– Вы здесь по приказу губернатора?
– А то как же. По его повеленью, значится.
– Таким образом вам известно, что призваны для защиты города?
– Доподлинно, Ляксандр Прокофьевич.
– Но я считаю, что город не выдержит осады.
– Всё в руках Господа!
– Если в Оренбург войдут бунтовщики, то начнутся грабежи, убийства и казни!
Атаман промолчал.
– Пугачёв самозванец, – продолжил граф, – и очень жестокий человек! Но, что хуже всего, в его войске есть и мои личные враги!
– Нам уже ведомо, что самозванец изверг, – ответил в раздумье Донской. – Но ещё много казаков поддерживают его.
– И ваши, сакмарские? – усмехнулся не без злобы Александр Прокофьевич. – А я-то надеялся…
– Дык он же волю и свободу всем зараз сулит, – вздохнул атаман. – А что казаку ещё надоб?
– Свободы? – возмущённо зашептал граф. – Свободы грабить и разбойничать? Так, что ли? А присяга? А право? А закон?
– Мы послужим вам, Ляксандр Прокофьевич, не сумлевайся, – и Донской слегка поклонился.
– Тогда всех сакмарских казаков я беру в свой дом на постой, – сказал граф. – А много вас?
– Много.
– Тогда тех, кто не поместится, поселим в соседнем доме!
– Любо.
– Второе дело поважнее. Дайте мне честное слово, что никому не выдадите моих намерений.
– Чтоб мне сдохнуть зараз, ежели хоть словечко где вякну!
– У меня, в подвале дома, хранится очень много денег в золоте. Если в город войдёт Пугачёв, то мои враги, что придут с ним, всенепременно захотят забрать это золото и передать его самозванцу! Тогда он без труда увеличит своё войско, закупит много оружия и утопит Россию в крови!
– Боже упаси! – воскликнул Донской.
– Этого допустить нельзя. Вот я и прошу у вас помощи в том, чтобы обеспечить сохранность золота и не допустить, чтобы оно попало в руки бунтовщиков.
– Но ежели войско самозванца войдёт в город, разве мы выстоим супротив него? – спросил атаман, пристально глядя на графа.
– Поступим по обстановке, – ответил Александр Прокофьевич. – Если город выдержит осаду, то и голову ломать не придётся. Но а если… – он грозно нахмурил брови, – прорываться будем и уходить! Иного нам ничего не останется!
Растроганный атаман схватил руку графа и сжал её.
– Дивлюсь я вашей государственной мудрости, Ляксандр Прокофьевич! – горячо зашептал он. – Но ежели город будет окружён бунтовщиками, то как же мы прорвёмся из него?
– Об этом не заботься, – и граф улыбнулся. – Где прорываться будем, я знаю!
– Знаете? – Донской от удивления даже попятился.
– Знаю! – Александр Прокофьевич утвердительно кивнул. – Ваша задача жить в моём доме и нести службу, как прикажет губернатор. Но чтобы ни он, ни казаки о нашем уговоре ничего не знали. Согласен?
– Согласен, ваше сиятельство, и даю честное слово, что буду поступать только по вашим указаниям, – сказал атаман.
– Да хранит всех нас Бог!
Они помолчали.
– Собирай казаков, атаман, и милости просим ко мне на постой, – сказал Александр Прокофьевич. – Губернатору я изложу всё как надо.
Данила Донской скривил губы.
– У нас с вами всё сладится, Ляксандр Прокофьевич, – сказал он. – Мы казаки, как дети малые, потому что верим во всё что ни попадя. Вот и в самозванца многие уверовали, что будто царь он. Вот поди и разберись, где брехня, а где и правда-матка хоронится…
Глава 12
Пресытившись победами над мелкими крепостицами, Пугачёв дал отдых войску, а сам, в сопровождении нескольких казаков, решил навестить Сакмарский городок. По слухам жители Сакмарска с нетерпением дожидались приезда «ампиратора», и это очень льстило самолюбию Пугачёва.
По пути в Сакмарск «государь» заглянул в Сеитову слободу.
Тридцатого сентября тысяча семьсот семьдесят третьего года небо было покрыто светло-серыми тучами, моросил мелкий дождь, по степи стелился туман. Небольшой отряд всадников не спеша двигался по направлению к Сеитовой слободе. Впереди ехал Емельян Пугачёв, рядом с ним Иван Зарубин-Чика. Оба молча смотрели вперёд из-под надвинутых на лоб мокрых шапок. На лицах их, угрюмых и озабоченных, просматривалось какое-то нервное напряжение.
У ворот слободы возникло радостное возбуждение, затем ворота распахнулись, и отряд въехал в слободу.
Всадники молча проехали мимо бакалейных, галантерейных и мясных лавок, мимо торговых рядов.
Несмотря на промозглую погоду, в слободе царило необычайное оживление. Небольшая ярмарочная площадь была заполнена людьми, которые копошились в тумане, как муравьи.
Население с хлебом-солью встречало «государя».
Пугачёв важно сошёл с коня и осмотрел встречавших его людей потеплевшим взглядом.
В промокшем суконном кафтане, в красных сапогах, для людей, никогда не видевших царя, он казался едва ли не богом, сошедшим прямо с иконы.
– Здравия вам всем жалаю, подданные мои! – не мудрствуя крикнул Пугачёв, с удовольствием наблюдая, как люди, сняв шапки, пали ниц. – Вставайте, вставайте, детушки! – крикнул «государь», подняв руку. – Я не спины ваши зрить сюды пожаловал!
