли с собой…
Лидия Фёдоровна Харлова не видела и не слышала ничего. Она сидела в своей комнате в комендантском доме и прижимала к себе плачущего братишку. Она знала, что всё кончено, и готовилась к смерти.
Бряцанье оружия становилось всё слабее, колокола на церкви умолкли, изредка слышались выстрелы, но крики не прекращались. На улице шла резня. Ворвавшиеся в крепость казаки рубили всех направо и налево. Зубы оскалены, в глазах дикий блеск.
Огонь, дым, лязг сабель. Всё перемешалось.
Двери распахнулись. В комнату влетел сержант Сбруев. Он повернулся спиною к окаменевшей от ужаса Лидии Фёдоровне и грудью встретил разъярённых казаков, пытавшихся ворваться вслед за ним.
В бешенстве он стал размахивать вокруг себя саблей. Несколько казаков упали под его ударами. Но вдруг Сбруев выронил саблю, схватился за пробитую пикой грудь и, обливаясь кровью, упал к ногам Лидии Фёдоровны, которая изо всех сил прижимала к себе голову братишки.
– Смерть поганке! Смерть всем Елагиным! – ревели разъярённые казаки, вдавливаясь в комнату.
– А ну стоять! – раздался громкий голос.
Казаки притихли и опустили сабли. В комнату вошёл новоиспечённый полковник Тимоха Падуров. Весь, с головы до ног, он был забрызган кровью своих жертв. Его глаза горели, а губы были плотно сжаты.
– Кто её тронет, сам башку срублю! – объявил всем Тимоха. – А сейчас марш все на двор! Государь пожар велел тушить и спасать от огня всё, что ещё можно!
Флоран и Анжели, стоя в стороне, угрюмо наблюдали за казнью. Пугачёв приказал повесить всех взятых в плен офицеров и комендантшу Елагину. Она с оружием в руках разила казаков из укрытия. Её повесили рядом с бригадиром Биловым, который, позабыв о трусости, очень долго сопротивлялся мятежникам, отлично понимая, что на пощаду едва ли можно рассчитывать.
Самую страшную смерть принял комендант Елагин. С него содрали кожу, вынули сало и мазали им сапоги и раны.
Нескольких солдат и башкирцев расстреляли картечью, остальных «забрили в казаки» и насильно присоединили к войску бунтовщиков. Никто из казнённых о помиловании не просил.
– Не слишком-то «государь» прислушался к нашим советам, – прошептал Флоран, покосившись на Анжели. – Не пора ли ему указать на его место?
– Поздно, – так же шёпотом ответил Анжели. – Теперь придётся терпеть все его прихоти! Главное, что всё идёт так, как угодно его величеству королю Людовику.
– А я думаю, что надо намекнуть собаке, чью кость гложет, – процедил сквозь зубы Флоран. – За те деньги, что мы на него угрохали…
– Не мы, а король Франции, – напомнил ему Анжели. – Пусть тешится Емеля, пока его время. Ещё не известно, как долго его везение продлится!
– Первые удачи вскружили мужицкому «государю» голову, – усмехнулся Флоран. – Ему бы на Петербург двинуться, а не размениваться на мелкие крепостишки!