– Якши, якши, бачка-осударь, – вскочив с колен, засуетился рядом хаджи Забир Сулейманов. – Какой день счастливый, что привёл вас к нам!
– Не очень-то он и счастливый, – взглянув на пасмурное небо, невесело ухмыльнулся Пугачёв. – По совести сказать, зябко нынче. Впрочем, – продолжил он, – и тем утешимся!
Он замолчал, разглядывая женщин, одетых в нарядные широчайшие с нагрудниками рубахи и разноцветные шаровары. И мужчин в цветных полосатых халатах, бешметах и тюбетейках на выбритых головах.
Юная красавица с шёлковым колпачком, унизанным монетами, на голове поднесла к нему хлеб-соль и, не поднимая глаз, вымолвила:
– Поцведайте, бачка-осударь…
У Пугачёва даже язык отнялся, как только он увидел перед собой это божественное создание. Не спуская с девушки горячего взгляда, он отломил кусочек хлеба, ткнул его в солонку и отправил в рот. Немного приободрившись, он посмотрел на толпящихся людей и начал:
– Хотите знать, какой случай привёл меня к вам, детушки? Сейчас поясню. Может, счастливый, а может…
– Только счастливый, бачка-осударь, только счастливый! – ожил и засуетился рядом хаджи Забир.
– Знать, вы ведате, кто я, и толковать сызнова в этом надобности нет. А заглянул я к вам, чтоб почтить своим присутствием! Я, государь – ампиратор россейский, воочию зрю лояльность вашу и потому соизволяю погостить в слободе вашенской до отъезду в городок Сакмарский! А вот как долго я задержусь здесь, всё от вашего гостеприимства зараз зависеть будет!
Последние слова Пугачёва вызвали волнение в толпе, однако, откашлявшись, он спросил:
– Что, аль не прав я в словах своих?
– Истинную правду говорите, бачка-осударь – загудела толпа.
– Тогда угощенья подавайте и за стол приглашайте. Поизголодалися мы, однако, в пути.
Пугачёв и прибывшие с ним казаки прошли в дом хаджи Забира. Переступив порог, они тут же были приглашены к заставленному яствами столу.
– Прошу к столу, бачка-осударь, – пригласил Забир, безостановочно кланяясь.
– Прошу, господа, – кивнул «свите» Пугачёв, опускаясь в установленное специально для него кресло. – Поцведаем зараз чем хозяева угощают!
Насытившись и вдоволь испив вина, «государь» откинулся на спинку кресла и, удовлетворённо вздохнув, обратился к собравшимся.
– А теперь меня послухайте, подданные мои – сказал он, глядя на них сытыми посоловевшими глазами. – Все, кто сейчас здесь, перед моими очами, вдоволь хлебнули за жизнь свою и добра, и лиха! Думаю, что лиха зараз вдвое больше будет. Все вы, следует полагать, люди мудрые! С тех самых пор, когда матушки породили вас на свет Божий, мы зрим только кровушку да смертушку! Мы захлёбываемся в крови. Гибнут казаки, татары, кыргызы… Все гибнут. А как нам с лихом тягаться? Беда! Надеяться и уповать нам более не на кого, акромя как на себя, да ещё на Господа! И всё бы снесли ваши спины привычные. Пущай себе! Всё бы выдюжили: никакое лихо не страшно, покуда души наши праведны! А что вам зараз всем надо б? Вольность! Вот что! Но знать мне сейчас дюже хочется, где она волюшка наша? Где она? Всё нынче в ручищах Катьки моей паскудной да прихвостней еёных! Сейчас всем худо, но, чую я, что ещё хужее станется! Потому за волюшку, мной даруемую, ещё крепко постоять надо б! Казакам, татарам и всем иным магометянам зараз сплотиться округ меня следует! Только со мною вы смогёте вздохнуть свободно. Но а с дворянами церемониться не станем. А покуда… За встречу вашу отрадную велю именовать теперь слободу вашенскую не Сеитовой, а Москвой-городом! Ивашка, – он поискал взглядом Почиталина. – Отпиши о сеём указ мой ампираторский!
– Слава тебе, государь-батюшка! – закричали казаки.
– Якши, бачка-осударь! – закричали татары.
Их крики слились в один радостный гул. Однако все вдруг тут же умолкли. В сенях послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге показался Андрей Овчинников.
– День добрый тебе, государь! – поклонился он Пугачёву и лишь после этого переступил порог.
– Добрый, добрый! – почуяв недоброе, нахмурился тот и жестом пригласил атамана сесть рядом. – Почто прискакал вслед? Ты ж с войском пребывать должен?
– Дык я бы рад-радёшенек с войском оставаться! – ответил Овчинников, присаживаясь рядом. – Вот только весть худую прознал я. Даже вот не решился гонца вслед слать, а сам на коне за вами подался.
Он опустился на стул рядом с Пугачёвым, а остальные придвинулись ближе.
– Давай, атаман, выкладывай всё прилюдно! – сказал «государь», готовясь слушать.
– Губернатор Рейнсдорп… – начал важно Овчинников.
– Что с ним? – спросили все едва ли не в один голос.
– С ним ничегошеньки, – ухмыльнулся, отвечая, атаман. – Он сейчас городские стены крепит!
Воцарилась тишина.
– Давно пора, – промолвил Пугачёв. – Эка спохватился, вражина.
– Дык времячко упустим? – Овчинников удивлённо вскинул брови. – Егорка Бочков и Никита Караваев, советчики ваши, государь, сетуют на отъезд ваш от войска безвременный! Калякают, дескать, в самый раз сейчас на город всем кагалом обрушиться, а то апосля трудов великих сеё стоить будет и кровушки немалой.